Да и сокращения, недоплаты и прочая белиберда, в которую я уже и не пытался вслушиваться, глотая успокаивающий желудок дым. Меня, если честно, мало что волновало.

Завтра утром на основную работу, а это значило — время закругляться.

— Госпожа Венлинг, я все, — окликнул я сорокалетнюю пчелку, севшую впервые за этот день перекусить в своей коморке.

— Спасибо за работу, — донеслось из комнатушки, после чего вышедший стажер-менеджер, тот же парень, что угощал меня сигаретой, передал мне оплату и небольшой целлофановый пакетик.

— Спасибо, господин Миша, Вы очень выручили нас сегодня. Ваши деньги, плюс часть чаевых, плюс ужин за счет заведения. Вы ведь так и не поели.

От столь почтенного обращения ко мне у меня чуть слезы на глазах не проступили. Меня сегодня пытались купить, пристрелить, запугать, надавить и впервые хоть кто-то сказал мне чистое человеческое «спасибо». Аж от сердца отлегло.

— Эй, самурай, — чавкая и явно хихикая, донесся голос начальницы. — Если захочешь поработать еще, набирай, буду рада видеть.

— Обязательно. До скорого, — пожав на прощание руку парню, чьего имени так и не запомнил, я с гордостью и чувством собственной значимости отправился домой.

Полученных денег было чуть ли не в три раза больше, чем планировалось. Редко мне встречались столь щедрые работодатели. Еда из пакета, кружа голову, пробуждала аппетит, который я так старательно до этого гасил чужими сигаретами.

Не удержавшись, я распаковал одно из блюд, которых, на мое очередное удивление, было аж четыре. В первом, замотанном пищевой пленкой, лежали два бутерброда с ветчиной и зеленью. Дальше один какой-то большой гамбургер с прикрепленной к нему запиской. Пара пирожных, одно из которых я тут же и умял, и, как изюминка ко всему этому пиршеству, мать его, самый настоящий прожаренный стейк с картошкой фри в пластиковой коробке. Черт

побери, да за такую жрачку и оплату я готов боготворить эту сварливую и крикливую трудоголичку. Дай бог ей здоровья… Кстати, а какой бог отвечает за здоровье? Такой вообще есть? Нет, ну у греков точно есть, а вот у нас, у славян?

На часах была половина четвертого. Незаметно в таких вот детских размышлениях о возвышенном я добрался до своего дома, попутно умяв все бутеры, бургер, на котором было написано «Спасибо за помощь от команды обслуги». Видимо, мне довелось выполнять работу одного из тех бедолаг. Пироженки… их было три, я с трудом удержался, чтобы не проглотить их все, посчитав, что лучшим будет оставить одно из них на утро, к тому же чаю с лимоном.

— Бля, а лимона-то больше и нет, ох… — шагнув в лифт, простонал я, попутно обшаривая карман в поиске ключей.

Ладно, все это фигня: лимоны, деньги, боги и бандосы. Главное, что дело хорошее сделал. Надеюсь, это была наша последняя встреча с той дневной зазнобушкой. Сейчас вернусь домой, как заведу сразу пять будильников, как упаду в свою мягкую кроватку, или, может, стоит сначала в душ… Нет, в душ лучше перед работой, сил уже и так нет… Твою мать, а она что тут забыла?

У дверей, сжавшись калачиком, сидела все та же мелированная особа. Прижимая к груди свои костлявые ноги, она, шатаясь из стороны в сторону, тряслась у моих ног. Неужели дуреха все это время ждала меня? Но почему не пошла к подругам, домой, к друзьям? Черт, что у ее вообще в башке?

— Эй, ты чего на полу развалилась? — присев, положил той на плечо руку. — Поднимайся, простудишься ведь. Давай, ну же… — приподнимая ее за руки, добавил я.

Глаза ее были краснющие, то ли заспанные, то ли заплаканные, да и колотило ее знатно. Приложив руку ко лбу, я ощутил сильный жар.

— Тебе нужно в больницу.

— Не нужно, — смахнув мою руку, увела взгляд в сторону девчонка, а после как-то снисходительно попросила: — Прошу, пожалуйста, можно я у тебя переночую? Я-я-я… — опять активируя этот грязный прием со слезами и дрожащими губами, она что-то пробубнила про свои силы или их отсутствие, что не удивительно, шляться столько хрен не пойми где, куролесить до утра в таком виде, а после таскаться по мужикам.

В очередной раз лихим помянув ее родителей, впустил в дом. Затянув трясущееся тело на кровать, подложил под ее голову подушку, а после укрыл одеялом. Сам же кинул под голову рюкзак и, вытащив из шкафчика второе одеяло, разлегся на ковре. Сейчас мне было абсолютно пофиг, кто спит со мной, где сплю я и что может произойти, пока я сплю. Я слишком сильно устал за этот проклятый небесами день.

Правду говорят, короткий сон — он самый сладкий. Столько много наслаждения и удовольствия от обычного валяния на полу я давно не испытывал. Пусть отзвенел только второй будильник, но неизвестно откуда взявшееся чувство, благодаря которому казалось, что сегодня я способен горы свернуть, гнало вперед. Я не просто выспался, меня распирало от некой энергии!

— Вперед, трудяга, сегодня у тебя ещё один, такой же, как и все остальные, важный и тяжелый день. — Отдав себе команду, я направился мыться и бриться. Следом требовалось привести в порядок рабочую форму… — Точно, форма, твою мать! — Разрезая вчерашний стейк на маленькие ломтики вслух выругался я. — Эта в жопу ужаленная, она же порезала мои брюки…

В ванной, где и валялись брюки, меня ждал неожиданный сюрприз. В воспоминаниях всё выглядело гораздо хуже, их ещё можно было спасти. Раз — плюнуть, два — постучать, в нашем случае подшить и готово, до зарплаты потерпят, ну а если что, можно будет созвониться с менеджером Вен, если день будет столь же удачливым, то ещё до зарплаты отдам деньги Паку и куплю себе новые брюки.

Так, опять отвлекся. Поесть… Стоп, как там рубашка? Проклятье, всего одна пуговица осталась. Суинг, да чтоб тебя… Ладно, другую надену, а вот на пиджаке пуговку придется подшить, он у меня пока что единственный, второй в химчистке. И вот, в чем незадача, тоже ведь из-за этой Хэ. Чёрт, может, она реально преследовала меня и специально облила меня своим гребанным кофе пару дней назад… Откинув в сторону штанишки, я следом разобрался с пиджаком.

— Вот теперь время кушать. — Но увы, не судьба! Напоминалка на чертовом телефоне оповестила о том, что время вышло, и пора валить на работу, иначе я рисковал опоздать на длинную железную гусеницу с толпами злых и вечно недовольных людишек.

Во всей этой суматохе я совсем позабыл о своей гостье. Укрывшись с головой под одело, девушка словно и не дышала. С опаской подойдя, я положил руку на шею. Её всё так же знатно колбасило, но, слава богу, она дышала. Лоб тоже был горячим, однако, не таким, как вчера. Лихорадка, б***ь. Надеюсь, это гуляка не притянула в мой дом какую-нибудь Эболу или другую заразную хрень.

Свалит, — обязательно сдам в химчистку всё своё постельное бельё, ещё и дезинфекцию в квартирке своей устрою. За сим я, трудолюбивый и ответственный Михаил Батькович, так и не поев, покинул здание.

Метро встретило как никогда приветливой и переполненной толпой. Час пик — это вам не по ночам на свободных улицах гулять. Тут за возможность добраться до работы на своем электроне ещё повоевать придется. Но, увы, воевать пришлось не как обычно, а аккуратно, целая делегация из кадетов новоиспеченных полицейских, столпилась у входа именно в мой вагон. Аккуратно распихав половину заходивших и выходивших, они фактически на руках занесли меня в вагон. Вот даже если бы сопротивлялся, всё равно не смог бы выбраться, на столько жестко прессуется вся эта человеческая масса в этих чертовых гонконгских консервных банках.

Интересным был и тот факт, что среди молодых и подтянутых будущих хранителей азиатских законов было немало женщин-полицейских. Я бы даже сказал половина. Час пик, я в толпе, и ехать мне среди этих полицейских ещё…

— Б***ь! — сорвалось на родном языке в момент, когда чья-то ладонь с силой хлопнула меня по задницы. — это же надо было забыть, кретин… Но даже если бы не забыл, что я мог сделать? Кататься на такси до работы мне не позволительно. Пытаясь добраться до спасительного уголка между дверями и сидениями, я двинулся вперед. Но рука парнишки в форме, а следом и слова: