Земля приближалась. Санитарный автобус увеличивался, уже хорошо просматривалась красная полоска сбоку, крест; и в стоявших около него людях нетрудно было узнать Свиридова и Козловского. К ним присоединился третий — шофер.

— Развернитесь на сто восемьдесят, против ветра! — крикнул в мегафон Козловский.

— Понял. — Игорь потянул за стропы и сделал над автобусом вираж.

Земля побежала под ноги, Игорь нацелил их в круг и приготовился к завершающему этапу эксперимента. Удар, он спружинил ноги и устоял в кругу.

Когда подошли Козловский и Свиридов, он отстегивал уже лямки парашюта.

Вечером того же дня Веденин зашел по делу в газгольдерную и увидел там Матушкина с Таримовой. Женщина подошла к нему как к старому знакомому.

— Здравствуйте, Юрий Григорьевич. Спасибо за хорошего консультанта. Федор Борисович так понятно объясняет, что можете зачислять в свой штат: мастером, правда, не смогу, а в подмастерьях справлюсь. Единственное, о чем он умалчивает, так это о вас.

— И правильно делает: попасть в вашу книгу не совсем безопасно, — отшутился он.

— А я-то и впрямь посчитала вас героем — были летчиком, теперь — известный конструктор. Неужто, как и Батуров, стали бояться высоты?

— Угадали, — не поддался он на уловку. — Коль это сумели узнать, остальное тем более…

Часом позже, когда Веденин собирал в кабинете бумаги на катапульту, позвонил из Москвы главный редактор журнала «Советский воин» и теперь устно попросил оказать помощь Таримовой.

«Экая пробивная бабенка», — с неудовольствием подумал Ведении. Но просьбу пообещал выполнить.

Перед концом работы явилась Таримова. Пришлось принять. Они проговорили до полуночи. И если поначалу он отвечал на ее вопросы сухо, неохотно, то под конец так разговорился, что она едва успевала записывать в свой толстый красный блокнот. Его удивили ее познания в авиации (когда она только так глубоко вникла в суть дела?), верная оценка испытательского труда — тут, видимо, Батуров постарался, — перспектива спасательной техники. Вопросы были конкретны, умны, и Веденин проникался все большим уважением к этой интересной и напористой женщине.

Таримова первая напомнила, что ему завтра лететь на полигон, и спрятала блокнот.

— Спасибо, Юрий Григорьевич. Ваш рассказ так зажег меня, что сегодня же сяду писать.

Он довез ее до квартиры Батурова и пожелал успехов.

Полигон. 1 октября 1988 г.

До испытания «Супер-Фортуны» оставалось несколько часов — время, чтобы успокоиться, собраться с мыслями, сконцентрировать силу воли, — так необходимые для выполнения задания. А Игорем вдруг начало овладевать непонятное беспокойство, которого раньше не было. Вспомнился Андрей с его пессимистическим рассуждением о профессии испытателя: «Оно, может, и интереснее, когда под задницей патрон бабахает». Почему он ушел из испытателей? Первым рвался и Игоря сагитировал. Стал трусить?.. Еще тогда, при испытании «Фортуны», он вел себя довольно странно, ждал отпуска как манны небесной и умчался к морю, ошалевший от радости и не дождавшись последнего слова Арефьева. И дело не в Ольге, не в Вите; любовь его к ним тоже какая-то странная — то воспылает огнем, то быстро и безвозвратно погаснет… Чем же его так напугала «Супер-Фортуна»? Игорю, своему самому близкому другу, ничего толком не объяснил: «Любовь!» Что-то он недоговорил, как и тогда, после заключительного эксперимента с «Фортуной». Хорошо, что в самый последний момент удалось найти причину вращения…

После холодного душа тепло приятно растекалось по телу, успокаивая Игоря, поднимая настроение. Он оделся и вышел на аллею небольшого сквера около профилактория, где никто не мешал ему думать, еще раз прокрутить в памяти все наиболее важные ситуации, которые возникали и могли возникнуть. А их, неожиданных и опасных, ему довелось уже повидать.

