На деле он появлялся в Делейне не один раз — каждый раз под другим именем, но неся с собой тот же груз горя и смерти. Когда-то он был известен, как Билл Хинч, главный палач короля, и хотя с тех пор прошло уже двести пятьдесят лет, матери до сего времени пугали его именем детей. «Если не перестанешь ныть, придет Билл Хинч и заберет тебя», — так они говорили. Служа палачом при трех самых кровавых королях в истории Делейна Билл Хинч своим топором оборвал жизни сотен, а может, и тысяч узников.

А до того, за четыреста лет до Роланда, он явился как певец по имени Броусон, стал близким советником короля и королевы и растаял, как дым, развязав долгую и кровавую войну между Делейном и Андуа.

А до того…

Впрочем, никто толком не знал. Когда история эта случилась, даже сказочники не помнят. Флегг всегда являлся в ином обличье, но две вещи всегда оставались теми же. Он всегда ходил в капюшоне, будто у него не было лица, и он никогда сам не становился королем, а был лишь нашептывателем, вливавшим тайно и незаметно в ухо короля самый страшный яд — яд дурных советов.

Так кто же он был, этот черный человек?

Я не знаю.

Где он блуждал в промежутках между своими появлениями в Делейне?

Тоже не знаю.

Неужели его никто не подозревал?

Некоторые — историки и сказочники вроде меня — догадывались, что Флегг появлялся в Делейне и раньше, и это никогда не кончалось добром. Но они боялись сказать об этом. Человек, который прожил среди них семьдесят шесть лет и состарился всего лишь на десять лет, без сомнения, чародей; а тот, кто прожил в десять раз дольше… это не иначе, как сам дьявол.

Чего же он хотел? На этот вопрос я, как мне кажется, могу ответить.

Он хотел того, чего всегда хотят злые люди: иметь власть и с ее помощью творить зло. Самому быть королем не так интересно: слишком часто головы королей выставлялись на шестах над крепостной стеной. Но советники… нашептыватели… такие люди при взмахе топора палача обычно тают, как тени на закате. Флегг прятал свои дела, как и свое лицо, и когда приходили великие бедствия, вызванные им, исчезал, как тень.

Позже, когда пожарища зарастали травой, а на месте развалин воздвигались новые здания, когда появлялось что-либо, годное для разрушения, Флегг приходил опять.

В этот раз Флегг нашел Делейн процветающим. Ландри, дед Роланда, был старым пьяницей, которым можно было легко вертеть, но он скоро сошел в могилу. А Лита, мать Роланда, была не таким удобным орудием в руках Флегга — некрасивая, зато с добрым сердцем и сильной волей.

Если бы Флегг появился пораньше, он успел бы убрать ее с дороги, как теперь собирался убрать Питера. Но он не успел.

Зато она оставила его при себе в качестве советника, и это было уже кое-что. Она любила смотреть на его карточные фокусы, и еще любила сплетни — причем не только о том, что случилось, но и о том, что могло бы случиться. Флегг не рассказывал королеве о том плохом, что предсказывали карты. Она хотела знать не об убийствах и катастрофах, а о том, кто завел любовника или поссорился с мужем.

Долгие годы царствования Литы Флеггу пришлось держать свои главные таланты под спудом. Были, конечно, и маленькие победы — когда ему удалось вызвать смертельную вражду между двумя могущественными сквайрами Южного бароната или опорочить доктора, нашедшего лекарство от некоторых опасных болезней (Флегг не хотел допускать в Делейн никаких лекарств, кроме волшебных — иными словами, кроме своих собственных). Но это мало что меняло.

При Роланде — бедном, кривоногом Роланде — дела Флегга пошли к цели быстрее. А целью его было не что иное, как низвержение монархии — кровавая революция, которая на тысячу лет погрузила бы Делейн в бездну мрака и бедствий.

Конечно, плюс-минус год или два.

В характере Питера он увидел серьезную угрозу своим планам. Флегг все больше и больше убеждался в том, что Питера надо устранить. На этот раз дело затягивалось. То, что началось при Роланде — медленное повышение налогов, конфискация излишков зерна, обыски в домах богатых фермеров, — могло вскоре дать плоды, и Флегг не хотел пережидать правление Питера, как пережидал правление его бабки.

Питер мог не только разорвать с таким трудом сплетенную паутину; он мог выслать и самого Флегга, запретив ему возвращаться под страхом смерти. Ему не нужны были советники, он сам мог давать себе советы — и когда Питер, которому было уже пятнадцать, бросал на Флегга холодный взгляд, тому чудилось, что принц уже дал себе этот совет.

Мальчик любил историю и в последние два года, когда его отец все больше старел, задавал много вопросов своим учителям. И многие из этих вопросов были о Флегге или о том, что так или иначе вело к Флеггу.

Плохо, что он задавал такие вопросы в пятнадцать лет. И еще хуже, что он получал от таких осторожных людей, как историки, правдивые ответы. Это значило, что они уже считали его королем и радовались этому. Радовались, что он будет умным и знающим, как они, и в отличие от них будет смелым королем с сердцем льва и совершит множество подвигов. В его лице они приветствовали пришествие древнего Добра, которое вновь и вновь приходит к уставшим людям и дает им силы жить.

Его нужно убрать с дороги.

Флегг твердил это себе каждый вечер, засыпая в темноте своих покоев, и с этой мыслью он каждое утро просыпался — тоже в темноте.

Его нужно убрать с дороги. Мальчишку нужно убрать.

Но это легче было подумать, чем сделать. Роланд любил обоих своих сыновей, но Питера особенно. Еще можно было удушить мальчика в колыбели, создав впечатление, что он умер от Детской Смерти, но теперь он был уже подростком. Любое происшествие привело бы к тщательному расследованию. Флегг не раз думал: какой насмешкой судьбы было бы, если бы Питер действительно погиб случайно, а его бы, тем не менее, в этом обвинили. Мало ли что… падение с крыши конюшни… с лошади… треснувшая перекладина лестницы… И каков результат? Обезумевший от горя и гнева Роланд начнет искать убийцу и непременно заподозрит Флегга. Его мать не доверяла чародею, и он в глубине души тоже. Флегг всегда это знал. Конечно, обычно это недоверие скрывалось под страхом и признательностью, но в случае смерти сына…

Флегг думал, что этак ему еще придется оберегать жизнь юного принца. Это было невыносимо. Невыносимо!

Его нужно убрать с дороги! Нужно убрать с дороги!

Шли дни, месяцы, годы, и эти мысли все настойчивее стучались в голову Флегга. Роланд с каждым днем старел, а Питер становился старше, умнее и опаснее. Что же делать?

Флегг стал нервным и раздражительным. Слуги, особенно дворецкий Питера Брендон и его сын Деннис, обходили его стороной и шептались об отвратительных запахах, идущих ночью из его лаборатории. Деннис, который должен был впоследствии занять место отца близ Питера, однажды спросил его, не следует ли предупредить принца.

«Чтобы он знал об опасности», — добавил Деннис.

«Ни слова, — отрезал Брендон. — Этот человек опасен».

«Тем более это причина», — возразил Деннис.

«Болван может принять треск гремучей змеи за стрекот кузнечика и сунуть ей руку, — сказал Брендон, — но наш принц не болван. А теперь налей мне еще стаканчик, и покончим с этим».

Деннис ничего не сказал Питеру, но с тех пор, едва он встречал где-нибудь в коридоре замка закутанную в плащ фигуру Флегга, ему хотелось побежать прочь с криком:

«Гремучая змея! Гремучая змея! Осторожнее с ней, Питер!»

И вот однажды ночью (Питеру было уже шестнадцать), когда Флегг уже начал верить, что ничего не сможет сделать Питеру, решение пришло к нему. То была ужасная ночь. Осенняя буря завывала за окнами и гуляла по пустым улицам, откуда торопливо бежали редкие прохожие.

Роланд простудился на охоте. Он простужался все чаще, несмотря на лекарства Флегга, и одна из этих простуд могла перейти в воспаление легких и убить его. Волшебники лечат иначе, чем врачи, и Флегг знал, что его лекарства не действуют больше потому, что он так хочет. Он сохранял Роланду жизнь только из-за страха перед Питером.