— А если бы Урман нелюдя этого в караване не приветил, то ничего бы и делать не пришлось! — гнул свое меховщик. — Говорю, это он несчастье на нас навлек!

— Верно! Верно Маджар говорит! — послышались выкрики из собравшейся вокруг них толпы. — Пока урод в караване не появился, все спокойно было! Пусть отправляется в пустыню, откуда пришел!

— Кай, ну что же ты, скажи что-нибудь! — в отчаянии теребил Токе все так же молча стоящего рядом с ним друга.

Внезапно вперед выступила высокая темная фигура:

— Это мой человек, и я за него отвечаю, — спокойно и холодно произнес голос золотых дел мастера. — Хотите его в пустыню изгнать, знайте, что на вашей совести две жизни будут. Мы вместе пришли, вместе и уйдем. Если б не Кай, погиб бы я вместе с заставским караваном. Я на его меч полагаюсь, как на провидение. Он мне жизнь спас, может быть, спасет и вам! — Мастер Ар, казалось, нашел нужные слова. Его манера держаться и говорить произвела видимое впечатление на караванщиков: единогласия среди них больше не было. Но Маджар не хотел сдаваться:

— Жизнь, говоришь, спас? А может, не приблизь ты к себе этакую нечисть, и заставский караван беда бы стороной обошла? Что он в бою искусен — это мы видели. Только вот скажите мне, люди добрые, где же такое слыхано, чтоб заморыш, да еще не в летах, статного воина одолел, от гайенов отбился? Не от нечистого ли такое искусство? Не пахнет ли тут… — Прищурившись, Маджар оглядел собравшихся и вытолкнул сквозь сжатые зубы слово, словно ядовитый плевок, — колдовством?

Никогда Токе еще не видел, чтобы одно-единственное слово произвело такой эффект. Все разговоры и шепот в толпе затихли. На лицах людей выступила мертвенная бледность. Они пятились, отступая от Кая и стоявших рядом с ним горца и золотых дел мастера, так что за несколько мгновений вокруг троицы образовалось пустое пространство — круг отчуждения. «Надо что-то делать, — сообразил Токе. — Прямо сейчас!»

— Кай и мне жизнь спас! — само собой слетело у него с языка. — Во время бури. И мулов ваших. А вы ему чем платите? И за что?! За то, что он не похож на нас?! Вот что: прогоните его, и я уйду! Мы с ним воду и путь разделили. Его путь — мой путь! Так что знайте: на вашей совести три жизни будут!

— Четыре! — шагнул вперед Эсгер, занимая место рядом с сыном. — Я с заставскими тоже воду и путь разделил, и мне они никакого зла не сделали. Прогоните их, и я здесь, среди убийц, не останусь!

В сердце Токе вспыхнула гордость за своего отца: так поступает настоящий горец! На лицах караванщиков теперь ясно отразилось сомнение. Казалось, заколебался даже неотступный Маджар. И тут толпу раздвинули широкие плечи Урмана:

— Постыдился бы ты, Маджар-ата, напраслину на наших гостей возводить. Нету на них ни порчи, ни сглаза, ни поветрия дурного. И колдовства, — внятно, по слогам произнес воевода, — никакого нету. Я их обоих проверил, прежде чем в караван пустить. На то я и ваш водитель, что мне амулеты наговоренные дадены. Неужели вы могли поверить, что я способен поставить под удар безопасность каравана, приведя в Церрукан ненадежных людей? — Урман обвел тяжелым взглядом прячущих глаза, пристыженных караванщиков. — Так что этих разговоров я больше слышать не желаю! Злой язык порой больше несчастий накликать может, чем любая порча, — Маджар съежился под взглядом воеводы. — Ты бы лучше сходил, Назанин руку показал, Маджар-ата. Она перевяжет, — уже мягче произнес воевода. — Расходитесь! У нас много работы: надо успеть перейти реку и разбить лагерь до темноты!

Караванщики облегченно зашевелились и побрели к своим кибиткам. Работы действительно оказалось много, но она была людям в радость — отвлекала от смутных мыслей. У Токе словно камень с души свалился. Он наигранно сердито хлопнул Кая по плечу:

— А ты чего молчал, герой? Нам тут за тебя отдуваться пришлось!

Тот молча отвернулся и пошел к Эсгеровым возкам. Токе хотел последовать за ним, но рука отца удержала его:

— Погоди! — По глазам Эсгера сын понял, что как раз сейчас был момент, когда ему следовало бы придержать язык. Он со вздохом кивнул и поплелся собирать отцовских мулов.

