Кай положил ладонь Токе к себе на грудь и, подражая его спокойному дыханию, слушая уверенный ритм его сердца, тот постепенно успокоился и перестал задыхаться. Убедившись, что с товарищем все в порядке, Кай отпустил его взгляд. Токе закрыл глаза. Так они и полусидели-полулежали, тесно прижавшись к колесу и друг к другу, час за часом в гремящем аду пыли и песка. Изредка они доставали из ямки бурдюк и отпивали по глотку — воды оставалось уже мало. Токе понял, что наступил вечер, только когда стало холодать. Горячая хватка ветра сменилась ледяными объятиями, и они с Каем вытащили припрятанные овчины и, как могли, завернулись в шкуры. Временами Токе впадал в забытье, черную яму без снов. Временами он открывал глаза, только для того, чтобы снова увидеть несущийся мимо мрак, закрыть их и оставить берег реальности, чувствуя, как мерно вздымается грудь товарища рядом с ним.

Когда Токе пробудился в очередной раз, первое, что он увидел, были низко-низко нависшие над ним мерцающие голубые звезды. Он испугался, не ощутив рядом ни Кая, ни надежной твердости колеса. Рывком перевернулся на живот и понял, что окружавшая его чернота была привычной темнотой ночи, в которой уже горел лагерный костер. Он лежал на своих шкурах у фургона, как лежал уже много ночей до того, и видел тени не ползавших, а ходивших возле огня людей. Ветер стих. Воздух очистился от пыли, обрел прозрачность и наполнился ночной свежестью. Если бы не все еще составленные в линию кибитки, колеса которых с наветренной стороны завалило грудами песка, можно было подумать, что все случившееся — всего лишь дурной сон.

Токе встал, кряхтя, отряхнулся, выплюнул набившийся в рот песок — на сей раз без последствий — и поплелся искать отца и Кая. Танжринов возок стоял тих и темен, но парень надеялся, что у костра ему удастся разузнать, все ли в порядке с Майкен. Первым он наткнулся на Эсгера, который поил изнывавших от жажды мулов.

— Что ж ты все один, ата, а я дрыхну! — схватил бурдюк пристыженный Токе.

— Да ничего, сынок, я и сам справлюсь. Лучше ступай, отдохни. Завтра еще наработаемся, откапывать повозки будем.

— Мулы-то все целы?

— Все, кроме Пустова и одного из Мехесовых. Да вот еще работник Пусты, Софус… — Отец отвел взгляд в темноту.

— Я знаю, ата, я видел.

— Хороший был парень. Прямиком на небеса вознесся.

Они немного помолчали.

— Я нигде не вижу Кая, ата. С ним все?.. — отчего-то замирая сердцем, спросил Токе.

— Понадобится поболе, чем какая-то буря, чтобы этого на тот свет прибрать! — проворчал Эсгер.

— За что ты его так, отец? Он же мне сегодня, почитай, жизнь спас!

— Был бы я рядом, и спасать бы ничего не пришлось! — рассердился вдруг Эсгер.

«Да он себя винит!» — догадался вдруг Токе.

— Что ты, ата! Ты же не можешь за мной всю жизнь присматривать! Я уже взрослый, могу сам о себе позаботиться.

— Видел я, как ты позаботился! Ладно, приятель твой чудной не растерялся… Хоть люди о нем и толкуют всякое, а я думаю, парень он неплохой, его держаться можно.

— А что люди-то толкуют? — насторожился Токе.

— Да так, чепуху да бессмыслицу. Они не со зла, по неведению. А тебе нечего слушать, — Эсгер ткнул наиболее настырного мула кулаком промеж глаз. — Я Кая твоего недавно тут видал, он с лошадьми возился. Да ты у Мастера Ара спроси, тот знает небось, куда парень подался…

— Ничего он не мой! Друг он мне просто, понимаешь? А… как там у других в караване? Как Танжрин-ата, женщины?

— Да все ничего, сынок. Напугались они только сильно, как и все мы… А Майкен там, у костра, управляется, ежели ты про нее спрашиваешь…

Избегая лукавого прищура отцовских глаз, Токе отступил в темноту и пошел на мигающее красноватое пламя.

Один вид Майкен, показавшейся ему прекраснее обычного в мягком свете костра, согрел сердце и изгнал из него тени, занесенные туда бурей. Увидев Токе, девушка бросила работу и устремилась ему навстречу. Порывисто обняв его, она горячо прошептала ему в ухо:

— Ты цел! Я так рада! Думала, никогда уже больше тебя не увижу!

Когда Майкен отстранилась, парень увидел, что на ее глазах блестели слезы. «Вот это дела! — думал обалдевший от неожиданно свалившегося на него счастья Токе. — Вчера от меня бегала, а сегодня сама на шею кидается! Нет, все у этих девчонок не как у людей». Он постарался, как мог, успокоить Майкен и принялся помогать ей с поздним ужином. Девушка жарила жестковатое мясо Мехесова мула, тоже взбесившегося и убитого хозяином.

Наконец-то Токе впервые за долгое время мог насладиться ее обществом и поговорить с ней наедине. Назанин лежала в фургоне: слабая грудью, она тяжело перенесла пыльную бурю. Да и другим караванщикам, испытавшим на себе ярость стихии, было не легче. Измученные люди отдыхали, подсчитав ущерб, видимый при свете луны, и желали только одного: поесть горячего и провалиться в сон. Охранные были настороже и, несмотря на усталость, выставили двойной караул. Лишенный защитного кольца возов, этой ночью караван был особенно уязвим.

— Урман сказал, нам повезло, что буря кончилась так быстро. Говорят, иногда она накрывает караваны на два-три дня. Тогда мало кто остается в живых, — рассказывала Майкен, нанизывая куски мяса на тонкие палочки и пристраивая их над костром. — Еще говорят, что буря улеглась так быстро, потому что демон в вихре насытился кровью.

Токе внутренне содрогнулся:

— Ты говоришь о… Софусе?

— Это не я говорю… Бедный парень. У него в Луке остались жена и маленький сын.

— Отец думает, он вознесся прямо на небеса.

— Будем верить, что это так.

Они немного помолчали. Токе, резавшего мясо для Майкен, внезапно замутило от вида своих же собственных окровавленных пальцев — чего с ним никогда не бывало. Он глянул, не заметила ли это девушка, но та была занята, поправляя угли в костре для ровного жара. По ее лицу скользили кровавые отблески пламени, грудь пересекала черная, острая тень… Токе зажмурился и с трудом проглотил вставший в горле комок. Когда он открыл глаза, наваждение рассеялось. Майкен, как ни в чем не бывало, взяла у него новую порцию мяса.

— Еще я слышала, люди нехорошо говорят о твоем друге, — тихо сказала она.

— О Кае? Как это — нехорошо?

— Говорят, что это он принес несчастье в караван. Что он — проклят и навлек проклятие на нас. И что у него… глаза ворона, — закончила девушка совсем тихо.

— Что за бред?! Да кто говорит-то?

— Да так, некоторые.

— И все из-за какой-то бури?! Да она в любой момент могла на нас налететь, будь Кай с караваном или нет! Это же слепая стихия!

— Я знаю, Токе! Неужели ты думаешь, что я верю в эту чушь! — Майкен положила свою маленькую ладонь на пальцы помощника и посмотрела ему в глаза. — Кай — хороший человек, иначе я никогда бы не попросила его быть твоим другом, а тебя — его. Просто знай, что у него в караване есть враги, — девушка забрала свою руку и принялась снимать готовое мясо с огня.

— Это… это ты об Арконе? — немного подумав, осторожно спросил Токе.

— При чем тут Аркон? — удивленно подняла брови Майкен.

— Ну, он же сам вызвал Кая в круг… — пробормотал он, чувствуя, что краснеет.

— Круг… — хмурясь и будто думая о чем-то своем, повторила девушка. — Я не видела, что там произошло, мать запретила. Но позже я выспросила обо всем Танжрина. Он был первым, кто сказал мне о глазах ворона…

— Старый врун! Это же просто нелепая сказка…

Майкен так посмотрела на Токе, что он быстро прикусил язык.

— Да, сказка… Я бы первая посмеялась над глупым стариком, если бы… Если бы не одно воспоминание из моего детства. — Девушка вздохнула и устремила взгляд в огонь, где возникали видимые ей одной картины прошлого. — Мне было лет девять или десять. Мы с матерью пошли на ярмарку. Там поставила свой пестрый шатер гадалка. Я зашла в него и заплатила медной монеткой: не потому, что верила в предсказания, а так, для смеха.