…Самолет неторопливо набирал по кругу высоту. Арефьев с интересом наблюдал, как меняются краски полей и садов — они бледнели, приобретали едва уловимый голубоватый оттенок, словно с моря, раскинувшегося по левому борту, ползла дымка. А там, где лежала тень от быстрорастущих мощно-кучевых облаков, земля казалась в причудливых темно-серых заплатках, аляповатых и вызывающе броских. Море же было спокойным и чистым — ни кораблей, ни рыбацких шхун: гидрометеостанция передавала, что во второй половине дня ожидаются грозы с ливнями, и Скоросветов торопился — сразу же после завтрака дал команду готовиться к вылету. С нетерпением ждали экспериментов и Батуров с Арефьевым: хоть и хорошо было здесь, на юге, у моря, а дома лучше. Игорь соскучился по Дине и Любаше, а Андрей спешил встретиться с Ольгой. Но разрешение на полеты было дано лишь после десяти. Сейчас было начало двенадцатого, а облака затянули больше полнеба — справа и слева, спереди и позади. Коридор, по которому летел самолет, заметно сужался.

Наконец стрелка высотомера застыла на четырех тысячах. Самолет развернулся и пошел вдоль береговой черты между двумя рядами башенкообразных облаков.

Вспыхнуло табло «Приготовиться». Игорь привычно глянул на красное кольцо парашюта, высунутое из кармашка, пришитого к лямке, встал и направился к открывшемуся зеву люка. В проеме виднелась земля, серовато-голубая, с размытыми контурами уже скошенных полей, виноградниками, речками и оврагами.

Завыла сирена «Пошел» — и испытатель шагнул в пустоту. Тугая струя воздуха подхватила его, крутнула. Игорь раскинул руки и ноги, прогнулся в пояснице и полетел между облаками лицом к земле.

Воздушный поток был упругим, но податливым, он ласково и освежающе омывал лицо, играл в складках одежды, забирался под наушники шлемофона, напевая какую-то знакомую, давно слышанную мелодию; и на душе у Игоря стало так хорошо и безмятежно, что хотелось вот так лететь и лететь до бесконечности, безостановочно, ощущать ласку ветра и слушать его убаюкивающее пение. Что может быть тревожнее и прекраснее свободного падения над землей! Не зря Дина любила прыжки с задержкой и теперь еще не расстается с мечтой вернуться к парашютному спорту. А за него переживает как за маленького. Ждет не дождется, когда он вернется домой.

Нет, все-таки чертовски здорово жить, любить и быть любимым! Игорь подобрал к животу ноги, напружинился и, оттолкнувшись о воздух как от сетки батута, пошел крутить сальто и кульбиты, спирали и перевороты. Он управлял своим телом и не падал, а парил между облаками, и руки у него были сильные, могучие, как крылья, — стоило ему взмахнуть ими, как направление полета менялось, облака уходили либо влево, либо вправо.

Мелодия в ушах звучала все громче, все торжественнее, встречный поток становился плотнее, стремительнее. Земные предметы принимали более четкие очертания.

Пора. Игорь выровнял тело и дернул кольцо парашюта. Его тряхнуло, и над головой расцвел ярко-оранжевый купол, непривычно маленький, зыбкий. Вариометр, пристегнутый к руке рядом с часами, показал скорость снижения — двадцать метров в секунду. Многовато. В два раза больше обычного. А, по расчетам, должно быть не более восьми метров в секунду. Неужели аэродинамики ошиблись? Вряд ли. Парашют — не катапульта, проще и доступнее.

Внизу облака были сизыми и лохматились по краям. Не в нисходящий ли поток он попал? А если отойти от облака?

Он развернул купол в сторону прогалины. И действительно, стрелка вариометра поползла к десятке, задержалась ненадолго у восьмерки и пошли дальше. Лишь на двойке она остановилась.

— Управляемость парашюта отличная, — сообщил на командно-диспетчерский пункт по портативному передатчику Арефьев. — Снижение два метра в секунду — попал в восходящий поток. Похоже, что зацепился за край облака.

— Что, что? — не понял Скоросветов. — За что зацепился?

— Все в порядке, — успокоил Арефьев и повторил: — Попал в восходящий поток.