— Господин Каттерфельд, хочу познакомить вас с моими друзьями, — последнее слово Эрих буквально выдавил из себя, стараясь казаться дружелюбным. Еще не вечер.

Максим мельком взглянул на Елизарова. Святая задница, а это кто еще такой? И почему у тебя глаза размером с полтинник? Опознал ходока сквозь железный занавес?

Фамилия знакомая, усы и тянувшийся «хвост». Неужели сюда пожаловал гросс камрад из местной абвергруппы. Надо вспомнить, где он служит. При танковой группе или в армейском корпусе.

Но привет тебе, Максим, от адмирала Канариса. Так, значит, получил он первую торпеду в борт. Дальше плыть по плану нельзя.

— Присаживайтесь, Юлий Карлович! — Ненашев наблюдал, как пограничник учится шевелить ушами. Неплохо-неплохо, а теперь еще раз левым. Впрочем, немец изумленно посмотрел на «товарища Максима».

— Вы меня знаете?

— Вы же здесь работаете переводчиком!

Конечно, Ненашев давно всех знал. Как пенсионерка-фанатка «Санта-Барбару», но заочно. А ряд героев местного сериала совсем вынесли ему мозг. Однако, надежда на победу разума над сарсапариллой, еще оставалась живой. Для начала, он решил мягко и ненавязчиво намекнуть на прошлое собеседника.

— И еще, выправка у вас характерная. Как там, «жизнь – господину, душу – богу, сердце – даме. И честь – никому».

Хотя честь свою ты уже продал. Как и Империю.

«На себя посмотри», — буркнул кто-то внутри его.

Да, так когда-то случилось с Пановым и плевать, что не осознанно. Но уж больно мерзко выглядели рожи в телевизоре, на фоне форосского дачника. Он только потом понял сакральность марша финансистов, несущих под барабанный бой по улицам Москвы многометровый трехцветный флаг. Как раз они и победили.

Впрочем, надо решать. Гауптман или этот тип, коварной наружности.

Каттерфельд с удивлением посмотрел, как интересующий его капитан щелчком из кулака несильно подбросил что-то вверх. Золотая польская монета, образца двадцать пятого года, упала на ребро и застряла между флаконом с солью и перцем напротив немца. Максим убрал так ничего не решившую вещь-реквизит в карман.

Еще бы в воздухе зависла! Обоих, что ли, отодрать?

— У вас ядреный акцент, — завороженно следя, как беспечно обращается с золотом большевик, осторожно сказал Каттерфельд. ? Да, я вхожу в состав германско-советской комиссии. Если хотите, можете говорить со мной на русском языке.

— Да нет, лучше попрактикуюсь в своем втором родном! — Максим с удовольствием посмотрел, как вытянулись вокруг лица окружающих. — Простите, испугался, что мой друг, специально выписал из Германии папашу, решившего лично проверить невинность будущей невесты.

Барон усмехнулся. Он оценил характерный поступок. Да и в деньгах этот Ненашев явно не нуждался. Кого-то он ему напомнил. Из бесшабашной юности, проведенной в Санкт-Петербурге. Если такие, как капитан станут на их сторону, то победят они быстро. Но надо действовать осторожно.

— Я даже знаю, где вы выучили язык, — продолжил Ненашев. — Надеюсь, вы из остзейцев, а не из прибалтов, постоянно сублимирующих на свою независимость. Рабам всегда безразлично, кого резать, что немцев[344], что русских. Ну, а если вы еще воевали в корпусе фон дер Гольца против большевиков…

Максим усмехнулся, и старательно имитируя акцент, растягивая слова, произнес «моя замечательная фамилия придумана любимым немецким бароном»[345].

Обер-лейтенант абвера рассмеялся. Ненашев стал ему еще больше симпатичен. Потомок древнего рода прибалтийских баронов ненавидел людей, лишивших его родины. Ох, какая была страна!.. Барон вспомнил сияющий огнями Петербург. Как летела вверх карьера! А ему сейчас далеко за сорок и он лишь обер-лейтенант. Как мальчик. Он воевал против Германской империи штабс-капитаном, а этого новая Германия ему так и не простила.

Сняв форму, капитан отрывался. Лишь однажды что-то мелькнуло на его лице, но вновь уступило место маске холеного типа, лишенного всяких признаков национальной принадлежности. Одет почти как берлинец. Дымит сигарой, как англичанин. Нагл, как янки. «Хохдойче» неплох, но страдает произношение. Нет, агенты ОГПУ так себя не ведут и не бросают застенчивых взглядов на польку.

Вот он читает даме стихи «тускнеет блеск погон, поблекли галуны», вновь вызывая у него приступ ностальгии. И не зря? Прощупывает возможность контакта?

Каттерфельд еще раз посмотрел на лицо человека за столом. Кожа приятного светло-коричневого цвета, появляющегося после долгого пребывания на солнце. Коротко остриженные волосы почти выцвели. Не очень заметные скулы и чуть выступающий подбородок говорили если не о принадлежности к нордической расе, то о сильном проценте ее крови[346]. Прибалт или фольксдойче? Второй родной язык?

Но, точно, из потомков русских дворян. Какое почтение к предкам, манеры. Но поведение? Та радикальная молодежь из потомков белоэмигрантов все еще грезит, что Адольф Гитлер скоро вернет им Великую Россию. Глупцы. А Ненашев как-то слишком рационален.

Да, Панов был циничен. Зачем смотреть на врага с омерзением, а если придется его съесть?

— Максим! Прекрасные стихи. Но о чем вы задумались? — прервала общее молчание Майя.

— А вы, Эрих, учили бы язык. Немца, который знает русский, ждет в России блестящая карьера, — заметила она недоуменному гауптману. Об этом ей тоже рассказал Максим, ссылаясь на некую беседу между Горчаковым и Бисмарком.

«Какая разница в образованности. Пропасть! Гауптман галантностью маскирует немецкое занудство, а русский офицер так эрудирован», — думала полька.

Эрих Кон чувствовал себя неуютно. Эти трое понимают друг друга без слов. Впрочем, этого как раз и добивался Ненашев. Они вместе ностальгировали по старым добрым временам, которые у них были. А у гауптмана их нет, и никогда не будет.

Саша помнил горькие слова одного их выжившего ветерана: «у меня украли молодость».

— Не смущайте нашего Михеля. Дайте ему пиво, колбасу, немного уюта и другого немца, с которым можно бы поспорить на одном диалекте, и вы увидите волшебника из страны грез. Но вот еще один соотечественник, это перебор. Втроем они готовы завоевать весь мир.

— А как насчет русских? — язвительно поинтересовался гауптман.

— Уф! — надул щеки Максим. — По числу присутствующих здесь мужчин – первичная партийная ячейка. Так что, если кто-то из подсевших к нам господ хочет остаться за столом, пусть сдает взносы.

— Капитан, стыдитесь! Вы нарушаете закон русского гостеприимства.

— Была у тевтонских рыцарей когда-то традиция, ходить всей свиньей в гости, — пробурчал Максим. — Хорошо. Я слишком ленив, чтобы обижаться. Гарантирую бутылку настоящего мужского напитка гауптману. Пусть расслабится, он здесь явно не в своей тарелке. Только, Эрих, аккуратнее, иногда коньяк очень сильно бьет… в голову. Но закуска за ваш счет, если решили покорить советскую половину Польши. Кстати, самую здесь прекрасную.

Майя немного поморщилась. Перегибает Ненашев.

Понятно, что он раздражен, увидев вместо одного немца целых двух. Рассчитывали же только на этого потомка бюргера, когда-то кормившего свиней в грязном сарае. Но зачем напоминать о погибшей и столь милой Речи Посполитой?

В ответ на укоризненный взгляд Ненашев досадливо пожал плечами и несильно ступил ей на ногу, показывая, что хотя и импровизирует, но все идет по плану.

— Браво, — похвалил Ненашева барон. Пикировка стала его забавлять. А еще Ненашев щелкнул пальцами и через секунду рядом материализовался официант. Его акции росли прямо на глазах.

Ненашев заказал себе «шнапс и пиво». Стопка на полсотни грамм и кружка на литр смотрелись, как лилипут рядом с Гулливером. Принесенная водка разительно отличалась от содержимого фляжек непуганых немецких пехотинцев. Напиток настоян на травах и обладает горьковатым вкусом. Запах ни с чем не спутаешь.