— Понимаю, — сказала она, все так же внимательно глядя на меня.

— Вы можете дать мне этот свой целительный заряд, дорогая Зинаида Николаевна? — взял я мощный аккорд.

— Я постараюсь, — сказала она, и мне показалось, что она все поняла о чем идет речь.

— Значит, вы принимаете мое предложение? — все же спросил я.

— Да, — сказала она просто.

— Тогда, пожалуйста, заприте дверь, — сказал я, чтобы сразу расставить все точки над «и»: если закроет дверь, значит, сомнений быть не может — мой сигнал понят правильно.

Зинаида Николаевна встала, подошла к двери и заперла ее на ключ.

— Я восхищен вами, Зинаида Николаевна, — сказал я, вышел из-за стола, подошел к ней и взял ее за талию.

Как я и ожидал, тело ее оказалось податливым и гибким. О, как я ждал этого момента! Прав был мой друг-виолончелист: такие женщины — это подарок судьбы! Во всяком случае я был на седьмом небе от счастья, тем более что столько времени я к нему стремился.

Когда мы все закончили и я упал в кресло, тяжело дыша, Зинаида Николаевна поправила свою одежду, прическу, отперла дверь и, уходя, сказала мне:

— Не забудьте, завтра у вас в 10–30 совещание в Союзе композиторов.

И вышла из кабинета.

А я сидел и приходил в себя, еще не веря, что мой план удался. Ведь я шел ва-банк, никакой уверенности, что Зинаида Николаевна пойдет мне навстречу у меня не было, даже наоборот — я подозревал, что она оскорблено покинет кабинет и уволится. К этому я себя подготовил, решив, что пусть лучше будет так, чем каждый день видеть ее и страдать. Но почему она согласилась отдаться мне? Неужели я ей нравлюсь? Нет, интуитивно я чувствовал, что я все же не ее человек и не мог вызвать в ней никаких чувств. Да и по тому, как вела она себя во время секса, тоже было видно она выполняла долг, все равно как заполняла картотеку. Неужели она отдалась мне потому, что я начальник и от меня зависит ее благополучие? Наверное, все же это так. «Я начальник, в этом все дело», решил я в конце концов. Но почему это было сделано с такой покорностью, так буднично, будто так и должно быть — подчиненная должна отдаться начальнику без всяких разговоров? В этом я вдруг почувствовал что-то от крепостничества — барин имеет право обрюхатить дворовую девку. Может так? Неужели остались эти гены? Сидят в подкорке у наших женщин и при определенных условиях просыпаются?

Удовлетворение и радость от недавней победы сразу вдруг как-то поблекли; мне вдруг стало казаться, что я совершил какую-то гнусность, заставил постороннего человека отдаться мне, использовав свое служебное положение. Все так и было на самом деле, но всегда, когда я склонял кого-нибудь к сексу у себя в кабинете, все происходило легко, игриво, с ироническими комментариями, замечаниями с обеих сторон, все напоминало, если представить образно — легкий танец розовых фламинго на фоне Атлантического океана. Так мне представлялось это по легкости и виртуозности акта, происходящего в моем кабинете.

А сейчас? Когда я испытал, казалось, гораздо большее наслаждение, мне вдруг стало казаться, что то, что произошло у меня в кабинете скорее напоминает мне дойку коровы. Сам я никогда коров не доил, но видел в кино и помню это покорное стояние коровы, когда у нее под брюхом шуруют пальцы доярки. Вот именно этот образ показался мне наиболее подходящим. К тому же корова во время дойки могла стукнуть копытом, издать протяжное «Му-у-у!». Или даже перевернуть ведро. Моя Зинаида Николаевна, как игрушка из силикона, принимала то положение, в которое я ее устанавливал и об «двинуть ногой», а тем более замычать во время секса об этом не могло быть и речи. Весь процесс она провела как стойкий оловянный солдатик — по стойке «смирно».

Тут же я стал себя успокаивать, что это наш первый секс, для нее неожиданный (я ведь готовился к этому дню, сто раз представлял себе, как все может произойти, рисовал эротические картины, смаковал детали — то есть был подготовлен психологически к этому акту, хотя все же, не буду скрывать, действительность поразила меня несовпадением с моими мечтами.) А ей надо привыкнуть ко мне, как-то настроиться на близость, раскрепоститься, и тогда, возможно, появятся у нас та легкость и взаимопонимание, какие бывают у спортсменов или циркачей, когда достаточно одного возгласа, чтобы партнер понял, что надо делать.

