— Ты хочешь знать, в чем твоя ошибка? Я скажу тебе. Твое сердце. Твое доброе, любящее сердце — твоя самая большая ошибка. Даже то, что ты сделал сегодня… Ты ведь сделал это ради меня, верно, Кай?

Мальчик медленно кивнул. Голос не слушался его.

— Ты надеялся своими успехами заслужить мою привязанность. Конечно, как же еще может ученик завоевать любовь своего наставника? Твое бедное чистое сердце готово искать любовь повсюду, даже у того, кто меньше всего способен ее дать…

Кай одним рывком вскочил на ноги. Голова у него закружилась, он покачнулся, но оттолкнул протянутую руку Ментора:

— Это потому, что я урод, да?! Поэтому вы презираете меня, херре?

Стальной человек легко выпрямился во весь рост, так что мальчик оказался нос к носу со своим отражением в зеркальном панцире: глаза превратились в щелки, под ними расплылась грозовая синева, нос превратился в бесформенную картошку… Отвращение к себе наполнило рот Кая горечью, похожей на вкус грязи.

— Это я урод, — тяжело произнес Ментор Рыц, кладя обе руки на плечи мальчика. — Я не могу любить. Так же, как не могу презирать. Не могу, потому что у меня нет сердца. Ты не веришь мне? Вот, послушай сам, — легко преодолев слабое сопротивление, Ментор Рыц прижал голову ученика к своей груди.

Кай помнил эти странные мгновения, когда он стоял в объятиях Ментора, прижав ухо к холодному металлу, в надежде услышать хоть что-то в его глубине — если не знакомый стук, то хотя бы голос моря, подобный тому, какой он слышал в выброшенных прибоем раковинах. Но внутри Ментора была только пустота. Пустота, которая сказала:

— Вот видишь. Я не человек.

— Пусть! — Кай упрямо мотнул головой. — Есть у вас сердце или нет, но вы были добры ко мне, херре! Вы брали меня в горы, учили меня читать, показали мне библиотеку, велели Хручу кормить меня по-человечески, дали мне теплую одежду, позволили мне ночевать в башне вместо кухонного чулана…

Ментор Рыц раздраженно взмахнул рукой, прерывая захлебывающуюся скороговорку:

— Добр?! Глупый мальчишка! — В голосе воина зазвучал гнев. — Разве ты еще не понял? Все, что я делал, я делал исключительно с одной целью: выполнить волю Мастера Ара! Теплая одежда! Да вытащи я тебя из кухни в том картофельном мешке, что служил тебе платьем, ты бы в несколько минут околел на морозе! Книги… А как еще я должен учить тебя думать? Полноценное питание, здоровый сон… Это было просто необходимо, чтобы превратить ходячий скелет в хоть сколько-нибудь годный материал!

— Материал… — повторил Кай непослушными губами, отступая от Ментора на шаг. Стальная рука последовала было за ним, но замерла в воздухе и безжизненно упала.

— Да, материал, — в голосе Ментора звучала горечь, — причем превосходный.

Кай отступил еще на шаг.

— Жаль, что мне приходится говорить тебе об этом. Ты еще слишком мал… Но лучше тебе узнать правду сейчас, от меня, и избежать больших страданий позже… Мы живем в жестоком мире, мальчик. В мире, в котором мало места для любви. И уж совсем нет места для нее здесь, в Замке. Ума не приложу, как такое чистое сердце, как у тебя, прижилось в этом проклятом месте… Возможно, мечта сохранила его чистоту незамутненной. Мечта о том, что там, за пределами Драконьих Гор, — Ментор неопределенно махнул рукой куда-то в сторону юга, — все иначе. Я открою тебе истину. Там, в Потерянных Землях, никто не оценит красоту твоего сердца. Все, что увидят люди, будет вот это, — Ментор Рыц внезапно шагнул к Каю и крепко ухватил его за плечо. Мальчик снова увидел свое отражение в зеркальной броне. Он отвернулся, но наставник, потянув за волосы, силой повернул его голову обратно.

— Неужели ты думаешь, что кто-то сможет полюбить такого, как ты?

Кай зажмурился, удерживая навернувшиеся на глаза слезы.

— Нет? Тогда к чему тебе любить? Любовь не поможет тебе выжить!

Ментор тряхнул мальчика, все еще стоявшего с закрытыми глазами.

— Никто не поможет тебе, слышишь?! Никто, кроме тебя самого! Ты должен бороться! Не ради меня, не ради Мастера Ара, не ради кого-то еще. Ты должен бороться ради себя! Ты слышишь меня?! — снова тряхнул его Рыц.

Кай распахнул мокрые глаза и прошептал, глядя прямо в гладкое металлическое лицо:

— Вы были добры ко мне, хе…

Рука у Ментора была тяжелая. Третий раз за день неудачливый воин брякнулся спиной оземь и увидел звездопад.

— Ты все еще считаешь, что я добр к тебе? — На этот раз Ментор не помог ему подняться.

На исходе того дня Кай долго лежал без сна на жестком тюфяке в своей башне. Он прижимал ладони к груди там, где ровно стучало его бесполезное, слишком мягкое сердце, и впервые в своей жизни желал, чтобы оно остановилось.

Он сморгнул, вынырнув из тьмы давно минувшей ночи. В горах ухала сова. Горгульи на донжоне Мастера отвечали ей холодящим кровь воем. Упрямая соломинка впилась Каю в щеку. Он вытащил ее из матраса и принялся задумчиво крутить между пальцев.

Странно, но он плохо помнил свой второй поединок с Буллебёлле. Единственное, что отчетливо сохранила память, — внезапно ставший маленьким и жалким гоблин, пропахавший носом глубокую, уже тронутую морозцем осеннюю грязь. Не в силах подняться, Буллебёлле всхлипывал, пуская кровавые пузыри, а Кай стоял над ним, чувствуя странную пустоту и холод в груди.

Та же самая холодная пустота наполнила его грудь сегодня, когда жизнь тролля была на острие его ножа. «Неужели таков вкус победы? Ее цена? Ни радости, ни торжества. Только разочарование и отвращение. Не к поверженному врагу, а к себе самому, к своей власти… Это не та победа, о которой гласят легенды. Наверное, со мной что-то не так. Наверное, никогда мне не стать хорошим воином, сколько бы усилий на меня ни потратил Ментор. Вот почему Рыц был недоволен мной сегодня. А Мастер Ар? Что значил исход поединка в его глазах? И как его мнение повлияет на мою судьбу? Ведь теперь все изменится, так? Или…»

«Я был человеком… Может, все люди чувствуют так же, как я? Может, поэтому Рыц отрекся от своей человеческой природы и заключил себя в сталь? А я…» Кай подумал об изображениях самоуверенных юношей на благородных скакунах, которые встречались ему в книгах. Румяные щеки, голубые глаза, темные кудри… Белые волосы были на картинках только у стариков. Черные глаза — у воронов.

«Даже Мастер Ар больше похож на человека, чем я. Ментор уверен, что среди людей я был бы отверженным, никому не нужным уродом. Чудовищем, которым пугают детей. Неудивительно: даже родная мать не смогла вынести моего вида и, наверное, поэтому… поэтому…» Крутой горный склон. Холод. Полузанесенная снегом корзинка. Склоняющееся над ней лицо. Каю хотелось бы верить, что это было лицо его матери или отца. Но единственное, что он помнил, — мгла в немигающих глазах волшебника. И больше ничего, ничего…

Сон заключил мальчика в свои объятия и мягко потянул в темноту. Глубже и глубже, пока вокруг не осталось ничего, кроме огромных снежинок, медленно выпархивающих из черноты и снова тающих в ней.

Кай сидел на плоском выступе скалы в паре миль от Западного бастиона и смотрел на Замок, купающийся в лучах вечернего солнца. Он провел весь день в Драконьих Горах, преследуя стадо буков — маленьких горных оленей. Поздним летом над Замком часто ходили грозы. Вот и сегодня звери чувствовали приближение непогоды и старались найти укрытие — для охоты время неудачное. Но Мастеру Ару приспичило отведать жареной буковины на ужин. Вот и пришлось Каю, хочешь не хочешь, натягивать тетиву и скакать, подобно козлу, по отвесным скалам. Буки были нелегкой добычей. След стада завел охотника далеко на запад, прежде чем Каю наконец удалось завалить пару статных самцов. Теперь, сбросив на землю набитый мясом заплечный мешок, он отдыхал на неблизком пути домой.

Дом… Замок был последним местом, которое Кай хотел бы звать домом, но другого он не знал. Усиливающийся ветер гнал над крепостью свинцовые громады облаков. Из просветов между ними били косо вниз лучи низко стоящего солнца. В таком освещении Замок представлял собой феерическую картину. Архитектура его повторяла естественные складки скального массива. Твердыня буквально вырастала из скал; часть ее действительно размещалась внутри горы. Отводящие чары, наложенные на Замок, окончательно завершали его сходство с творением природы. Забредший сюда случайно путник (хотя кого бы занесло к Мастеру на кулички?!) мог часами бродить у стен крепости, не подозревая, что это — стены. Чары, правда, были такие древние, что местами ослабели. Зоркому глазу Кая удавалось различить то слишком правильный угол, то чересчур ровные линии, то белые пятнышки Мастерова белья, рвущегося в небо с родной веревки.