Марк Антоний, не сдерживая слёзы, глубоко вздыхает. Он заставляет себя улыбнуться и тихо произносит:

— Вы всегда отдавали всего себя Провинции, монсеньор, — он оборачивается на гвардейцев и орет: — Аве, префект Луций!

— АВЕ, ПРЕФЕКТ! — громогласно вторит гвардия. И многие эквиты плачут на этих словах.

— Аве, Рим! — ору я, прежде чем рвануться в последний бой префекта Луция.

«Дубный! Жги!»

Поле вокруг превращается в безумие — камни взлетают в воздух, словно разъярённые звери, огонь клубится со всех сторон, как живое, ревущее существо. Дубный размахивает руками, создавая вокруг нас круг из пылающих валунов и жара, запирая меня в этом пекле.

И тут, без единого звука, прямо в огненное пекло проскальзывает Ледзор, укрытый ментальной невидимостью. Ни один римский сканер не сможет засечь морхала. Под мышкой у него — обугленный труп Луция, бережно сохранённый для этого финального акта. Одиннадцатипалый бросает тело мне под ноги и коротко кивает, дескать, пора убираться.

Дубный открывает коридор в огненной стене. Я бросаю последний взгляд на этот горящий хаос, чуть усмехаюсь и, бесшумно отступая вместе с Ледзором, оставляю позади «последний след» префекта Луция — обугленный труп. Всё выглядит безукоризненно: обугленная плоть, согнутые, словно в последнем мучительном движении, руки. Никто не усомнится в его «смерти». Даже если кто-то рискнет проверить, ДНК-тест подтвердит кончину.

— Хрусть да треск! Ну и жарень там! — выдыхает Ледзор, стоит нам оказаться за бронемобилями тавров. — Думал, что растаю. Граф, ты вообще меня слышишь?

— Не прибедняйся. Ты всё же не снеговик, а Грандмастер, — отмахиваюсь от жалоб морхала.

Дальше я наблюдаю за ареной глазами Светы. Когда пламя стихает, Дубный стоит среди тлеющих камней, словно монумент своей «победы».

Марк Антоний бросается к обгорелому телу префекта, падает на колени и, забыв обо всём, рыдает, не сдерживая себя. Затем, собравшись, он поднимается и, холодно глядя на Дубного, бросает, сдерживая рвущуюся ярость:

— Ланг ваш, но не слишком ликуйте, русские. Я вас запомнил. И однажды, когда представится случай, я брошу вам вызов, граф Данила Филинов.

Дубный лениво поправляет:

— Граф Вещий-Филинов, попрошу.

Эквит замирает, сжимая кулаки.

— Я запомнил, — кивает Марк Антоний.

Ну вот и завершилась война с римским префектом. Он погиб смертью героя, хех. Едва я незаметно устраиваюсь в бронемобиле, меня тут же встречают Камилла и Настя, сияя от радости, и обнимают так, будто я три года был в осаде. Чуть позже и Светка устраивается рядом, ухмыляясь:

— Ну что, девочки, скажу вам честно — наш муж та еще хитрая морда! —замечает она, не сдерживая улыбки. — Я хрен знает, как этот цирк сработал, но он сработал! Римляне сдались! Очуметь!

Повод для радости действительно есть. Без единого серьёзного сражения, если не считать нашей горячей стычки с Луцием в его шатре, нам удалось одолеть тысячную армию рода Авит.

Золотой дворец, Рим

Выслушав донесение, Цезарь с раздражением проговаривает сквозь стиснутые зубы:

— Какого черта этот Луций ввязался в дуэль? Он что, совсем дебил безмозглый? Что это вообще было⁈

Легат Жаворонков спокойно отвечает:

— Так уж вышло, Августейший.

Цезарь взмахивает рукой, не скрывая досады:

— Пусть Авиты возвращают Ланг! Мне всё равно, кто именно — его дети, эквиты, этот Марк Антоний, хоть кто. Главное, чтобы Ланг был возвращён!

Легат сдержанно напоминает:

— Вы понимаете, что в родной провинции префекта уже начинают нарастать протесты, особенно это чревато, если там не будет армии для поддержания порядка. Регион и так неспокойный. Если префектская армия понесёт серьёзные потери, оставшиеся эквиты захотят захватить земли тех, кто будет ослаблен. Это грозит большими волнениями. А у нас, под Римом, остаётся три сотни тавров. Может, имеет смысл заключить договор с Филиновым и договориться, чтобы он увёл хотя бы их обратно в Россию?

