Дип-программа не оперирует звуками! Говорят, хоть может быть, это просто слухи, что на компьютере Димы Дибенко не было звуковой карточки.

Иду.

Звук становится громче, но не делается отчётливее. Так может журчать лесной ручей, или шуметь далёкий прибой, или потрескивать пламя свечи. Да всё равно, пусть хоть я слышу эхо Большого Взрыва — мне нужен этот звук, это отсутствие тишины!

Шаг, ещё шаг.

Даже сквозь сомкнутые веки я чувствую: что-то изменилось.

Открываю глаза. Мир словно выцвел. Изумрудный дождь утратил яркость, стал блеклым, уже не смарагды — грязное бутылочное стекло сыплется с неба. Белая пыль под ногами едва видна.

А впереди горит голубая звезда.

Осколок дневного неба.

То ли она выросла, то ли я стал меньше — мерцающий огненный шар теперь возвышается надо мной. Я протягиваю руки, касаюсь тёплых лучей.

И падаю в звезду.

Ветер.

Холодный ветер бьёт в лицо.

Я поднялся с запорошённой снегом земли. Куда ни глянь — плоская как стол равнина. Горизонта нет. Небо — в скользящих, переплетающихся оранжевых нитях, сквозь которые струится голубой свет.

А ещё — туманные струи, текущие над землёй. Меняющие яркость и плотность, несущиеся навстречу ветру и взмывающие к оранжевой решётке неба.

Отряхнув с колен снег, я посмотрел на ладонь. Странный снег — слишком большие кристаллики, рассыпчатые и не слипающиеся. Они шипят на моей руке и улетают лёгким дымком.

— Рад, что ты дошёл, Лёня, — сказал Неудачник из-за спины.

Я не успел обернуться — он почти выкрикнул:

— Нет… не надо!

Окутанная туманом равнина, холодный ветер, сыпучий снег… Я сглотнул застрявший в горле комок:

— Неудачник… спасибо тебе.

— Я должен был помочь, — очень серьёзно ответил он. — Хотя бы попытаться. Ведь ты меня спасал.

— Не очень-то удачно…

— Но ты вывел меня. А мне было очень плохо… там.

— Догадываюсь. Но ты мог бы пройти «Лабиринт» за час… за десять минут…

— Лёня…

— Мог просто выйти, а мог и побить все рекорды.

— Нет, не мог.

— Но почему?

— Ты до сих пор не понял? — в его голосе мелькнуло удивление.

— Не хотел убивать?

— Да.

— Но это же не по-настоящему! — воскликнул я.

— Для тебя.

— Я никогда не смогу быть таким, как ты.

— А это и не нужно, Стрелок.

— Знаешь, — борясь с искушением повернуться, сказал я, — мне однажды показалось на миг… только на миг… что ты Мессия. Понимаешь?

Неудачник очень серьёзен.

— Нет, Леонид. Я не хотел бы быть вашим богом. Любым из придуманных. Они очень жестоки.

— Как мы.

— Как вы, — эхом откликнулся Неудачник, и в голосе его была печаль.

— Это сон? — спросил я, помолчав. — Всё то, что вокруг?

Он очень долго молчал, тот, кто стоял за моей спиной, и просил не оборачиваться.

— Нет, Лёня. Если это и сон — то не твой.

Я понял.

— Спасибо.

Мне не было холодно, наверное, потому что он так хотел. Меня не обжигал серый крупитчатый снег под ногами и не испепеляли туманные струи. Может быть, это было для него пустяком, а может быть, требовало неимоверных усилий? Не знаю.

— Вы успели уйти? — спросил я.

— Да. Сейчас мы едем по городу. Вика даёт водителю один адрес за другим… по-моему, она не знает, что делать.

На миг Неудачник запнулся, потом добавил:

— А ещё она плачет.

Оранжевые ленты вьются в небе. Бесконечный танец под жарким голубым солнцем. Наверное, это всё же красиво…

— Скажи ей, что со мной всё нормально.

— Это правда?

— Не знаю. Ты поможешь мне выйти отсюда?

Неудачник не ответил.

— Я смогу выйти?

— Да. Может быть.

— Скажи Вике, что всё хорошо.

— Она не поверит.

— Поверит. Она тоже почти поняла. Скажи ей, что в русском квартале «Диптауна» есть компания «Поляна». Ей принадлежит один-единственный дом. Такая скучная бетонная двенадцатиэтажка. Ждите меня там, у второго подъезда, ровно через час.

— Ещё что-нибудь, Леонид?

— Нет. Всё.

— Тебе будет очень трудно, Стрелок, — Неудачник запнулся. — Ты привык бороться с глубиной. Сила и напор. Ты хороший пловец, ты всегда выныривал из водоворота. Но сейчас это не сработает.

— Ты не привык полагаться на силу?

— Смотря на какую силу, Стрелок…

Что-то легонько коснулось моего плеча. То ли прощаясь, то ли ободряя.

И небо из оранжевых нитей упало на снежную землю…

Поднимаюсь — в брызгах красок, в калейдоскопе искр. Дип-программа работает. Своего тела я по-прежнему не вижу.

И только едва ощутимая память прикосновения живёт во мне.

Я ещё помню тот мир, ещё живу в нём. В чужом далёком сне…

— Что же ты творишь, Дибенко? — шепчу я в безумствующую тишину. — Нельзя… нельзя с ним поступать по-нашему.

Он не слышит меня, случайный творец виртуального мира, он продолжает свою погоню за Неудачником, охоту за чудом. Но мне надо его найти, объяснить, как он ошибается…

Закрываю глаза, раскидываю руки. Цветные всполохи за опущенными веками — дип-программа продолжает окутывать мой мозг.

Прежде всего — спокойствие. В ней нет ничего демонического. Блестящая побрякушка, которую крутили перед глазами пациента гипнотизёры — вот что такое дип-программа. Побрякушка электронного века. Нет границы между сном и сном во сне. Я сам строю эти барьеры. Сам уговариваю себя, что тону.

Но сейчас — время выныривать.

— Глубина… — шепчу я, почти нежно. — Глубина-глубина…

Мы строили её, укладывая кирпичики компьютеров на цемент телефонных линий. Мы соорудили очень большой город. Город, в котором нет ни добра, ни зла — пока не приходим мы.

Нам было трудно в настоящем. Там, где не понимают азарта многодневного взлома чужой программы и многомесячного написания своей. Там, где говорят не о падающих ценах на мегабайт памяти, а о растущих ценах на хлеб. В мире, где убивают взаправду. В мире, где трудно и грешникам, и святым, и просто людям.

Мы построили свой город, не знающий границ. Поверили в то, что он настоящий.

Время выныривать.

Нам хотелось чудес, и мы населили ими Диптаун. Эльфийские поляны и марсианские пустыни, лабиринты и храмы, далёкие звёзды и морские глубины — всему нашлось место.

Но сейчас — время выныривать.

Мы устали верить в добро и любовь, мы написали на знамени слово «свобода» — в наивной вере, что свобода — выше любви.

Пора взрослеть.

— Отпусти меня, глубина, — прошу я. — Глубина-глубина… я твой.

Вначале — темно.

Все краски мира исчезли в один миг.

Я не заметил, когда и как это произошло. Только что вокруг была дип-программа, а теперь — нет вообще ничего.

Может быть, так и гибнут дайверы? Падая на самое дно виртуального пространство. Сжигая мозг, и уже не ничего не воспринимая?

Но темнота дробится на сетку крошечных квадратиков, меняет яркость. И краски возвращаются.

Я стою, прижимаясь лбом к стене. Нарисованной стене нарисованного дома.

Странно. Словно я вошёл в виртуальное пространство, вообще не включая дип-программу. Но я смотрю не на экранчики шлема, я, вроде бы, по-настоящему здесь! Только мир перестал быть реальным, стал нарисованным, мультяшным.

Отступаю от стены, квадратики сливаются, превращаясь в коричневые прямоугольники. Кирпичи. Смотрю в небо — тёмная синь с редкими звёздами. Вдоль улицы — дома и дворцы, похожие на детские рисунки: чёткие контуры, залитые краской. Этот домик из кирпича, этот забор — деревянный, в палисаднике — ёлочки… Вдоль улицы — стальные трубы с жёлтыми пятнами на острие. Фонари… Условность, сплошная условность. Районы поприличнее нарисованы лучше, но сейчас я где-то на окраине. Мир вокруг создан на простеньких программах, и поддерживается слабыми машинами.

А самое смешное, что я — вполне настоящий. Разорванный в драке рукав рубашки, исцарапанные руки… Подношу ладонь к лицу — виден каждый волосок, видна грязь под ногтями и сбитая на костяшках пальцев кожа.