Успокоив себя таким образом, я с трудом дождался следующего дня, как можно скорее попытался разделаться с каждым посетителем, а после обеда объявил через Зинаиду Николаевну, что меня срочно вызвали на Студию граммзаписи и потому оставшихся посетителей я приму завтра. Минут пять я возбужденно ходил по кабинету, ожидая, пока приемная очистится от народа, а потом выглянул и позвал Зинаиду Николаевну:

— Зинаида Николаевна, зайдите ко мне, пожалуйста.

И встал возле двери. Как только она зашла, я тут же запер дверь на ключ.

— Дорогая Зинаида Николаевна. Этот хрыч Марченко чуть не довел меня до истерики своими военными маршами. Надежда только на вас! — одним духом выпалил я.

Зинаида Николаевна тут же стала расстегивать кофточку, а я не в силах совладать с собой, обхватил ее за ягодицы и прижал к себе.

— О, Зинаида Николаевна! — издал я какой-то утробный звук. — Вы — моя целительница. Оазис в пустыне! — повторил я вдруг слова виолончелиста, хотя терпеть не могу плагиата.

Вторая наша секс-сессия была как две капли воды похожа на первую. Но в то же время я мысленно ругнул себя за то, что налетел на нее как шквал, как цунами. Человек просто не смог настроиться, объяснял я самому себе. Она не Маша, у нее другой темперамент и психофизический тип — это совсем другой человек, спокойный, может, даже слегка заторможенный, и вовлекать ее в спонтанный секс, не подготовив к нему, неразумно. И нечего ожидать ответной реакции, даже легкого намека. «С человеком надо работать!» — такой вывод сделал я после второй нашей встречи.

На следующий день, когда в приемной у меня сидели люди, я, выпроводив очередного посетителя из кабинета, попросил Зинаиду Николаевну зайти ко мне. Поскольку я встретил ее почти у самой двери, она, не проявив испуга, все же сказала мне:

— Там еще сидят люди.

— Знаю, — сказал я. — Я вас пригласил по другому поводу. Присядьте на минутку, — усадил я ее в кресло, а сам открыл свой сейф и достал оттуда коробочку французских духов «Шанель».

— Это вам, — протянул я ей духи.

— Ой, спасибо, но я не могу их взять, — сказала она.

— Почему? — удивился я.

— Потому что я не смогу объяснить мужу их появление у меня, — сказала она.

— Скажите, что купили в магазине, — пожал я плечами. — Получили сегодня премию и как раз в нашем магазине продавали «Шанель».

— Это на меня не похоже, — сказала она.

— Вы что, не покупаете себе духи?

— Покупаю, но не такие дорогие, а во-вторых обычно у нас в семье все делается сообща, — объяснила она. — Так что я не могла бы без одобрения сделать себе такую покупку.

— Понятно, — сказал я. — А может, вы скажете мужу, что вам должны дать премию и вы уже присмотрели себе любимые духи?

— Спасибо большое, но лучше пусть они полежат у вас. Если будет такая возможность, я вам сообщу, — сказала она, вставая. — Я вызову следующего, да?

— Пожалуйста, — сказал я, пряча духи в сейф.

«Ну, вот, думал я, даже нельзя сделать ей от души подарок». В этот день я к ней не приставал, огромным усилием воли заставив себя уйти из издательства до окончания рабочего дня, будто бы по делам. Но так поступать мне удавалось не часто. Поверите, в меня будто бес вселился — я готов был заниматься с ней сексом с утра до вечера, если б была такая возможность. Меня возбуждало в ней все — голос, кожа, взгляд, изгибы тела, запах волос. Все-все! И даже ее индифферентность! Мне казалось, что вот в следующий раз все будет иначе, я смогу вызвать в ней хоть какую-то новую эмоцию, движение, звук, вздох. Ничего подобного! Все повторялось как по кругу: я налетал на нее, как смерч, как ураган, закручивался вокруг нее в сумасшедшей лезгинке, гопаке, взрывался мириадами шутих, преодолевал звуковой барьер и падал опустошенный в кресло. А она, поправив свою одежду, сообщала мне будничным тоном расписание моих дел на завтра и удалялась.