— Пришли незадолго до начала зимы. Еле успели дома поставить да животных огородить. Этим летом будем снимать первый урожай, посмотрим, как нас будут кормить местные земли.

Незадолго до зимы. Значит, они пришли сюда уже после Жоу. Может ли так быть, что этот скелет — останки ребенка из секты? Если это так, то я не ошибся и мог идти дальше. Жоу говорил, что брод через реку находится в тридцати шагах от дороги, будто недавно сместился. Еще сыскарь говорил, что по пути погибло несколько человек из секты, в основном, женщины и дети. Почему же тогда поселение поставили именно тут? Наверное, всё же из-за реки, а не из-за случайного скелета.

— Ты снова уснул? — окликнул староста.

— Да. То есть нет. Наверное.

— Ты боишься воды? Я видел, как ты мылся, наверное, песок всё еще скрипит на теле.

— Я боюсь не воды, я боюсь реки. Я слышал, что в ней водятся огромные драконы, которые могут проглотить яка целиком, и что речные драконы не любят, когда мутят их воду.

— Малыш Сяо договорился с хранителями местных земель. Мы не портим воду, не выходим за границы, очерченные магом, не охотимся сверх меры.

— Торговцы тоже не сходят с дороги и не нападают почём зря. Почему же в караванах люди на равнинах погибают?

— Все умирают, — неохотно сказал староста. — У нас тоже были потери.

Спал я на тростниковой подстилке, которая не давала холоду и сырости земляного пола добраться до костей. Ночью на меня перебрались насекомые, я постоянно просыпался от их укусов, чесался, молча ругался и засыпал снова. Отпугивающие травы я уже не собирал, привык полагаться на массивы, в деревне я снял защиту, чтобы не пугать крестьян эффектом отталкивания. Способность выплескивать массив вернулась, и если возникнет такая нужда, я смогу защитить себя. Только вот что делать сейчас?

Я проворочался до утра, как только жена старосты поднялась, чтобы покормить скотину, вскочил и вылетел на улицу. К реке. Там, пока никого не было, содрал с себя одежду, стряхнул с себя всех насекомых, в волосы и кожу втер душистые травы, затем натянул вещи. Запах рано или поздно вынудит блох уйти. Почему маг не научил избавляться от них?

Я собрал побольше таких растений, вернулся в дом, протянул букет старосте и сказал:

— Эти травы помогут вам выгнать блох с себя и из дома. Я могу научить, как делать отвары и ароматные свечи.

Староста скривился.

— Я из военного поселения. Я знаю, как это делать.

— Так почему же?

— Маг сказал, что кровь, которую пьют насекомые, — малая плата за нашу безопасность. Мы не должны прогонять посланцев мира.

Посланцы мира? Блохи?

— Тебе стоит поговорить с магом. Он лучше объяснит.

— А мыши, которые будут пожирать ваш урожай? А собаки? А змеи? Их тоже нельзя прогонять?

— Таков договор.

— Но…

— Хватит! — рявкнул староста. — Крысы, собаки, блохи — всё лучше, чем чиновники. Они не сожрут последнее зерно, не выпьют всю кровь до последней капли и не заберут сына в армию, где тот помрет, даже не побывав ни в одной битве.

Его голос дрожал от ярости, пальцы сжались в кулаки. Согласно роли я должен был испугаться или попросить прощения, но разве я вспомнил о том, что я всего лишь скромный ученик мелкого торговца?

— Военное поселение? — уточнил я.

— Да.

— Вы дезертировали всей деревней?

— Я могу убить тебя прямо здесь, — мужчина посмотрел мне прямо в глаза.

— Не сможешь, — так же открыто сказал я.

Он схватил каменный пестик со стола, прыгнул на меня и отлетел назад, врезавшись в выпущенный массив. Я справился бы и без магии, но тогда он продолжил бы нападать, думая, что сможет победить.

— Ты чиновник? Маг? Нет, слишком молод. Ты искал нас? Наверное, уже и весть отправил? — быстро прикинул староста.

— Я случайно набрел на вашу деревню и не собираюсь никому ничего говорить. Это ваше дело.

Он медленно опустился на пол, протянул руку, влил Ки в огненный камень, а сверху поставил глиняный чайничек с водой.

— Маг говорил, что тебя нужно убить.

— Я же чист. Он сам сказал.

— Он сказал это, чтобы ты не сбежал. Хотел, чтобы я вечером или ночью убил тебя.

— Так почему я жив?

Староста хмыкнул, потрогал бок чайничка.

— Это глупо. Когда ты усердно работал в поле, ты был так похож на моего сына. Он всегда был охоч до земли. Не драчливый, вежливый, послушный. Он лучше послужил бы стране в поле, чем в строю.

— Военное поселение, — тихо сказал я.

Это старый закон, почти забытый. Его приняли сразу после распада империи Семи Священных Животных, когда страны только учились жить раздельно, переживали за свои границы. Тысячи военных вернулись на родину из имперской столицы, так как местные не захотели терпеть у себя отряды из иных стран, но у властей Коронованного журавля не было средств содержать такую армию. Поэтому придумали другой вариант: распустили отряды, дали взамен им земли подальше от столицы, снабдили на первое время зерном, скотом и орудиями труда и забыли на долгие годы. Кажется, в законе говорилось об освобождении от налогов на пятьдесят лет, взамен каждый юноша из такого поселения должен отслужить в армии не менее десяти лет. На тот момент это было хорошим решением. А потом про них все забыли. Людей оттуда забирали на службу, но больше чиновники никак не вмешивались в жизнь военных поселений. Не проводили судов, не помогали и не мешали.

А потом безналоговый период закончился. Не сразу, спустя лет пять или десять кто-то из столичных министров вспомнил о военных поселениях, подсчитал сроки, и к людям, которые уже давно привыкли полагаться на самих себя, потянулись чиновники. Назначили управляющих, забрали зерно и скот в качестве налогов, в том числе и за пропущенные годы, объяснили, где их место. И при этом поголовная воинская повинность осталась, у нее-то сроков не было.

Кун Веймин рассказывал о бунтах, об их подавлениях, и у меня, как и у прочих студентов, создалось впечатление, что военных поселений больше не осталось. Видимо, мы ошибались.

Теперь становилось понятно, чем люди здесь отличались от тех крестьян, что я видел раньше. Они выглядели свободными. Они смотрели, как свободные. Их спины не привыкли гнуться перед кем-либо. Они привыкли жить по-своему. Смерть сына старосты оказалась последней каплей в их чаше терпения, и они просто ушли. Собрали вещи, скот, забрали последний урожай и ушли. Возможно, кто-то из них примерно знал эти места, всё же военные больше ездят по стране, чем крестьяне.

Пока непонятным в этой картине оставался лишь маг.

Тем временем староста взял чашки, разлил травяной отвар, настоящий чай у них, конечно, не рос, протянул одну чашку мне.

— Я так и не понял, кто же ты.

— Скажу лишь, что я тоже беглец.

— Значит, тебя будут искать.

— Моим преследователям нет дела до дезертиров. Они для вас неопасны. Но тут проходит дорога, значит, будут и караваны. О вас всё равно узнают.

— Знаю, — мужчина отхлебнул горячий отвар и довольно зажмурился.

— Не понимаю. Вы же умный человек, скорее всего грамотный, повидали многое. Не проще ли уйти подальше от дорог? В глушь!

— Я устал. Когда я узнал, что моего мальчика нет в живых, я не знал, что делать. Хотел убить себя, но убил тех чиновников, которые привезли мне весть. Они сказали, что мой сын умер, и сразу же заговорили о налогах. Сказали, что мы всё еще не закрыли долг по Ки. И я убил их. А потом мы перерезали весь отряд, что их сопровождал. У нас не было выбора. Взяли их повозки, лупоглазов, оружие и уехали. Бросили все: землю, дома, утварь, могилы предков. А потом мы долго ехали. Дни, недели, месяцы. Дети болели. Женщины беспрестанно жаловались и плакали. Многие погибали из-за случайности, почти все лупоглазы передохли. Мы просто выдохлись и уже хотели осесть хоть где-нибудь. Да и холода уже подступали. Мы бы не выдержали зимы в дороге. От скота осталась хорошо если треть, а ведь нужно было еще оставить на развод. А тут этот скелет. И река. И деревья. Чуть ли не первые деревья на этой равнине.