Остаток дня Кай был еще более нелюдим и не склонен к разговору, чем обычно. Лицо его снова закрывал привычный капюшон. Гренка рысила все больше рядом с Мастеровым Кексом: хозяин и слуга иногда тихо переговаривались. Токе удалось перемолвиться с попутчиком, только когда они встали на ночевку в нескольких милях от Ташмарук. Совместная работа, казалось, сократила то незримое расстояние, которое пролегло между ними после обвинений Маджара. Горец не понимал, почему Кай сторонится его: ведь он, Токе, был после Каева господина первым, кто выступил на защиту друга. Чтобы разбить лед, он начал с нейтрального предмета:

— Слушай, Кай, — он попытался заглянуть под низко надвинутый капюшон, — а чего мы туши этих зверей там, на берегу, оставили? Их что, не едят?

— Нет, — после недолгого молчания донеслось из-под капюшона. — У мяса дух гнилой. Да и гайенов это отвлечет: они своих сожрут — сытее будут.

— Что же это за твари, что едят себе подобных? — содрогнулся Токе.

— Закон пустыни, — пожал плечами Кай. — Нас вот сегодня тоже сожрать хотели…

— Ведь не сожрали же!..

Товарищ промолчал и подлил Кексу еще воды. Токе решил продолжить тему:

— А вот ты говорил, бандиты эти, гайенами зовущиеся, по повадкам на псов пустыни похожи. Они что же, тоже… своих едят?

— Едят не едят, не знаю. Но кровь, говорят, пьют. И из своих, и из чужих.

— Кровь?! — В воображении Токе живо встал образ человека с закутанным в черное лицом, сосущего кровь из чьего-то разорванного горла. В животе у него что-то перевернулось.

— Ага. Воды в пустыне мало. А еще они считают, что кровь сильного дает силу тому, кто ее выпьет. Я слыхал, после атаки на караван они вскрывают вены убитых врагов и пьют кровь тех, кто оказал достойное сопротивление.

В горле Токе встал противный ком, а рот наполнился слюной — предвестницей рвотного спазма:

— А ты… ты это видел?

— Нет, — ответил Кай и повернулся к собеседнику спиной, обрывая разговор.

Горец сплюнул на песок: несмотря на тошноту, сдаваться он не собирался.

— Слушай, что я сделал не так?

— Ничего, — после некоторой паузы возвестила спина.

— Ничего? Тогда почему ты от меня шарахаешься, как от чумного?

Кай перестал возиться с лошадью и медленно повернулся к товарищу.

— Прости, я не поблагодарил тебя. Ты поступил благородно.

Эти слова были сказаны таким холодным, ровным голосом, что Токе внутренне съежился:

— Но?..

— Ты не думал, что в сказанном Маждаром была доля правды? Что, если я действительно навлек беду на караван?

— Ты?! Ну и самомнение у тебя, парень! — Токе рассмеялся, но смех его прозвучал несколько натянуто. — Как я мог поверить в такую чушь?!

— Да, как? — Легким движением головы Кай откинул капюшон. Из его ночных глаз на Токе смотрело его собственное искривленное отражение. «Буря, След Дьявола, нападение пустынных псов… Разве не мелькнула у меня мысль, что на караван свалилось слишком много всего за два дня? Хорошо еще, про наше ночное приключение в песках никому не было известно, а то бы Каю не выкрутиться сегодня так легко… Разве не было одной из причин того, что я так поспешил прийти Каю на помощь, чувство вины за то, что в голосе Маджара я узнал свой собственный?»

Токе замотал головой:

— Ты… ты… — он беспомощно махнул рукой, резко развернулся и почти побежал к костру. Во рту у него был привкус горечи.

Ничего сейчас парень не желал так сильно, как поговорить с Майкен. Но он опоздал: вокруг нее опять увивалась целая толпа помощников во главе с Арконом. Вот так и вышло, что, когда подошло время вечерних историй у костра, настроение у Токе было препаршивое. Еще бы! Друг, ради которого он собственной жизнью готов был пожертвовать, вдруг повернулся — в буквальном смысле — к нему спиной. Еще вчера кидавшаяся ему на шею девушка кокетничала с другими, а когда за ужином он пытался поймать ее взгляд, делала вид, что не замечала его усилий. Короче, Токе был зол на весь мир! Байку Туэ он слушал невнимательно, а когда возникло несогласие в том, чья очередь рассказывать дальше, он неожиданно для себя влез в дискуссию: