Точно тем же, что и звук двигателя для механика, сделались хранящиеся в Энциклопедии знания для Хэла. Ему достаточно было подумать, чтобы вся совокупность знаний, содержащихся в Энциклопедии, сделалась доступной его разуму с помощью этой мысленной картины переплетающихся нитей; и теперь он обнаружил, что в их неслышной симфонии недостает лишь одной ноты.
Отдельные ноты творческого потенциала, которые ему понадобятся как строительный материал в Созидательной Вселенной находились в этот момент вокруг него, а его ухо все еще не улавливало их. Пока что он пользовался тем, что уже создал его собственный мозг да еще несколькими звуками, почерпнутыми в стихах или в творениях других, которые в прошлом коснулись его собственной души.
Внезапно послышался перезвон, а затем заговорил голос Джимуса, призывая его обратно в реальную жизнь.
– Мы готовы, Хэл Мэйн, – сказал Джимус. – Ты найдешь вход в свой коридор за дверью в левом конце того, в котором находятся сейчас твои комнаты.
– Иду, – ответил Хэл пустой комнате. Он поднялся и вышел.
Когда он оказался в коридоре, заканчивавшемся тупиком, увиденное заставило его внезапно остановиться. Там находилась обещанная Джимусом конструкция из двух фазовых щитов. Ближайший из них занимал три четверти ширины коридора, так что оставалось лишь столько места, чтобы человек мог проскользнуть мимо него, чтобы получить доступ ко второму, а тот, насколько Хэл мог видеть отсюда, перекрывал коридор полностью. Но ожидали его не только Джимус и пара людей из его отдела, но также Рух и Аманда.
– По-моему, – обратился Хэл к Джимусу, – я попросил, чтобы ты ничего не говорил об этом кому бы то ни было?
– Извини, – ответил тот. – Оказалось, что возникла опасность, которой мы не ожидали. В момент включения один из этих экранов – или оба – могут вступить во взаимодействие с защитным экраном вокруг самой Энциклопедии. После включения никакой опасности уже нет. Но при включении она была, и ни один из нас не мог бы оценить, что может произойти. Никто прежде не сооружал одно фазовое окно внутри другого…
– А как насчет того, что экран Энциклопедии находится внутри того, который охватывает Землю? – прервал его Хэл.
– Но там оба экрана двойные – внутри таких же. А то, что находится здесь, не является и не может являться замкнутой цепью – если ты хочешь, чтобы оно делало то, о чем ты просил. Так что мне пришлось всего на несколько секунд отключить щит Энциклопедии – пока мы включали эти, и я не счел, что могу это сделать без того, чтобы предупредить Аджелу или Рух. Рух захотела подробнее узнать о том, что же заставило меня просить о подобной вещи.
– Это я посоветовала ей спросить, – сказала Аманда. – Не набрасывайся ни на кого, Хэл. Когда происходит что-нибудь необычное в таком роде, с самого начала явно видна твоя рука. И когда мы с Рух узнали, в чем дело, то захотели присутствовать здесь. И мы имеем такое право.
– Я не мог солгать Рух Тамани в ответ на прямой вопрос, – сказал Джимус.
– Конечно, нет. Я не виню тебя, Джимус. – Хэл глубоко вздохнул. – И ты права, Аманда. Вы с Рух должны быть здесь, если вы этого хотите.
– А как могли бы мы не хотеть этого, Хэл? – спросила Рух.
Хэл покачал головой.
– Разумеется. Хорошо, я был не прав, когда сразу не поделился с вами своими соображениями. Дело просто в том, что я не знал – и все еще не знаю – сработает ли это. Результатом может оказаться полная неудача.
Джимус выглядел слегка озадаченным.
– Я не понимаю. А что именно ты собираешься пропустить сквозь этот первый экран?
– Себя, – ответил Хэл. Джимус уставился на него.
– Боже мой! – воскликнул он. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Это самоубийство! Ты закончишь тем, что распространишься по всей Вселенной, и дороги назад не будет.
