Последние аккорды Арконовой лютни замерли в хрустальном воздухе. Токе снова глянул украдкой туда, где сидел Мастер Ар, но тот все еще скрывался в тенях. Место рядом с ним пустовало. Парень так замечтался под музыку, следя за полетом искр в ночное небо, что не заметил, как ушел Кай. Токе тоже поднялся. На него не обратили внимания в шуме голосов, просящих Аркона сыграть что-нибудь еще. Песня что-то размягчила в горце. Он хотел найти друга и поговорить.

В этот раз ему не пришлось прочесывать весь лагерь. Токе нашел Кая сразу за кольцом фургонов. Тот задумчиво стоял, глядя в пустыню. Горец тихо подошел и встал рядом. Луна убывала, и вокруг не было видно ни зги. На что было там смотреть?

— Хорошая песня, верно? Только слова непонятные…

— Там было что-то про дикую розу, не могу вспомнить, — к радости Токе тут же отозвался Кай.

— Да, как это… «Дикая роза дороже всего, что я есть. Просящий милостыню смелее меня». Трус, наверное, был этот некоронованный. И поделом, что потерял корону.

— Тогда я трус. У меня бы не хватило духу просить милостыню.

— Да ты что, Кай?! С чего бы тебе таким последним делом заниматься? Уж меч-то тебя всегда прокормит…

— Не сомневаюсь. Только тогда мне страшно будет взглянуть в зеркало.

— Слушай, с тобой все в порядке? Ты не заболел? — обеспокоенно спросил Токе, кладя руку на плечо товарища.

Плечо вздрогнуло под его пальцами, и в обычно ровном голосе Кая вдруг прозвучала мука:

— Нет, я не болен. Я просто… забыл розу.

— Да ты о чем? Послушай, брат, пойдем к кибиткам, ты сегодня весь вечер сам не свой, — попытался было увести приятеля в лагерь Токе. Но тот вырвал свою руку и повернулся к нему лицом:

— Ты прав. Я совсем не свой. Поэтому… держись от меня подальше, Токе, слышишь? Тебе нельзя со мной! — Пока Кай говорил, капюшон соскользнул с головы, открывая лицо. В его глазах блестели звезды.

Горец отшатнулся: так больно ударили его эти слова и этот взгляд.

— Тебя что, скорпион ужалил?! Или гайен бешеный укусил?! Ты не понимаешь, что говоришь!

— Не обижайся. Дело не в тебе, дело во мне. Я… — внезапно Кай замолчал, будто прислушиваясь к чему-то. — Я должен идти. Меня господин зовет.

— Я ничего не слышал, — пробормотал Токе, оглядываясь. Вокруг была только темнота. Когда он повернулся обратно, то место, где только что стоял Кай, тоже заполнила тьма.

Много позже, оглядываясь на тот ночной разговор, Токе пришел к выводу, что все сказанное тогда Каем было попыткой защитить его; попыткой отвести в сторону меч уже нависшей над караваном судьбы. Но в тот вечер он чувствовал только горечь незаслуженной обиды.

Весь следующий день товарищ избегал его, и Токе, решив проявить гордость, оставил попытки вызвать его на разговор. Вскоре он позабыл о Кае, потому что Майкен наконец удостоила его вниманием, и все шло так, будто и не было вчерашнего мрачного вечера, когда парень чувствовал себя таким одиноким. А потом на них опустился меч.

Это случилось утром. Токе сидел на передке своего фургона и был положительно счастлив. Большая часть пути до Церрукана осталась позади. Пока караванщики свертывали лагерь, ему удалось перекинуться парой слов с Майкен, и они договорились о встрече во время дневной стоянки. Парень насвистывал, то и дело поглядывая на солнце, словно пытаясь взглядом подтолкнуть ленивое светило на его медленном пути в зенит. Единственной тучкой, омрачавшей настроение Токе, было непонятное отчуждение Кая. Но переполненный любовью парень был уверен, что и это недоразумение скоро разъяснится.

Легкий на помине, Кай как раз появился откуда-то из головы каравана. Проезжая мимо золотых дел мастера, он едва заметно кивнул своему господину. Гренка заняла привычное место рядом с возком. Один кивок, одно маленькое движение, которому Токе обычно не придал бы никакого значения, которое бы даже не запомнил. Но в то утро внутренняя радость сделала его восприятие особенно острым, расцветив мир новыми красками и сделав выпуклыми мельчайшие детали. Он отчетливо запомнил этот момент и позднее многократно спрашивал себя: почему? И, когда ответ наконец пришел, он лишил Токе покоя.

Сколько раз потом он видел в ночных кошмарах невероятно медленное, как это бывает только во сне, движение черного капюшона вниз; взгляд невидимых глаз из-под его тени, встречающий тяжелый, как свинец, взгляд человека на вороном айране; тонкие алые губы, кривящиеся в довольной усмешке… Он открывает рот, чтобы что-то сказать, спросить о чем-то… и тут безмолвие разбивает грохот копыт, и все меняется: быстро, так быстро…

В облаке пыли мимо них пронесся на взмыленном коне Метик. Это могло означать только одно: что-то случилось. Токе привстал на передке, вытягивая шею, но не смог нигде разглядеть ничего подозрительного. В караване нарастало напряжение, люди перекликались, пытаясь выяснить, что происходит. Внезапно Метик возник прямо перед ним, едва сдерживая нервно грызущего удила коня:

— Корабль гайенов! Приказ Урмана: гони кибитки! Попробуем от них оторваться! — проорал охранный и устремился дальше вдоль цепочки возов, выкрикивая приказание воеводы.

— Где? Где? — завертел головой Токе, одновременно нахлестывая мулов. — Кай, ты видишь?

— Вижу парус на северо-западе, — в первый раз за день заговорил с ним попутчик.

— Ничего не вижу! — крикнул Токе, перекрывая дребезжание несущейся вскачь кибитки.

— Это потому, что парус голубой, сливается с песками.

— Они далеко?

— Трудно сказать. Может, пара миль.

— Думаешь, мы уйдем?

— Ветер слабый. Поэтому Урман пробует оторваться.

— А что ты думаешь, Кай? Нам придется сражаться?

Тот немного помолчал:

— Думаю, придется.

Токе прищурился и захлопнул рот, чтобы туда не набилась летящая из-под колес отцовского фургона пыль. «Вот так! — думал он, подскакивая на тряском передке. — Решающий миг наступил, а я не готов, совсем не готов! Ну почему то, о чем так мечтал: настоящее испытание, настоящая битва, — должно произойти именно сегодня! Когда цель путешествия так близка, когда Майкен так близка, так опасно близка… — Он закусил губу. — Что ж, возможно, сегодня мне представится шанс спасти ее от гайенов — не в мечтах, а в действительности. Только лучше бы это навсегда осталось мечтой…»

— Ты будешь рядом со мной? — с надеждой спросил он Кая.

— Я должен защищать своего господина, — крикнул тот в ответ, и Гренка одним прыжком оказалась рядом с айраном Мастера Ара.

«А мы ведь путь и воду разделили, — горько подумал Токе, но тут же упрекнул себя за эгоизм. — Ведь у Кая действительно есть долг превыше дружбы». На какое-то время это была его последняя связная мысль. Управление фургоном требовало теперь всего внимания: кибитка неслась так, что колеса подпрыгивали, и она порой опасно кренилась, грозя опрокинуться. Из тучи пыли, которая поглотила убегающий от смерти караван, послышался голос Урмана: