– Извини, не хотел обидеть, – искренне говорит Чингиз. – Ну… и что там?

– Ничего. У них все сорвалось, – отвечаю я. И начинаю рассказывать – про водителя, сумевшего вывернуть руль, про убийцу, оживившего лисичку…

Чингиз улыбается все шире и шире. Мне надо спросить его о другом… совсем о другом. О том, где же мы встречались на самом деле!

Но я продолжаю рассказ.

– Я надеялся на это, – говорит Чингиз. – Честное слово – надеялся.

– Почему? – спрашиваю я.

– Глубина – это больше, чем принято думать, – убежденно говорит Чингиз. – Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы – частички глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все хотели заполнить улицы штампованными дайверами – это бы случилось. Но мы не хотели – и глубина не позволила.

– Ты говоришь так, будто она живая, – замечаю я.

– А я думаю, что так оно и есть. – Чингиз даже не смущается своих слов. – Сеть стала слишком велика. Нельзя связать воедино миллионы компьютеров и ожидать от этого лишь количественных изменений. Мы оставляем в глубине свои следы. Слепки, отпечатки слов, поступков, желаний. Мы… учим ее, что ли? Отдаем частицу души… должна же глубина однажды осознать себя.

– Кем? – спрашиваю я. – Растянутой на весь земной шар паутиной проводов и миллионами компьютеров? Электронным Франкенштейном? Монстром, чудовищем, големом, коктейлем из спеси, амбиций, похоти, пустого трепа, заумного философствования? Ты думаешь, что подобная глубина сможет понять человека? А человек – понять такую глубину?

– Может быть, и не так, – отвечает Чингиз. – Мы ведь не думаем о том, что наш разум – это искорки на паутине синапсов между кашей нейронов. Мы осознаем свою личность, а не уровень гормонов в крови и противоборство древних инстинктов.

Он замолкает, достает сигарету из бело-синей пачки «Милд Севен». И прежде чем закурить, добавляет:

– Во всяком случае, у нас всегда есть выбор, кем себя осознавать. Человеком или големом.

– Чингиз, пойдем отсюда, – прошу я. – У тебя есть здесь любимый кабак?

– Но лучше в настоящей Москве. Есть такой уютный ресторанчик… – начинает Чингиз.

Я качаю головой. Мне кажется, что стоит сейчас закрыть веки и посмотреть в темноту – я увижу что-то, чего не хочу видеть. Бесконечную серую муть, кашу нейронов, помаргивающих огоньками синапсов.

И я не закрываю глаз.

– Начинаю бояться, что на самом деле ты… – Чингиз не договаривает.

Я беру его за руку. Рука настоящая, живая и теплая. Человек, а не голем.

– Чингиз, я не мужик, не малолетка, не старуха и не уродина. Я такая, какой ты меня сейчас видишь. Только такая. Никакой иной Карины не существует.

– Оки, – произносит он после краткой паузы. – Ты извини.

– Да ничего, – садясь в машину, говорю я. – Сегодня такой странный день… представляешь, Томилин решил, что я – проверяющая из другой инстанции, из ФСБ…

– Не произноси этого слова вслух, – шутливо отвечает Чингиз. – А с чего вдруг у подполковника такие тревоги?

– Ну… не смогли пробить мою защиту и проследить канал.

Чингиз кивает. И с уважением признается:

– Я и сам, если честно… попытался отследить тебя. До виртуальной квартиры дошел – и все. Замечательная закольцовка, я так и не понял, в чем фокус.

– Это папа, – без колебаний говорю я. – Он хороший программист. Поставил свою защиту.

– Серьезный папа, – соглашается Чингиз.

«Ягуар» трогается, я откидываю голову. Искоса смотрю на Чингиза.

Как он все-таки похож на рыцаря с моего старого паззла…

Этой мозаике никогда не сложиться до конца. Я знаю. Знаю, даже не закрывая глаз.

Но этого вовсе не нужно знать рыцарю и принцессе.