Цезарь с минуту молчит, явно раздумывая, затем тяжело вздыхает и произносит:

— Ладно… чёрт с ними. Временно пусть Ланг остаётся у русских.

Мы празднуем победу в ресторане «Ланга» при винном заводе. Я сижу за столом в окружении жён и Насти, настроение у всех просто отличное. Ледзор с Булграммом тоже здесь. Ледзор угощает Великогорыча русской водкой, которая каким-то образом нашлась даже в этом ресторане.

— Хрусть да треск! Всякую водку пробовал, — рассказывает Ледзор, держа рюмку, — финскую… немецкую… но русская, — он поднимает рюмку в воздух, — она всё-таки лучшая! Вздрогнем!

Я, довольный, размышляю, что осталось всего пару дней на всякие формальности и регистрацию завода с прилегающим городком — и можно будет возвращаться в Невинск.

Светка поднимает бокал, глядя на меня с легким возмущением:

— Даня, я хочу высказаться! Мы захватили Капитолий на несколько часов, получили виноградный аппелласьон под Римом, подняли всю Европу на уши. Такие результаты…А по факту их принесла всего одна битва в Капитолии. Теперь так всегда будет, да? Мы что, больше вообще не будем сражаться? Ты будешь всех обводить вокруг пальца, Данила, а мы с «сестрами» будем просто сидеть, хлопать глазками и смотреть, как ты дуришь наших врагов?

Она говорит это с лукавой улыбкой, при этом нежно обнимает меня и слегка сжимает ноготками мое плечо. Ну всё, Светке больше не наливать. Закончились мои выходные без бывшей Соколовой.

Камилла подхватывает, смеясь:

— А я, вообще-то, не против такого подхода. Точный удар — это настоящее искусство! А Данила как раз мастер этого искусства.

И тут просыпается телефон. Звонит Морозов. Просто поболтать. Кроме прочего, узнаю, что он всё ещё в Невинске.

— Почему так долго? — спрашиваю с удивлением.

Князь тяжело вздыхает и отвечает:

— Данила, меня так оприходовала твоя жена, что теперь я не знаю, как кому-то на глаза показаться.

Мои перепончатые пальцы! Ну вот, теперь есть отличный повод поскорее разобраться со всеми делами и вернуться в Невинск! Чтобы от души поржать!

Наконец возвращаемся в Невинск. Дом, милый дом. Тишина, порядок, знакомые запахи, даже Мушка на оконном карнизе — и та родная. Хотя… Ох, чёрт! Гранитный карниз теперь под ней выгибается, трескается и рассыпается в облаке пыли. Тяжеловата девочка, ничего не скажешь. Ну, что ж, бывает. Ремонтная бригада привыкла к таким неожиданностям, а дракониха пускай летит на свою вышку.

Всё-таки приятно вернуться туда, где всё под контролем, где тебя любят и ждут. Даже горожане на площади Невского замка выстроились, махают шапками, улыбаются во все зубы. Мол, граф приехал, жизнь продолжается. Хорошо быть тем, кого встречают с радостью, а не с камнями.

А что в Риме? Там тоже порядок. Приобретения я без присмотра не оставляю: небольшой гарнизон бдит в Ланге, как положено. Виноградный завод, само собой, под защитой. Мало ли — вдруг какой-то патриций решит, что итальянский пейзаж не завершён без вандализма. Такой вот креативный порыв будет пресечён быстро и жестоко.

Лишние претенденты на мои территории — это вообще особое развлечение. Сначала они нагло вторгаются, а потом, с раскрасневшимися ушами и дрожащими коленками, получают по самолюбию. Чуть позже — по сознанию. В результате превращаются в послушных марионеток, и жизнь снова налаживается.

Ну, если вдруг что-то пойдёт не так, всегда есть вариант перебросить дополнительные силы через стелу в Капитолии. Маленький секретик, о котором никто официально не знает. Хотя, надо признать, римские дворяне что-то начали подозревать. Прошлый раз, когда я удивил всех молниеносной переброской тавров, всё-таки не прошёл бесследно.

Теперь макаронники будут осторожнее. Но, если кто-то вдруг решится испытать судьбу и сунется в мои дела, что ж, шапки летать не будут — их просто разнесёт в клочья вместе с головами.