— Правильно ли я вас понял? Вы, Геннадий Ипполитович, надавили на отца Варвары, чтобы он заставил ее одеться на уроки слишком откровенно, чтобы вы с комиссией это засвидетельствовали и смогли отстранить ее и меня от наших должностей?

Седой мужчина нахмурился, но все же ответил:

— Да.

— А ты, Эдвард, — директор повернулся к историку. — Увидел, что план срывается, и отменил его? А теперь шантажируешь нас этим нечетким видео, обещая выложить его в сеть, если мы не напишем заявление об увольнении по собственному желанию?

— Шантаж — громкое слово, — хмыкнул Эд. — Но суть ты уловил верно.

— Что ж, хорошо, — директор довольно кивнул. — Теперь выслушайте мой вам ответ. Можете идти ко всем чертям оба. Свою школу я вам не отдам. Ну, и в качестве весомого аргумента — наш разговор записывается на камеру, — тут Геннадий Илларионович побледнел, а Эдвард нахмурился. — Ты, Эд, мог бы и сообразить. Если уж в подсобке есть камера, то в моем кабинете и подавно.

Он знал про камеру в подсобке? И тем не менее залез мне под платье?! До чего же самоуверен господин директор.

— Да плевать, — отмахнулся Эд. — видео какого-то разговора против перепиха директора?

— Спроси своего дядю, Эд, — ухмыльнулся директор. — Так ли уж безобиден этот разговор для него?

Мы все посмотрели на Геннадия, и его бледное хмурое лицо говорило, что директор прав.

— В департаменте образования за подобные грязные игры твоего дядю сожрут с потрохами, Эд, — добавил директор, наслаждаясь эффектом своих слов.

— Вы, Константин Демидович, забываетесь, — Геннадий чуть прищурил глаза, глядя на директора. — Вы разве не знаете, какие люди стоят за моей спиной? Даже если вы обнародуете этот наш разговор, найдутся желающие всё подчистить. Запись разговора — просто маленький кирпичик против тайфуна. Его проглотят и не заметят. Я останусь, а вы со своей проституткой, — он смерил меня презрительным взглядом. — Потеряете все. Уж я позабочусь.

Он выплевывал эти слова так, будто ему было противно. Поразительно, как быстро он пришёл в себя, теперь уже ничто не говорило, что он был напуган возможностью записи разговора. Этому было только одно объяснение — Геннадий блефовал. Надеялся продавить директора и заставить его оставить школу, не развязывая войну.

Я взглянула на директора. Он стоял гордо, чуть приподняв подбородок и глядя на Геннадия сверху вниз. Его лицо искрошилось в ухмылке, и он ответил:

— Что ж, возможно одному кирпичику против тайфуна и не устоять, но что насчёт горы кирпичей? Вы же не думаете, что ваше желание взять под контроль все частные школы города пройдёт не замеченным? — директор подошёл к Геннадию вплотную. — Удивлены? Представьте, директора школ тесно общаются друг с другом. А ещё с главой департамента образования, и он не в восторге от вашей идеи. И от вас самого, что не удивительно, — усмехнулся директор.

Геннадий сжал челюсти и, не мигая, уставился колючим взглядом в директора. Я же затаила дыхание. Эти двое прожигали друг друга взглядами, излучая ненависть и создавая вокруг удушающую атмосферу напряженности. Я знала, что директор будет стоять за свою школу до конца. Но что же предпримет Геннадий? Сдастся или продолжит напор?

Ответа ждать долго не пришлось. Геннадий резко выдохнул и прошипел в лицо директору:

— Я все равно отберу у тебя школу, щенок.

— Буду ждать, — улыбнулся директор.

Геннадий резко развернулся и вышел из кабинета.

За нашими спинами чуть скрипнул стул — Эдвард, о котором все забыли, потрусил за своим дядей, старательно глядя в пол. Мне даже стало жаль его на секунду — он пытался строить из себя такого важного в начале разговора, но тем не менее сошёл с дистанции, когда дошло до главного. До уровня директора ему ещё расти и расти. Умение отстоять своё, защитить и сберечь не приходит в одночасье. Я посмотрела на широкую спину директора, его разворот плеч, и почувствовала вдруг невероятное чувство надежности и уверенности. Этот мужчина умел защищать то, что ему принадлежит. И эта принадлежность не делала меня уязвимой, нет.

Я облизнула пересохшие губы, взволнованная своими мыслями.

А директор в это время сказал Эдварду в догонку:

— В понедельник можешь не выходить на работу.

Историк вздрогнул всем телом и, не оборачиваясь, выскочил из кабинета.

Полгода спустя…

Актовый зал школы был полон. Учителя, ученики, чьи-то родственники и друзья занимали все сидения, а некоторым пришлось даже стоять вдоль стен. Сомнительное удовольствие от присутствия на вечере «Итогов года» компенсировалось для всех предстоящей вечеринкой, я был в этом уверен. Все вырядились как павлины, стремясь поразить друг друга блеском и шиком, и собрались здесь совсем не для того, чтобы порадоваться за тучную Екатерину Петровну — лучшую учительницу начальных классов. Или за других учителей, которых завуч Мила Борисовна по очереди приглашала на сцену, где вручала пухлый конверт и большой букет. Разумеется, все пришедшие скрывали за голливудскими улыбками предвкушение грядущей вечеринки.

Я их понимал. Я и сам раньше приходил на этот вечер только ради последующего отрыва. Как директор, я никогда не скупился на подобные мероприятия, и с каждым годом они становились все круче и круче. Крыша школы была идеальным местом для вечеринки по поводу итогов учебного года. Там устанавливали бар, пульт диджея, мягкие диваны. Официанты сновали туда и сюда с вкуснейшими закусками, и все приглашённые, глядя с огороженной крыши на вечерний майский город, могли почувствовать себя особенными. Я любил эти вечеринки раньше. Все вели себя раскрепощённо и весело, окунаясь в атмосферу праздника с головой.

Но в этом году я с неподдельным вниманием слушал Милу Борисовну, воздающую хвалу учителям. Потому что я знал, что в ее списке будет и стриптизерша. Кто бы мог подумать тогда, в октябре, что эта сексуальная кошка окажется еще и невероятно талантливым учителем? Ее успехи оказались лучше остальных преподавателей иностранного языка. В чем ее секрет? В смелости или в красоте? В уме или в притягательности? Я так и не разгадал. То, что сделало бы из другой учительницы пошловатую и дешевую пародию на порноактирс, из англичанки делало необыкновенного возбуждающе-умного преподавателя. Ученики слушали ее, внимали ей и любили ее. Не удивительно, что она оказалась в списке лучших учителей года.

Я нашёл ее глазами, когда Мила Борисовна позвала ее:

— Варвара Юрьевна, прошу сюда!

Стриптизерша поднялась со своего места и неспешно пошла к сцене. Да, она по-прежнему любила откровенные наряды, но — вот сюрприз! — она умудрялась выглядеть сексуально, когда не показывала даже и миллиметра кожи своего тела. Как сегодня например. Все мужчины в зале, не отрываясь, смотрели на неё. Как и я. На ней был комбинезон цвета хаки, состоящий из штанов и рубашки, сшитых вместе. Очертания ее тела лишь угадывались под нежной тканью этого наряда, ласкающей ее кожу. Я знал это, я ведь с трудом сдержался, чтобы не сорвать с неё этот костюм перед сегодняшним мероприятием. Зажал англичанку в одном темном углу в школьном коридоре, благо, что никого рядом не было. Целовал ее и не мог надышаться ею. Руки всё искали лазейку к телу стриптизерши, но комбинезон, хоть и был приятным на ощупь, оказался настоящей преградой. Стриптизерша игриво смеялась и послушно выгибалась навстречу мне, но делу не способствовала. Пришлось удовлетвориться ее поцелуями и обещанием большего. После награждения все поднимутся на крышу, ну а мы… уединимся в моем кабинете для приватного награждения.

Между тем стриптизерша поднялась на сцену, цокая высоченными каблуками, и повернулась к залу со скромной улыбкой на лице. Мила Борисовна перечисляла результаты работы англичанки: лучшая посещаемость, лучшая средняя оценка, лучшие итоговые тесты учеников и, наконец, первое место в олимпиаде по английскому, которое занял ее ученик. Он-то и вышел во время оваций на сцену с букетом для стриптизерши. Артём Самойлов, конечно, куда уж без этого наглого типа. Он подошёл к своей учительнице, вручил цветы и, наклонившись, прошептал ей что-то на ухо. Стриптизерша от его слов возмущённо закатила глаза, а он в ответ усмехнулся. Ничего приличного он ей явно не сказал, и я порадовался, что парень закончил школу. Одной проблемой меньше! Стриптизерша на парня никогда не жаловалась, но я не слепой.