– Такой шанс, конечно, есть, – кивнул Хэл, – но у меня есть основание думать, что в этом случае такого не произойдет.
– Все равно, – отозвался Джимус, – если это то, что ты имел в виду все это время, мне остается молиться, что больше ничего не случилось, когда ты пройдешь сквозь второй экран там – что ты немедленно появишься снова, лицом к нам, выходящим из первого экрана!
Хэл обратился к Рух и Аманде.
– Но возможно, мне удастся сделать то, что я надеюсь, почти мгновенно, подобно любому фазовому скачку, так что я все равно сразу же возвращусь сюда. С другой стороны, вероятно и то, что время, затраченное между экранами, – то же самое время, что и здесь; так что пройдет некоторое время перед тем, как я возвращусь. Но у меня нет серьезных сомнений в том, что рано или поздно я вернусь.
Рух приблизилась к нему, обняла его и поцеловала в губы.
– Мы будем ждать тебя, Хэл.
Он ненадолго обнял ее, чувствуя, как дернулось его сердце, как и тогда, четыре года назад, когда он вынес ее из тюремной камеры на Гармонии, – потому что ее тело даже и теперь осталось хрупким. Затем он отпустил ее и повернулся к Аманде, которая также обняла и поцеловала его.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, – ответил он. – То, что я собираюсь делать, может наконец оказаться ответом.
– Я знаю, – кивнула Аманда и выпустила его из своих рук.
Он повернулся и пошел прочь от них, прошел мимо более близкого экрана ко второму и шагнул в него.
Глава 37
Он был повсюду и нигде.
Его чувства больше не действовали. Он не мог осязать, обонять, слышать или видеть. Вместо этого он каким-то образом ощущал окружение, распознавая отдельные структуры, одни из которых имели форму предметов, а другие нет, но все они были совершенно не важны.
Это было место, где время существовало, но не имело значения. Место, где его ныне изменившееся «я» совершенно не имело желания что-либо понимать или как-то действовать. По правде говоря, его способность делать то и другое была ограничена. Память у него осталась, но никакой цели не было, поскольку он обнаружил, что не мог представить себе будущее, и настоящее превратилось в вечность. Но он мог вспоминать, и занимаясь этим, он вспомнил, как он однажды уже прошел через нечто подобное. Это случилось, когда он был Доналом, и дух того вернулся в двадцать первый век, где действовал, поселившись в теле, которое принадлежало мертвому Полу Формейну. Тогда, как он сейчас вспомнил, что-то пронесло его через то, что он испытывал теперь.
Он ожидал пройти через это состояние к чему-то другому, к Земле двадцать первого века; и движущая сила этого ожидания несла его дальше, хотя он и не понимал, что у него отсутствует понятие цели.
Это было воспоминание о невозможном, которое все же произошло. Потому что Созидательная Вселенная, которую, как Хэл теперь понял, представил себе и тогда и теперь в своем воображении, не могла, по определению, существовать, не будучи созданной им. Сейчас она не существовала; и все же он ощущал, что пережил пребывание в ней, как необходимую часть возвращения назад – чтобы изменить какие-то части прошлого.
Из-за ограничений этого места – этого Хаоса, которому еще предстояло возникнуть, его сознание, независимо от логики не было способно понимать противоречия. Здесь он мог положиться только на веру, философию и храбрость, на них не действовали границы его логического мышления. Посредством них он мог принять тот факт, что смог однажды на опыте познать Созидательную Вселенную и использовать ее как окно в прошлое. Его подсознание предположило, что найдется дорога назад сквозь время – чтобы он мог выяснить, кто же он; и это предположение заставило эту дорогу появиться – как предположение автора в том, что существует еще не написанное им стихотворение.
Его логическое мышление впоследствии отвергло то, что для него не могло бы существовать, и засунуло память о нем, оказалось в подсознании. Там это воспоминание оставалось до сих пор, потому что рамки понимания, необходимого Хэлу, чтобы развить его, еще не возникли, и он не мог понять, как это могло произойти. Только теперь, распространившись по времени и пространству, все наконец приобрело смысл.