Мои брови удивленно взметнулись вверх, а пирожное застыло перед открытым ртом. Он весь испереживался? Я даже вообразить себе подобное не могла. Ведь это господин директор, он прет к своей цели, не размениваясь на переживания и другую чепуху. Видимо, Егор что-то все же утаивал пока. Хотя он и сделал вид, что говорит напрямую, но похоже, что этой кажущейся прямотой он как раз что-то завуалировал. Ладно, это не сложная игра, мне достаточно лишь слушать.

— Ему было страшно неловко, — неловко? Директору?! — И он думал, что ты его даже слушать не станешь. А он между тем хотел донести до тебя, что ваши отношения не влияют на твою работу. Командос надеется, что в понедельник ты придёшь на занятия, собранная и профессиональная, потому что в понедельник будет комиссия, — ах вот оно что! Мы добрались до главного наконец. — Командос был бы невероятно признателен, если бы ты пришла в понедельник не в образе прогрессивного учителя, а в образе более традиционного преподавателя.

Егор замолчал, а я не могла сдержать смешок:

— Мы же оба понимаем, что это его команда, а не просьба.

Мой гость сверлил меня взглядом пару секунд, видимо, раздумывая над ответом. Его миссия мне была ясна — господин директор использовал все возможные рычаги давления, чтобы я оделась строго и не вызывающе. После утреннего происшествия я бы восприняла все приказы в штыки, поэтому директору нужно было высказаться более мягко. Сам он подобное делать не умел, вот и отправил брата.

— Ты знаешь, — сказал Егор, болтая ложкой в чае. — командос по сути заменил нам с Никитой родителей. Они в порядке, просто всегда много работали, — поторопился пояснить он. — Их не было дома иногда неделями. За старшего был командос. Наверное, тогда у него и выработалась привычка командовать, перешедшая со временем в потребность подчинять. Пока я был подростком, меня это частенько бесило, выводило из себя. Я постоянно пытался противостоять командосу, делать всё вопреки его приказам. И знаешь, что я выяснил?

— Что? — с интересом спросила я.

— Что если ему подчиняться или показать готовность выполнить приказ, то командос будет более благодушным. Он даст больше свободы, как только поймёт, что ты с этой свободой справишься.

Любопытное умозаключение. Мне даже стало интересно, правдивое ли оно? Или это демонстрация пряника, под которым лежит кнут? Потому что из моего детства, так же наполненного тотальным контролем, я вынесла совсем другой опыт. Дерись изо всех сил ради свободы — и тогда, возможно, ты её получишь.

— Кем ты работаешь? — спросила я Егора, решив объяснить ему мою позицию.

— Я фотограф, — без промедления ответил он.

— Представь, что ты изучил все основы, всю теорию фотографии. У тебя есть опыт и есть некоторые личные нестандартные решения для выполнения крутых фотографий.

— Тут и представлять нечего, так оно и есть, — кивнул Егор.

— Отлично. А теперь представь, что твой брат внезапно тебе сообщает, что весь твой опыт и все твои личные взгляды — полная ерунда и что надо делать, как все. Что надо держать фотоаппарат ровно, что модели должны улыбаться дежурными улыбками, а за ними должен быть однотонный фон. Вот только так ты должен фотографировать и никак иначе. Ты его послушаешься?

— Я тебя понял, — Егор широко улыбнулся. — Хорошая аналогия. Разница только в том, что командос — твой босс. Ты работаешь на него в его школе. Он платит тебе зарплату. А кто платит — тот и заказывает музыку.

— Нет, ну ладно, — я мотнула головой. — Представь, что он твой босс.

— Чур меня, — перебил меня Егор со смехом.

— Нет-нет, он твой босс и он платит тебе, — упрямо продолжала я. — И он требует, чтобы ты делал вот эти постные снимки, которые никого не заинтересуют. В то время как ты можешь делать бомбические фотографии. Ты подчинишься?

— Нет, здесь всё-таки другое. Ты преподаватель, и это накладывает свой отпечаток. Ты — образец для детей и ты должна быть хорошим образцом. В тебе не должно быть ни капли сексуального подтекста. В обычных школах учителей и за меньшее увольняют.

— Но это — не обычная школа, — напомнила я.

— Да, и тем не менее.

Я вздохнула. Как мне убедить его? Мою правоту покажут только итоговые оценки. Я знала, что выбрала правильный путь с этими учениками, но пока было рано ждать результат.

Я молча съела ещё одно пирожное и после паузы спросила:

— Это всё? Или есть ещё какие-то… просьбы от директора?

— Нет, других просьб у него не было, — глаза Егора вдруг полыхнули, и он добавил. — Зато лично у меня есть.

Я посмотрела на него вопросительным взглядом.

— Я хочу тебя поснимать в своей студии, — голос Егора стал чуть ниже и чуть плавнее.

Я внимательно посмотрела на него. Я нравилась ему, это было видно. Мне это льстило, всегда приятно приходиться по душе симпатичному парню. Но конкретно этот парень был братом господина директора, и это родство меняло абсолютно всё.

В его взгляде я читала, что он предлагает мне нечто бОльшее, чем просто съемку. И это могло бы стать отличной возможностью отвязаться от директора раз и навсегда. Другой вопрос, хотела ли я отвязаться таким образом? Мы с директором ничего не обещали друг другу, а у него и вовсе была ещё Танечка. Однако речь обо мне, и я не знала, как действовать.

— А тебе нужно для этого спрашивать разрешение у старшего брата? — спросила я с улыбкой.

— А тебе — у господина директора? — парировал Егор.

Егор предлагал устроить бунт на корабле? Пойти вдвоём против его брата? Возможно, мы бы и смогли, но дорожка всё же была скользкая. Да и зачем это Егору? Действительно ли я понравилась ему так сильно, что он готов увести меня у своего брата, или же я — лишь хорошая ширма для давно вынашиваемого плана мести?

— Со мной говоришь сейчас ты или пятнадцатилетний ты? — вновь задала вопрос я.

— Мне нравится твоя проницательность, любительница матросов, — он встал из-за стола с довольным видом. — Подумай о моем предложении.

Егор обошёл стол и склонился ко мне. Я отставила чашку в сторону и подняла взгляд на него. Было все же любопытно, как далеко он готов зайти. Егор всматривался в мои глаза, а затем медленно склонился ко мне и поцеловал в висок, вызвав этим интимным прикосновением миллион мурашек по всему телу. Я шумно втянула в себя воздух и посмотрела в глаза Егору. Он с удовольствием рассматривал произведённый своим поцелуем эффект, а потом неспеша выпрямился. Направляясь на выход из кухни, он достал из кармана свою визитку и бросил ее на стол со словами:

— Приходи завтра.

Идея привлечь Егора пришла в голову в субботу днём сразу после звонка из департамента образования. Свой человечек не зря получал денежные переводы от меня — он поспешил сообщить внезапную новость о том, что в понедельник придёт не просто комиссия, а во главе с самим Ипполитовичем. Так и сказал. А это значило как минимум две плохие новости.

До департамента уже дошли слухи об англичанке-стриптизерше, и Геннадий Ипполитович не применул воспользоваться шансом, чтобы самолично закрыть школу. Он давно уже зуб на меня точил. Во-первых, за то, что в школе учились дети-мажоры. Ипполитович считал, что все дети равны и все должны учиться в обычных школах. Все и впрямь равны, но если чьи-то родители готовы платить за частную школу, то почему бы ее не создать?

Ну, а во-вторых, Ипполитовича порядком раздражало, что частная школа не слишком подконтрольна государству, просто так её не закрыть и директора, то есть меня, не сместить. Только если найти грубейшее нарушение… такое, чтобы имело общественный резонанс, к примеру. Англичанка была словно подарок небес для Ипполитовича, а потому была моим самым слабым звеном.

Я надеялся, что фотосессия в стиле «ню» в студии Егора в воскресенье пойдёт ей на пользу. Может она оставит там часть своей накапливающейся сексуальности и хотя бы на этот один понедельник станет обычной учительницей без вызывающего поведения и одежды? Ипполитович уйдёт ни с чем ещё злее, чем был раньше, зато я останусь при своих.