На свидание Батуров пришел в форме старшего лейтенанта, подтянутый, наглаженный, а главное, он оказался хорошим рассказчиком и вел себя безупречно: не приставал, был галантен и предупредителен, как и подобает военному человеку.

Репортаж получился интересный, ее поздравляли, хвалили, и Андрей заинтересовал ее еще больше. Они встречались, делились своими успехами и неудачами, а когда Андрей уехал, писали друг другу. И тему дипломной работы Вита выбрала о спортсменах-парашютистах. И защитила ее блестяще. Ей дали свободный диплом, что вполне ее устраивало: она могла от любой газеты или журнала поехать туда, куда хотелось, благо, в журналистских кругах ее хорошо знали. А месяц назад Батуров снова объявился в Москве и уговорил Виту поехать на юг, к Черному морю, потом сюда, в Ясноград.

Она была довольна: столько Батуров открыл ей нового и столько интересного узнала она о работе испытателей и изобретателей, что у нее родилась идея написать книгу. И то, что Андрей решил уйти из испытателей, не пугало ее, а радовало: значит, любит, коль решил отказаться от плохих привычек и даже от любимого дела. И все-таки что-то ее сдерживало, предложение Андрея стать его женой пока не приняла.

— Давай немного подождем, проверим свои чувства, чтобы еще раз не раскаиваться…

Теперь она знала, что ее сдерживало…

Гости пожаловали почти все сразу: Игорь Арефьев, которого она узнала бы по рассказам Андрея в другом городе — интеллигентный, с утонченными чертами лица, женственно-нежный, застенчивый, как девушка; его жена Дина, черноволосая и черноглазая, похожая то ли на гречанку, то ли на цыганку; Николай Николаевич, длинный и худой, создатель уникальных тканей; Федор Борисович, одутловатый, краснолицый, инженер-пороховик; Венедикт Львович — с большими залысинами, инженер-аэродинамик.

Пока они снимали пальто и плащи, рассаживались за столом — комната была такая маленькая, что стало тесно, — пришли еще два офицера, подполковник Грибов и капитан Мовчун, как представил их Андрей.

— Прошу простить, что не при параде, — извинился Грибов, — прямо со службы.

А Веденин, по рассказам Андрея, самый интересный человек, видимо, не придет, подумала Вита и пожалела: ей очень хотелось познакомиться с молодым и талантливым конструктором.

— Все в сборе, — сказал Андрей. — Можно наполнить бокалы. Виноват, чашки, а не бокалы, — повторил Андрей с улыбкой. — Как вы, наверное, уже слышали, Андрей Батуров изменил не только профессии, но и своим привычкам, о чем докладываю вам торжественно на этом не объявленном по радио собрании. И клянусь, что отныне и во веки веков в моем доме сухой закон, не считая, разумеется, самовара.

А самовар стоял посередине стола, сияющий, крутобокий, с фарфоровым чайником наверху, испуская тонкий аромат.

Нет, сюрприз никого из гостей не удивил, видно, они уже прослышали о перевоплощении Андрея, и Вита стала разливать по чашкам чай.

— Вот это напиток! — отхлебнув, похвалил Щупик. — И как это вам удается так заваривать — все ароматы Краснодарского края чувствуются.

— Вы правы, чай действительно краснодарский, — улыбнулась Вита и, чтобы увести традиционный разговор о хозяйке, кивнула на Андрея: — Это он мастер и тонкий ценитель, предпочитает только краснодарский и знает секрет заварки.

Разговор и в самом деле переключился на Андрея, на его новый, долго скрываемый талант — умение выбирать не только чаи, а кое-что и более важное для жизни — комплимент Грибова Вите.

