Разумеется, ее корабль едва ли подходил для формального визита на Старую Землю, не говоря уже о посещении Абсолютной Энциклопедии. Но это не имело значения. Важно то, что она благополучно ушла от патрульных кораблей, находившихся поблизости от Беты Проциона. Оставалась еще более трудная задача – достичь Старой Земли; то есть проскользнуть через мощный кордон боевых кораблей, в сравнении с которыми ее собственное маленькое судно было действительно крохотной рыбешкой.

Из окна библиотеки было видно, как косые струи холодного дождя (на средних широтах северного полушария Старой Земли начиналась зима) бьют по стволам сосен и лишенных листвы дубов, окружавших небольшое озерцо перед строением, которое – насколько он мог припомнить – стало самым первым домом в его жизни в качестве Хэла Мэйна. Небо полностью закрывал плотный серый облачный ковер, окутывая вершины окрестных гор. Из-за сумрачного дня и низких облаков окно слегка отражало свет, так что Хэл видел перед собой свое, едва различимое лицо, казавшееся лицом призрака.

Зима в Скалистых горах северо-американского континента началась необычно рано. День был «холодным и угрюмым, так что обитатели леса укрылись в своих логовах и норах. В камине пылал зажженный автоматикой дома по сигналу со спутника огонь, распространяя приятный запах березовых дров. Лампы под потолком ярко освещали корешки старинных книг, которыми были плотно уставлены полки шкафов.

Именно в этом доме сирота Хэл вырастал под неустанным наблюдением его любимых наставников, трех стариков. Их убили, когда ему было шестнадцать, одиннадцать лет тому назад. С той поры этот дом оставался пустым, но все равно именно здесь он чувствовал себя умиротворенно.

Они не мертвы, напомнил он себе. Никто, кого ты любишь, не умирает – для тебя. Они продолжают жить в твоем сердце, пока жив ты сам. Но эта мысль не помогала.

В этот холодный, мрачный день Хэл не мог избавиться от ощущения пустоты в доме. Он попытался помочь себе, вспоминая стихи. Но те единственные строки, которые приходили сейчас на ум, не несли облегчения, а были лишь отражением года, умирающего за окном. Это стихотворение, когда-то написал он сам, здесь, в точно такой же день начала зимы, когда ему только что исполнилось тринадцать.

…Послышался серебристый перезвон, и раздался женский голос. Он принадлежал Аджеле.

– Хэл, совещание через двадцать минут.

– Я приду, – ответил он и вздохнул.

– Убрать! – приказал он, обращаясь к невидимым технологическим магам. Библиотека, домик и дождь мгновенно исчезли. И вот он опять в своих комнатах в Абсолютной Энциклопедии, чья орбита проходила гораздо выше того места, где он только что пытался обрести покой.

Его окружала тишина – а также, четыре голых стены с тремя дверями. Одна из них вела наружу, в коридор; другая – в его спальню, третья – в комнатушку, где он имел обыкновение работать. Сейчас он находился в большой комнате; над мягким красным ковром парили мягкие кресла и письменный стол.

Последние три года Хэл провел в этом техническом чуде, которое представлял собой искусственный спутник Земли – Абсолютная Энциклопедия, вращавшаяся на постоянной орбите вокруг планеты Земли, которую в этом двадцать четвертом веке ее дети-эмигранты теперь иногда называли Древней Землей, чтобы отличать ее от Новой Земли, находившейся в окрестности Сириуса.

Туманно-белый фазовый шит охватывал как планету, так и Энциклопедию, защищая их. Вторжению военных кораблей десяти из тринадцати Молодых Миров также препятствовали специальные патрульные корабли, курсировавшие под щитом.

Хэл чуть помедлил. Он напомнил себе, что у него есть еще двадцать минут, и уселся, скрестив ноги, на ковер. Расслабившись, он погрузился в состояние своеобразной сосредоточенности.

Для этого Хэл пользовался сочетанием приемов, которым его, когда он еще был мальчиком, обучил его наставник-экзот – один из тех троих, что погибли одиннадцать лет назад, – и собственной методикой, помогавшей сочинять стихи. Он создал эту систему в юности; Уолтер тогда был еще жив. Хэл помнил, как глубоко, по-детски, огорчился, когда не смог как следует описать картину, которая возникла в его воображении – береза в сыром осеннем лесу. Стихотворение оставляло впечатление чего-то незавершенного.

Но Уолтер, обычно мягкий и уступчивый во всем, на этот раз строго сказал ему, что он должен радоваться, раз ему вообще удалось создать стихи. Способность к этому, указал Уолтер, встречается редко; и мало кому вообще удавалось так осмыслить ее.

– Большинство людей может, сосредоточившись, пробудить в сознании образ, – говорил Уолтер, – а затем зарисовать его или вылепить скульптуру. Но образ никогда не завершен полностью – это плод воображения; в нем недостает, как правило, отдельных частей, поскольку тот, кто представляет его себе, не сосредоточивается на них. А ты создаешь видение – вполне самостоятельная, цельная сама по себе вещь. Подобная разница существует между историческим эпизодом, который историк тщательно исследовал и в состоянии нести на бумагу свое впечатление о нем, и тем же эпизодом, содержащимся в памяти того, кто его пережил.

– Да-да! – нетерпеливо перебил его Хэл. – Именно так – кажется, что к березе можно притронуться или даже обойти вокруг нее! Почему бы вам не приложить усилие и увидеть ее?

– Потому что я – это не ты, – ответил Уолтер.

Теперь Хэлу представилась основная память Абсолютной Энциклопедии, точнее, тот образ, который сложился в его воображении.

Она походила на кусок очень толстого кабеля – длиной порядка трех метров, состоящего из раскаленных докрасна проволок; но кабеля, чье плетение ослабло, так что его толщина вдвое превышала исходную, составляя примерно метр.

В сплетении металлических нитей можно было различить каждую. Кроме того, если приглядеться к любой из них, становилось заметным, что она находится в постоянном движении, вытягиваясь или поворачиваясь, чтобы коснуться какой-нибудь из соседних; иногда лишь ненадолго, а иногда, похоже, едва ли не навсегда соединяясь с ней.

Вначале этот образ создали для него те же самые технологические маги Энциклопедии. С помощью телевизионного изображения он мог постоянно исследовать его. Но с течением времени Хэл настолько преуспел в этом, что мог представлять его себе, просто сосредоточившись.

Хэл начал заниматься этим после того, как увидел, в диспетчерской, Тама Олина, директора Энциклопедии, стоя в диспетчерской, изучавшего столь знакомое ему изображение.

Там Олин был директором Энциклопедии почти сотню лет. До этого он, межзвездный корреспондент, из личной мести попытался обратить ненависть всех обитаемых миров на народы Гармонии и Ассоциации, двух планет, которые были колонизированы квакерами одной из Осколочных Культур, объединяющей как истинных верующих, так и религиозных фанатиков.

Там обвинил квакеров в смерти мужа своей младшей сестры – хотя сам тоже был виноват в ней. Ему не удалось предать имена этих двух миров анафеме перед остальным человечеством; тогда он наконец понял, как далеко зашел в собственной ненависти. Там вернулся сюда, в Энциклопедию, где некогда заметили его редкие способности. Через некоторое время он занял пост директора.

Он один умел определять, какое же знание несет каждая нить, – ему было достаточно лишь пристально взглянуть на нее, а не прибегать к помощи приборов, которыми пользовались инженеры, обслуживающие зал, где размещалась основная память.

Сейчас Там, вероятно, сидел один в своих комнатах, где была создана иллюзия лесной поляны с протекающим по ней ручейком – вплоть до имитации восходов и закатов солнца.

Там остался в одиночестве, потому что Аджела, его заместитель, покинула его, чтобы провести совещание. В одиночестве и ожидании смерти – как человек, которого утомил слишком долгий день, желал бы наступления сна. В ожидании – однако не подпуская смерть к себе, потому что он все еще надеялся получить известие от Хэла. Известие об успехе, но Хэл не мог ему об этом поведать.