Теушпа смотрел, как гибнет его народ, и не мог скомандовать отход. После такого позора он уже не царь. Его имя будет проклято самыми страшными проклятиями. В каждой юрте будут похороны, каждый род недосчитается мужчин, и пройдет еще много лет, пока войско народа гамирр сможет еще раз выйти в поход. С тяжелым сердцем он махнул рукой и над полем разнесся двойной сигнал рога, означающий отход. Обескровленное войско откатилось назад, как приливная волна. Четверть воинов осталась лежать на горелой земле, а проклятые телеги стояли на том же месте. Это была катастрофа.

Вдруг из вражеского стана выехал всадник с поднятыми ветками над головой, осторожно выбирая путь. Он точно знал, где можно пройти. Знак мира, который был известен каждому, кто брал в руки оружие, внушал почтение, и убить гонца было немыслимо. Тот подъехал и сказал.

— Командующий ждет вашего царя на переговоры, и он клянется всеми богами, что ему ничего не грозит.

— Встретимся посередине, между войсками.

Гонец кивнул и уехал к своим. Из-за вагенбургов выехал эламит, одетый просто, но на таком коне, что у киммерийцев захватило дух. Он встал перед войском врага, отгоняя ветками в руках надоедливых мух, которые уже начали слетаться на запах свежей крови.

— Я Хумбан-Ундаш, ташлишу великого царя Нарам-Суэна. Назови себя.

— Я Теушпа, царь восточного народа Гамирр.

— Ты потерял тысячи, царь, а я потерял сотни. Неравный размен. Что делать будешь дальше?

— Я буду воевать, — хмуро сказал царь.

— А за что ты будешь воевать? За золото, которого тут нет? — засмеялся военачальник.

— Как нет? — удивился царь.

— А так, мы украли твоих воинов, привезли в лагерь, рассыпали перед ними кошель, и дали вашему щенку несколько дариков в рот сунуть. Как царь, сам ковырялся в говне или поручил кому? Мы тут чуть животы не надорвали, когда представляли, как вы это золото нюхать будете. Ну, а потом вы пришли туда, куда нам было нужно.

Теушпа медленно багровел, представляя, как на него будут теперь смотреть воины. Мало того, что он вел их в поход, где четверть погибла, а еще четверть ранена, так еще эта история с золотом в куче дерьма, на которую он купился, как последний мальчишка.

— Может горло себе прямо тут перерезать, — обреченно подумал царь, — до седьмого колена моим потомкам эту историю вспоминать будут. — Нас еще много, и мы сильны, — упрямо сказал он.

— Тут ты не пройдешь, ты это и сам понимаешь. Назад вернуться тоже не сможешь. Если доедешь до прохода в скалах, сам увидишь. Поезжай, царь, посмотри, а потом тут на закате встретимся, я тебя ждать буду. Убитых своих забрать можете. Я всеми богами клянусь, мы не будем стрелять.

Царь молча развернулся и поскакал к войску. До прохода было от силы полчаса легкой рысью, а потому он с вождями племен решил убедиться во всем лично. Подъехав к проходу, они застыли в изумлении. Две сотни шагов, отделяющие их от свободы, были перекрыты сколоченными из заостренных бревен конструкциями, в которых наш современник уверенно опознал бы противотанковые ежи. Два ряда заостренных бревен, установленных через десять шагов, для конницы были непроницаемы. За бревнами стояла тяжелая пехота с длиннейшими копьями, а за ними лучники, готовые бить через головы товарищей. Первый ряд бойцов был укрыт ростовыми щитами и одет в доспехи. Пока они клали воинов, штурмуя проклятые телеги, сюда подошло войско и собрало из привезенных заранее кольев непроходимую преграду. Старейшины народа Гамирр поняли, что это все, выбраться из этой западни им не суждено.

— Ну что, почтенные, будем молиться духам предков, — прервал Теушпа тяжелое молчание. — Мы все останемся тут. Либо на копьях погибнем, либо от голода сдохнем. И золота тут нет, зазря поляжем.

— Надо договариваться, этот, на хорошем коне, не зря же звал, — сказал один из вождей.

— И то правда, — приободрился царь.

На закате из обоих лагерей выехало по всаднику и встретились на том же месте.

— Посмотрел?

— Посмотрел. Мы можем прорваться, — упрямо заявил Теушпа.

— Можете, — не стал отрицать ташлишу, — Еще половину воинов положишь, и уйдешь. И как тебе такой поход? Тебя же будут потом назвать «дерьмовый царь» до конца жизни, тебе лучше в бою погибнуть, чем такой позор терпеть.

— Что тебе нужно? — вскипел Теушпа, — хочешь нас убить всех, так убей.

— Хотел бы убить, уже убивал бы, — резонно возразил Хумбан-Ундаш, — по мне, так лучше живой друг, чем мертвый враг.

— О чем это ты?

— Тебя кто сюда послал, я?

— Не ты, ассирийцы приходили, — хмуро согласился царь.

— Ну вот и объясни своим, что не мы ваши враги, а они. Мы вам проход дадим, и Аррапха ваша, там и войск почти нет.

— Ну да, а потом великий царь придет, и от моего народа даже памяти не останется.

— Да от твоего народа до конца года памяти не останется. Ты отсюда с пятью тысячами раненых уйдешь, а потом я к тебе в гости с двадцатью тысячами конных персов загляну. Скот угоним, баб помоложе заберем, остальных под нож. Сейчас мы разойдемся, и ты пойдешь ассирийцев громить. А царя Синнахериба на юге персидский царь разобьет.

— Великого царя еще никто не бил, — задумчиво сказал киммериец.

— Если я туда войско переброшу, то разобьем. Нас больше ста тысяч будет.

— Сто тысяч? — глаза Теушпы округлились, — да где же вы такую силу набрали?

— Больше ста, царь. Помни об этом, когда дурные мысли твою мудрую голову посетят. И вот еще что, Аррапху насовсем забирай, чего ты к горам Манны жмешься.

Теушпа задумался. Одно дело тысячи всадников потерять и ничего не добыть, а другое — новую землю для своего народа промыслить. Да за такое его все племя за полубога почитать будет. И эта дурацкая история с монетами в куче дерьма будет просто как смешная байка, которую он сам с удовольствием рассказывать будет. Потому что победил.

— Я дам ответ утром. Дай похоронить убитых.

— Хорони, жду тебя утром с князьями, я пока стол накрою, — Хумбан-Ундаш развернулся и поскакал к своим.

И поднимет знамя народам дальним, и даст знак живущему на краю земли, — и вот, он легко и скоро придет;

не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресл его, и не разорвется ремень у обуви его;

стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню, и колеса его — как вихрь.

Книга Пророка Исайи, глава 5. Написано после разгрома Иудеи войском царя Синаххериба под впечатлением от организации воинской службы в ассирийской армии.

Окрестности города Биллату, провинция Хупапану. Элам. Год 694 до Р.Х.

— Мы надеемся на милость Великого царя, — верховный жрец бога Энки склонился в униженном поклоне, — город Биллату и область Хупапану мы передадим в его могучие руки. Умоляем не трогать имущество храмов, а в остальном пусть величайший делает все, что ему угодно. Жрицы Великой Матери и Богини Иштар тоже молят о снисхождении.

Туртан царя Ассирии, прибывший тайно на эту встречу, медленно кивнул головой.

— Великий царь четырех сторон света не тронет вас. В остальном он поступит так, как посчитает нужным. Цари эламские виновны, а потому Элам будет жестоко наказан.

— Да, сиятельный. Боги накажут отступников, и пусть Великий Царь будет их орудием. Все больше и больше людей верят этим аншанским проходимцам и молятся какому-то костру. Они променяли веру отцов и дедов на персидского божка, — жрец сел на любимого конька, и изо рта уже показалась пена. — И пусть царь Ассирии опустошит весь Элам, родятся новые крестьяне, и они снова будут веровать так, как завещали предки.

— Крепко вам тут хвост прищемили, — усмехнулся туртан.

— Вы не понимаете, — обреченно сказал жрец. — Наши братья из Аншана показали нам наше будущее. Кто нанялся в писцы, кто в учителя, а кто-то, прости меня боги, стал ищейкой у этого проклятого пса Хутрана. Остальные ринулись к нам, и храмы переполнены жрецами. А наши доходы падают, паства отвращается от древних богов, перебегая к Ахурамазде. Мы давно не видели воинов на службах, а крестьяне мечтают о том, что придут персы, и они будут платить половинную подать. Тогда наши святилища опустеют совсем. В храмах Иштар стало вполовину меньше женщин, служащих богине. Мужья не пускают их, говорят, что она демон, который подбивает жен на измену. Храмы Иштар пустеют без паломников.