— Ну и на том спасибо, — сказал Володя. — Передай от меня ей благодарность. Скажи, я — ее должник!

— Хорошо, передам! — сказала Доррис. — Больше ничего не надо?

— Надо, — сказал Володя и достал из-под подушки свой бумажник. — Купи, пожалуйста, цветы, самые дорогие и красивые из тех, что продают у нас внизу, и отнеси ей. Скажи, от Володи-земляка, с пожеланием скорого выздоровления! Сделаешь, Доррис-джан?

— Сделаю, — забрала деньги Доррис.

…Сабина лежала в палате и смотрела на свою ногу в гипсе, висящую на тросе.

Вошла Доррис с букетом красных роз.

— Ой! Какие красивые! — вырвалось у Сабины.

— Это тебе подарок! Чтобы ты скорее выздоровела, — сказала Доррис, наполняя принесенную с собой вазу водой и устанавливая в нее цветы. — Земляк твой тебе прислал, Володя.

— Зачем мне его цветы? — удивилась Сабина. — Тоже мне, кавказские штучки!

— Володя очень обрадовался, что ты ему свою музыку дала послушать, — сказала Доррис. — Решил и тебе сделать приятное…

— Где он взял цветы? Он что, ходячий? — спросила Сабина.

— Такой же, как ты, трудно сказать, кто из вас полегче, — сказала Доррис. — Дал мне денег, и я купила.

— Спасибо тебе, — сказала Сабина. — Я цветы люблю…

— Это Володе спасибо, — сказала Доррис. — Расспрашивал меня, какая ты — красивая или нет?

— Ты что сказала? — поинтересовалась Сабина.

— А что я могу сказать? Сказала, красивая, как будто ты не знаешь, какая ты!

— Спасибо, — сказала Сабина. — Просто в каждой стране, наверное, свои представления о красоте…

— А он тоже видный такой мужчина, высокий, крепкий, спортом, говорит, всю жизнь занимался, — рассказывала Доррис.

— А почему у него русское имя? — спросила Сабина.

— Володя — русское? А я думала — армянское имя.

— Вообще-то, армяне любят давать своим детям русские имена, — сказала Сабина. — И не только русские. Грета, Джульетта, Гамлет, даже Шиллер жил у нас в доме в Ереване… А Володей полно… Фамилию его не знаешь?

— Трудная фамилия, не запомнила, — призналась Доррис. — Могу посмотреть в его кейсе…

— Какие волосы у него на голове? Какого цвета? — спросила Сабина.

— Он лысый, — сказала Доррис.

— Только лысого армянина мне здесь не хватало! — поджала губы Сабина.

— Но он симпатичный, и лысина ему идет, — сказала Доррис. — И потом сейчас это модно, многие мужчины специально бреют головы. И вид у них становится такой… немножко секси! — рассмеялась Доррис.

— Доррис, ты не передашь ему записку от меня? — спросила вдруг Сабина. — Хочу поблагодарить его за цветы.

— Передам, конечно, — согласилась Доррис. Она взяла с тумбочки тетрадку, вырвала из нее лист бумаги, зажала лист в специальном приспособлении и дала Сабине. — Пиши.

…Володя слушал музыку, и лицо его выражало полное блаженство.

Дверь открылась, и вошла Доррис.

— Передала цветы? — спросил Володя.

— Да, ей очень понравились. Поблагодарила тебя.

— Молодец, Доррис, спасибо, — сказал Володя. — Выйду отсюда — подарок за мной.

— Сабина тебе записку написала, — сказала Доррис и протянула записку Володе.

— О! Это уже кое-что значит! — обрадовался Володя, выключил музыку и поднес к глазам записку. — Что это такое? — спросил он удивленно.

— Записка! — Доррис наклонилась и взглянула на записку: буквы были какие-то непонятные, сплошные каракули. — Что за буквы? — удивилась Доррис. — Я такие никогда не видела.

— Это армянские буквы, — сказал Володя. — Видно, она из Армении. А я на армянском читать и писать не могу, — грустно признался он.

— Ты что, неграмотный? — удивилась Доррис.

— На армянском — да. Я учился в русской школе, так что я могу читать и писать по-русски, — сказал Володя. — Очень даже грамотный я! Даже английский я изучал в школе…

— А Сабина русский знает? — спросила Доррис. — Может, попросить ее переписать эту записку по-русски?

