Вскоре на берег сошли пассажиры второй лодки: интендант, три повара, Второй хранитель гардероба и, конечно же, Неферхеру. Главный интендант бросился к своему господину, чтобы встретить его. Решение о поездке в Ахетатон было принято так быстро, что ни Уадх Менех, ни интендант не успели отправить гонцов, чтобы организовать встречу царской семьи. Интендант молил Сменхкару простить его за это.

— Так даже лучше, — ответил Сменхкара.

Целое утро понадобилось для того, чтобы навести порядок в царских покоях. К счастью, в Фивы увезли не все имущество. Многое даже пришлось вернуть, потому что там не нашлось места для всего.

После того как все быстро перекусили, Меритатон сказала своему супругу:

— Необходимо решить судьбу Макетатон.

Сменхкара согласился с этим и приказал интенданту позвать взбунтовавшуюся царевну в сад.

Та посмотрела на посланника, как на попрошайку.

— Иди, — сказала она наконец, — я спущусь за тобой.

Она неторопливо прошла в сад и уселась перед Сменхкарой и Меритатон. Потом заявила царской чете:

— Вы хотели меня видеть. Зачем я вам нужна?

Ничуть не растерявшись, Сменхкара ответил:

— Твое отношение к нам обоим было недопустимым. Я бы хотел услышать, что ты сожалеешь об этом.

— Я ничуть не сожалею об этом. Я не отказываюсь ни от одного своего слова.

И она смерила презрительным взглядом и царя, и его супругу.

— Ты распространяешь клевету и оскорбления, ты в заговоре с господином Аем против короны, — продолжал Сменхкара. — Письмо, которое ты ему отправила, было перехвачено и скопировано для меня.

Она содрогнулась, услышав, что ее разоблачили.

— Из этого следует, что я был слишком добр, разрешив тебе общаться с внешним миром. Возвращайся к себе и жди, тебя отвезут на носилках в сопровождении охраны в Северный дворец.

Побледнев, Макетатон встала, с ненавистью глядя на свою сестру и Сменхкару.

Сменхкара позвал интенданта и приказал ему передать в гарнизон Ахетатона, чтобы направили отряд охраны во дворец.

— Она там не выживет, — сказала Меритатон, потрясенная разговором с сестрой. — Или попытается сбежать оттуда.

— Я не допущу, чтобы она присоединилась к Аю.

После этого все отправились в свои покои.

Анхесенпаатон с сестрами и их кормилицы направились во Дворец царевен. Нужно было найти рабов, которые будут прислуживать им.

Пасар, конечно же, пошел к родителям, которые очень гордились тем, что их сын теперь входит в царскую свиту.

Сменхкара был счастлив попасть в свои покои в Царском доме, а Меритатон обосновалась в покоях матери в Царском дворце. Теперь ей не нужно было спускаться в подземелья, чтобы увидеть своего возлюбленного.

Вскоре она отправилась во Дворец царевен, чтобы проследить за тем, как устроились ее сестры. В большом коридоре на первом этаже она заметила недалеко от террасы жаровню, пепел из которой ветер разметал по полу.

— Что здесь делает эта жаровня? — спросила она.

Служанка поспешила убрать ее. Меритатон удивилась, что по такой жаре разводили огонь. Она заметила, что пепел был совсем свежим и с любопытством склонилась над жаровней. Она разглядела блеснувший кусочек золота. Меритатон достала его из пепла и увидела, что это была оплавленная огнем золотая булавка.

Царица удивленно вскинула брови. Для чего был нужен этот огонь? Заподозрив неладное, она подошла к закрытой двери, ведущей в комнату Макетатон. Это был знак: ее сестра, снедаемая ненавистью, стала походить на закрытую комнату. Значит, она занималась колдовством.

Меритатон пообещала себе расспросить обо всем кормилицу.

«Словно спелый сочный фрукт», — подумала она. Вот уже несколько месяцев она не притрагивалась к возлюбленному. Он прерывисто дышал. Ему не нужны были ласки. Она положила руку ему на плечо.

Она изнемогала от его страсти.

Ее дыхание тоже стало прерывистым.

— Сейчас, — сказала она.

Два времени слились в их телах — время Паводка и время Сева.

Когда все закончилось, он не выпустил ее из своих объятий. Они сцепились, словно когти гигантской птицы. Их губы слились, он полностью растворился в ней.

Снова они отделились от мира, утонув друг в друге. Солнце растворилось в Луне, они вдвоем создали новое светило — Луну-Солнце.

Все начиналось снова.

К нему постепенно вернулось дыхание.

Ночной ветер освежил их тела, возродил их души.

Она нежно отстранилась.

— Я чуть не умер, — прошептал он, пододвигаясь к ней и снова сжимая ее в своих объятиях. — В этот раз ты отдала мне все. Она долго ласкала его, гладила пальцами ухо, бровь, нос, рот. Она точно высчитала свой день.

Пел комар, наверное, в ознаменование этой ночи — ночи зачатия.

Прошло несколько дней. Однажды после полудня Сменхкара присоединился к своей супруге в ее спальне. Она отдыхала, как обычно после обеда. Он сел рядом с ней и стал гладить ее ноги. Они обменялись взглядами. Просьба и удивление.

Свершилось! Она так боялась этого визита! Но этот молодой мужчина был и царем, и ее мужем. И он был красив. К тому же они были союзниками в борьбе против могущественных недоброжелателей.

Он снял с нее платье и стал ласкать бедра. Потом поднялся выше. Он был ловок. Сменхкара избавился от своей набедренной повязки и лег рядом с ней.

Она запретила себе делать любые сравнения.

Ему даже удалось вырвать у нее несколько стонов.

Потом она забылась ненадолго, а он лежал рядом с ней. Она смутилась, подумав, что Неферхеру был похож на дерево, а Сменхкара — на тростник. Тростник вызывал у нее беспокойство и нежность.

Он пришел к ней в поисках того, чего ему не мог дать Аа-Седхем: ему нужен наследник, который был бы гарантией выживания.

Ребенок был более ценен, чем искусство лучшего бальзамировщика царства.

Она снова открыла глаза. Он тоже заснул. Меритатон смотрела на его хрупкие плечи, такие же, как и у его брата, тонкую нежную кожу, ноги почти как у женщины. Она погладила его по щеке и спросила себя, гладил ли его по щеке Аа-Седхем.

Позже, когда он встал, собираясь вернуться в Царский дом, чтобы помыться перед ужином, она чуть не сказала ему, что гнездо уже занято, но не стала этого делать. Зачем причинять ему боль?

Сейчас, как никогда, она осознавала ранимость царя.

Дни складывались в недели. В дневное время дул ласковый ветер, который становился прохладным по вечерам, между мужественными объятиями Амона-Ра и материнскими объятиями Нут, поддерживающей ночное небо и звезды.

Был месяц Койяк, четвертый и последний в сезоне Паводка.

Из Фив прибыли два гонца с посланием от Тхуту: в большой провинции Абду вспыхнуло восстание крестьян, которые считали условия своего труда невыносимыми. А охранники центра провинции отказывались вмешиваться, считая восстание оправданным. Вскоре начинались дни странствования Осириса, это был самый большой праздник в царстве. Тхуту спрашивал, согласен ли царь отправить в Абду гарнизон или фиванских охранников?

Сменхкара продиктовал одному из писарей следующий ответ:

Отправьте охранников. Армия не должна сражаться с подданными царя. Прикажите землевладельцу от имени номарха облегчить условия труда крестьян. Такое восстание не должно повториться.

Тогда один из гонцов задал царю вопрос от имени Тхуту: сообщит ли божественный царь своему слуге дату его возвращения в Фивы?

— Я вернусь очень скоро, — ответил он.

Через три дня гонцы прибыли снова. В Абду все закончилось очень плохо. Крестьяне убили землевладельца и его семью. Так как это было преступлением, начальник фиванских охранников спешно направился в Абду, чтобы восстановить порядок, и посадил зачинщиков в тюрьму. Хуже того, номарх провинции, в которой вспыхнуло восстание, не стал слушать советов начальника охраны, а начал вести подстрекательские речи и тоже был заключен под стражу. Верховный жрец храма Осириса весьма обеспокоен ситуацией. Советник предлагал отправить в Абду часть фиванского гарнизона, чтобы обеспечить мир во время праздника Осириса.