Нефертити выпрямилась на троне под ударами этих обвинений.

— У меня прекрасные советники, — ответила она глухо. — Я не хуже тебя буду править царством. Что же касается мести…

Она судорожно вцепилась в подлокотники трона. Ее голос теперь напоминал шипение разъяренной кобры.

— Ты лишил моего супруга светской власти. Тебе этого показалось мало. Тогда ты украл у него любовь. В течение пяти лет ты делил с ним царское ложе, Сменхкара. А три года ты владел скипетром.

Сменхкара оставался бесстрастным.

— Ты — узурпатор!

Он смотрел на нее, ощущая превосходство своих двадцати лет. Она возвышалась над ним, стоя на помосте, а он превосходил ее изяществом. Он был красив, она же сильно постарела. Чему же она удивлялась? Эхнатон приблизил Сменхкару к себе, потому что его юный брат в какой-то мере заменил ему сына, которого у царя никогда не было. Он был способен понять одержимость фараона одним верховным богом, накапливающим духовные силы поклоняющихся ему людей. Вместо всех этих бесчисленных божеств, являющихся в образе шакала, ястреба, крокодила, бегемота, львицы… В конце концов родство душ переросло в физическую близость. Ничто не имело значения, раз это была любовь. В глубине души он торжествовал, потому что Нефертити только что публично назвала причину своего гнева.

Сменхкара ответил ей насмешливым взглядом.

— Ты хитростью намеревался стать царем! — снова воскликнула она. — Но мне ясны твои игры.

Он невозмутимо слушал.

— Ты как бальзамировщик, явившийся из хаоса! Ты взял сердце моего живого мужа и утопил его в чаше своего вожделения!

Происходящее становилось все более интересным.

— Так чего ты от меня хочешь?

Она склонилась к нему, сверля его ядовитым взглядом:

— Я хочу, чтобы ты подписал решение Царского совета.

— Я его не подпишу.

— Ты его подпишешь!

— Я не только не подпишу его, но и не буду целовать твою сандалию, Нефертити!

Он повернулся к ней спиной, собираясь направиться к двери.

— Сменхкара!

— Нефертити, если с моей головы упадет хоть один волос, — сказал он, обернувшись, — ты ответишь за это, ты даже не представляешь, что тебя ждет.

— Что? Ты мне угрожаешь? Ты, kherouy Apopisso! — она как будто выплюнула эти слова. — Яйцо Апопа!

Сменхкара засмеялся. Даже его брат не выразился бы так!

— Нефертити, я тебя благодарю. Ты мне доставила редкое удовольствие видеть, как ты публично унижаешься перед своим отцом и этим вероломным писарем. Ты лишний раз доказала, что ты простолюдинка.

— Ched ab! — крикнула она. — Хвастливое ничтожество!

Сменхкара пожал плечами и беспрепятственно дошел до двери. Выходя, он увидел, что вид царицы, стоявшей на помосте, напоминал позу кобры. Ай в это время что-то торопливо и горячо ей говорил. Майя же застыл, потрясенный происшедшим.

Значит, пока она регентша. Но как надолго?

По дороге к дому Тхуту, несмотря на моральную победу над своей противницей, Сменхкара был охвачен неясными и противоречивыми предчувствиями. Он разберется с этим позже. А сейчас он, несомненно, был неприятно поражен тем, что Нефертити обратила на него свой левый глаз.

Над окрестностями Мемфиса в ночи раздался вой шакала. В ответ ему послышался собачий лай. Собаки были примерно в тысяче шагов. Зоркие глаза могли бы различить в нескольких местах красноватые отблески: это в низких постройках горели масляные лампы, предназначенные для того, чтобы всю ночь поддерживался огонь и утром можно было быстро разжечь его для домашних нужд. Для выпечки хлеба, например. Этот небольшой поселок назывался Три Ястреба.

Около двадцати человек шли по полю мимо соломенных куч, которые вскоре должны были сжечь, вдоль узкого оросительного канала, заставляя мышей разбегаться в разные стороны, и своим быстрым дыханием распугивая их летучих родственниц. Никто не говорил ни слова. Наблюдая за их тенями, отбрасываемыми в свете первой четверти луны, можно было сделать вывод, что у каждого из них в руках толстая палка.

Они перешли дорогу, отделяющую поля от поселка и ведущую в Мемфис, миновали несколько домов и направились к высокой стене, которая окружала одну из немногих многоэтажных построек. Там они остановились. Один из них подставил спину другому, который быстро взобрался на стену и спрыгнул по ту сторону. Залаяла собака. Послышался сильный шум, крик, предсмертный хрип ночного сторожа и скрип отодвигаемой задвижки. Люди живо просочились в открывшуюся дверь. Они пересекли двор, несколькими ударами плеч вышибли дверь и бросились по лестнице наверх. Затем они разбежались по комнатам, плохо ориентируясь в темноте. Раздались крики. Кто-то схватил лампу и заревел:

— Он здесь!

Перед ним на постели сидел голый глава поселка Три Ястреба Незер-Пта. Стоя над ним с ножом в руке, мужчина кричал не своим голосом:

— Золото! Где ты прячешь золото?

У Незер-Пта от ужаса глаза лезли из орбит. Он развел руками. Ему приставили нож к горлу.

— В комнате у писарей! Внизу!

— Ключ!

— Его здесь нет… Позволь, я найду…

— Скажи мне, где он!

Снова раздались крики и стенания женщин, детей и прислуги. Послышались ругательства.

— Ты не сможешь найти… Это внизу… Позволь мне самому пойти туда…

Мужчина, по всей видимости главарь этой банды грабителей, убрал кинжал.

— Смотри мне, я иду за тобой! — угрожающе произнес он.

Незер-Пта, все еще голый, дошел до лестницы, спустился и вышел во двор. Воры шли за ним по пятам. Взяв в кухне лампу, Незер-Пта направился к первой комнате в той части здания, где жили писари, толкнул дверь и вошел. Потом при свете своей лампы он нашел ключ, точнее, длинную резную металлическую пластину, и протянул главарю банды.

— Дверь хранилища во дворе.

Главарь вырвал у него лампу и вышел в сопровождении своих людей. Он вставил ключ в указанную дверь, поднял две задвижки и вошел.

Тут же лампа была вырвана из его рук. Он закричал. Последний раз в своей жизни, потому что в тот же миг был убит, так же как и двое его сообщников. Те, кто еще не вошел в комнату, ничего не поняли.

— Почему лампа потухла?

Вошли. Их постигла та же участь. Раздались панические вопли. Пять охранников, вооруженные изогнутыми мечами, выскочили из комнаты и безжалостно порубили на куски ошеломленных, перепуганных злодеев, которых догнали во дворе.

Незер-Пта взял из рук умирающего палку и несколькими яростными ударами добил грабителя, переломав ему кости.

Три человека из банды наверху сторожили женщин, детей и слуг. Встревоженные шумом, они выбежали во двор. Незер-Пта расправился с ними по одному. Прикончив негодяев, он тут же разбил им головы и переломал кости.

Трем удалось уйти. Охранники хотели догнать их.

— Не надо, оставьте их. Пусть они сообщат о своем приключении другим, — тяжело дыша, приказал Незер-Пта.

Две жены, шестеро детей и слуги главы поселка спустились по лестнице и увидели, что хозяин дома пересчитывает жертв при неверном свете луны. Шестнадцать.

Снова раздался плач. Подобное происходило все чаще и чаще в деревнях Двух Земель с приходом Эхнатона к власти. Главам селений приходилось самостоятельно принимать меры предосторожности.

Через три дня, поздним утром, когда мухи становятся особенно нахальными, во втором, большом зале Царского дома бальзамировщики оценивали первые результаты своей работы. Это благодаря им — и они прекрасно знали это — умерший царь вступал во вторую часть своей жизни с подобающим достоинством и в состоянии, соответствующем его статусу живого бога. Теперь он мог возродиться для вечной жизни.

Два дня назад труп был вскрыт парасхистом — вспарывателем — с помощью ритуального лезвия из кремня. Это необходимо было сделать. Согласно обряду, остальные бальзамировщики должны были при этом осыпать бранью парасхиста. Ведь он совершал оскорбительные действия, посягнув на целостность человеческого тела. После завершения процедуры парасхиста палками выгнали из зала, где происходило бальзамирование. Это был прекрасный юноша, который уже несколько лет занимался вскрытием трупов и присутствовал при многих бальзамированиях. У него была твердая рука — необходимое качество для вскрытия человеческого тела. Ничто не могло противиться его кремниевому лезвию.