— Это было бы хорошо, — согласился Володя. — Хотя если она училась в армянской школе и где-нибудь в отдаленном селении, то может и не знать русский…

— По-английски она говорит хорошо, — сказала Доррис. — Попрошу написать записку по-английски…

— Давай я ей напишу по-русски, и если она не прочтет, значит, перейдем на английский… Если нетрудно, дай бумагу и карандаш, Доррис-джан.

— Что это ты к моему имени сегодня прибавляешь? — спросила Доррис, подавая Володе ручку и бумагу на подставке для письма. — Раньше я от тебя этого «джан» не слышала…

— «Джан» армяне говорят человеку, к которому очень хорошо относятся, — сказал Володя. — Я всегда тебя уважал, а сегодня ты сделала для меня много хорошего. Как не назвать тебя Доррис-джан!

— Пиши, — помогла ему принять подходящую позу Доррис. — Так удобно?

— Лучше не бывает! — сказал Володя и стал писать. — «Сабина-джан», — написал он и тут же прочитал начало Доррис, — видишь, я ее тоже называю «джан», потому что она мне доброе дело сделала, дала свою музыку, — объяснил он Доррис и стал писать, наговаривая параллельно текст письма на-русском: «Благодарю тебя за нашу музыку — теперь мои кости будут срастаться быстрее! К сожалению я на армянском не могу читать, я — бакинский армянин, знаю, что нас в Армении называют «перевернутыми». Что поделаешь, место рождения не выбирают. Если сможешь, напиши то, что написала по-армянски, теперь по-русски или по-английски, если не знаешь русский. А я на русском могу и стихи читать, и песни петь. Это-мой родной язык. С уважением, Володя». Доррис, передашь? — искательно спросил Володя, закончив писать.

— А зачем я здесь сижу и жду? — удивилась Доррис и взяла письмо. — Почта ЮЭСЭЙ в хирургическом отделении госпиталя Мёрси приступает к работе! — сказала она и вышла из палаты.

Володя включил музыку и, услышав первые же звуки, с воодушевлением простонал:

— Джан-э-джан!

— Какой он армянин, если не знает родного языка! — сказала Сабина, принимая от Доррис записку. — Так и есть, видишь, на русском написал, — стала читать она. — Думает, я русский хуже него знаю! Я училась в школе и институте в Ереване на русском языке, — комментировала она чтение письма Доррис. А закончив читать, сказала: — Типичный перевернутый армянин!

— Ответ будешь писать? — спросила Доррис.

— Нет, про него мне уже все ясно, — сказала Сабина.

— А вот то, что ты на армянском написала, можешь написать ему по-русски? — спросила Доррис.

— А я ничего такого не писала, — сказала Сабина. — Хотела просто проверить, что он за армянин — потому и написала несколько слов на армянском.

— Ну, можешь поблагодарить за цветы, — сказала Доррис.

— А ты ему не передала мою благодарность? — спросила Сабина.

— Передала, — сказала Доррис, — и если бы не было твоей записки, этого было бы достаточно. А сейчас он ждет записку, и, если ты не напишешь ему пару слов, он может впасть в депрессию. Так я думаю… Это все же больница, и иногда мелочь вызывает у больных бурную реакцию.

— Ладно, напишу, но переписываться я с ним не собираюсь, — сказала Сабина.

— Это твое право, — сказала Доррис, подавая Сабине набор для письма.

Сабина начала писать, и параллельно мы слышим ее голос, произносящий текст письма на азербайджанском языке из чего становится ясно, что письмо она пишет на азербайджанском. Вот перевод ее слов или текста письма на русский: «Здравствуй, Володя! Раз уж ты не знаешь армянского, то азербайджанский ты, как бакинец, должен знать! Благодарю тебя за розы — давно цветов не видела. Сабина».

В палату Володи вошла Доррис:

— Я уже работник почтового офиса, а не медсестра, — сказала она, передавая Володе письмо.

— Ты не представляешь, как я ждал это письмо! — сказал он. — Боялся, вдруг она не напишет… — Он стал читать письмо и вдруг расхохотался: — На азербайджанском написала. А этот язык я отлично знаю! Вот что, Доррис, — обратился он к сестре, — в последний раз я напишу записку, чтобы тебя не беспокоить. Не знаешь, у нее есть мобильный телефон?