Вита с улыбкой слушала друзей Андрея, стараясь по высказываниям, интонации, манерам дополнить их характеристики, данные Батуровым. Самым разговорчивым был Грибов, но и самым ординарным, а вот Щупик, Арефьев — это, несомненно, личности: немногословные, собранные, рассудительные. Николаю Николаевичу уже под шестьдесят, а когда он говорит о своей работе, глаза загораются, как у юноши, совершившего восхождение на самую высокую гору. Игорь Арефьев — ровесник Андрея, а выглядит значительно моложе, тонкий, элегантный; Андрей по сравнению с ним — богатырь, хотя ростом меньше… Если бы она не знала, что скрывается за внешностью одного и другого: Игоря — по рассказам Андрея, Андрея — по своим наблюдениям. Конечно, Андрей тоже личность: сумел взять себя в руки, решил начать новую жизнь. И все-таки она чувствовала, что интерес к нему пропадает, любовь гаснет. А может, ее не было совсем? Андрей увлек Виту просто как спортсмен? Вполне вероятно. Ехать с ним к его новому месту службы ей, во всяком случае, расхотелось, и она заколебалась, быть ли его женой. А вот желание написать об этих удивительных людях, простых и гениальных, скромных и отважных, разгоралось все сильнее. Слова сами собой начали складываться в фразы, в предложения: «В его манере говорить, в жестах, проницательных взглядах чувствовалось что-то особенное, профессиональное — словно он родился инженером, изобретателем лучших в мире тканей». Это о Щупике. «Психологи утверждают, что под доброй натурой, как правило, скрывается мягкий, покладистый характер, — так можно подумать при первом знакомстве с Арефьевым. Такой он среди друзей вне службы. Но в деле, в работе он становится до педантичности принципиальным и непреклонным человеком»…

Она еще не успела рассмотреть всех и сделать о них вывод, как снова раздался звонок.

«А это уже Веденин», — с радостью подумала она и поспешила открыть дверь, приготовившись встретить самого обаятельного, самого незаурядного мужчину в гарнизоне. Перед ней стоял среднего роста, полноватый капитан с голубыми петлицами и медицинской эмблемой на них.

— Капитан Измайлов, — представился непрошеный гость, дохнув на нее спиртным перегаром. — Прошу простить, я к Батурову.

— Пожалуйста. Проходите. — Вита распахнула дверь шире, но капитан медлил, бесцеремонно разглядывая ее, ухмыльнулся чему-то и пошел мимо небрежной походкой.

— Так, — сказал он многозначительно, обводя присутствующих взглядом. — Всех собрал, а того, кто тебя спасал, лечил, забыл пригласить?

— Марат Владимирович! — встал Андрей и распростер для объятий руки. — Милости прошу. И не забыл я, нет. Но… видишь, что у нас за столом — совсем не тот нарзан. Чайком балуемся. Садись, коль не побрезгуешь.

Измайлов недоверчиво посмотрел на самовар, на чашки, даже носом повел — не разыгрывают ли его. Сел. Вита налила ему в чашку, приготовленную для Веденина. Измайлов грустно вздохнул, отхлебнул и поставил чашку.

— Вот ведь как люди портятся. Был Андрей Батуров настоящим мужчиной… Хотя, — он остановил взгляд на Вите, — из-за такой девушки и я бы бросил пить… и свою медицинскую профессию.

— Слабо, Марат, — засмеялся Андрей. — Ты не из тех людей, которые бросают.

Вита поняла намек: недавно Андрей рассказывал ей об анекдотичной жадности врача, понял и Измайлов — усмехнулся.

— Пожалуй, ты прав, — согласился он. — Чтобы бросить что-то, даже плохую привычку, надо иметь смысл или хотя бы какой-то расчет. Измайлов без расчета ничего не делает.

«А он оригинален, — подумала Вита. — Бесцеремонен, беззастенчив, даже несколько нагловат. Такой персонаж вполне украсит повесть».

И чтобы как-то смягчить откровенный выпад Андрея, сказала интригующе:

— Мне нравятся расчетливые люди. Надеюсь, мы найдем общий язык и станем друзьями.

Измайлов взял ее руку и поцеловал.

— На Измайлова можете положиться, он умеет ценить дружбу.

А потом она наблюдала за Арефьевым, с каким почтением он разговаривает со своими коллегами, как обаятельно ухаживает за женой, и позавидовала их любви и счастью.

И вот его нет…

Ясноград. 5 октября 1988 г.

Вылететь в летно-испытательный центр (группа Петриченкова была уже там) генералу Гусарову удалось лишь на третий день, вернее, на ночь: ждал соответствующую погоду, а она, как назло, испортилась, и только сегодня небо к вечеру прояснилось. Гусаров сделал один полет по кругу и убедился, что его версия верна: солнце било прямо в глаза и бетонка взлетно-посадочной полосы в заходящих лучах отсвечивала, как зеркало, затрудняя глазомер. А учитывая то, что Мельничнов резко работал рулями, вероятнее всего, он высоко выхватил самолет над взлетно-посадочной полосой, не заметил этого и, ослепленный солнцем, стал создавать посадочный угол; самолет подвзмыл, потерял скорость и свалился на крыло. Подтвердила и экспертиза: соединительный болт вылетел при ударе о землю.