— Расслабься. Ты слишком зажат. Тебе кто-нибудь говорил об этом?

Твоя подруга. Все время, блядь.

— Вам что-то нужно, мисс Хуссейни? Потому что вы только что потратили минуту моего времени.

Она закатывает глаза и пихает в меня розовую сумочку.

— Аврора оставила это. Там ее ключи.

Я беру её у нее и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Обращайся с ней хорошо! — зовет она меня. — Помни, черный пояс по карате.

Не знаю, как такая тихая женщина, как Аврора, соприкоснулась с этим причудливым существованием. Они непохожи друг на друга, но, возможно, их различия — это то, как они увеличили капитал H&H за довольно короткое время.

Я смотрю на сумочку в своей руке. Тот факт, что она оставила ее и ключи, означает, что она не пошла к своей машине.

Куда она могла пойти так поздно ночью?

Я останавливаюсь у входа и обыскиваю территорию парковки. Она не могла уехать на такси, учитывая, что ее деньги здесь. Может, она ушла пешком?

Проблема с Авророй в том, что я не могу сказать, что она сделает дальше, и из-за этого я не могу точно подстроить что-то для нее. А если и могу, то она препятствует этому.

Что одновременно и восхищает, и раздражает.

Она может иметь общие физические черты с Алисией, но на этом все сходство заканчивается.

Ее старшая сестра была скромной и предсказуемой. Она была из тех, кто рассказывает мне о своем расписании на всю неделю и никогда не делает ничего, что, по ее мнению, может меня расстроить.

Если Алисия была мягкой, то Аврора — бунтарка.

Может, поэтому она сводит меня с ума, в то время как Алисия никогда этого не делала.

Несправедливо даже сравнивать обеих женщин. Алисия была матерью моего сына и женщиной, которая слишком много чувствовала, а потом вообще перестала чувствовать.

Аврора... другая.

Нет никаких обязательств, которые держат меня приклеенным к ней. Даже наоборот. Я держу ее в ловушке, чтобы она не ускользнула от меня.

Впервые в жизни я хочу сохранить что-то вместо того, чтобы разрушить это на куски.

Впервые я с нетерпением жду возвращения домой вместо того, чтобы проводить всю ночь в кабинете.

Непокорность этой женщины одновременно сводит меня с ума и заставляет двигаться вперед.

Чем больше она ускользает от меня, тем сильнее я загоняю ее в клетку. Чем более сложной она становится, тем более безжалостной становится моя реакция.

Это ежедневная игра. От которой я никак не могу избавиться. Но однажды мне придется это сделать. Я должен буду вернуться к своему обычному равновесию и покою.

Однако этот день не сегодня.

Я замечаю Мозеса перед своей машиной, но он не курит. Это единственная причина, по которой он вышел на улицу, поскольку обычно он остается внутри с Харрисом.

Если только Харрис не один.

Я иду к своей машине и не спрашиваю Мозеса, там ли она. Я знаю, что она там. Еще одна из моих раздражающих привычек — чувствовать присутствие Авроры за милю.

Передние окна открыты, поэтому я улавливаю намек на жаркий разговор, доносящийся изнутри.

— ...Тебе нужно иногда смотреть вниз носом. Почему он всегда упирается в небо? — голос Авроры.

— Там нет другого лучшего места.

— Тебе нужна помощь, Харрис, хорошо? Я передам твои данные моему психотерапевту, чтобы он научил тебя быть менее высокомерным и решать другие проблемы. А пока ты будешь заниматься этим, возьми с собой Джонатана.

Мои губы дрогнули в улыбке. Эта женщина... У меня нет слов. На самом деле, у меня нет слов.

Это впервые.

Она покинула благотворительный фонд, чтобы препираться с Харрисом, который, между прочим, считает своей миссией на земле выигрывать все возможные споры. Неважно, о чем вы с ним спорите, он придумывает разные способы доказать, что вы не правы — даже если вы правы. Но со мной он не осмеливается пробовать эту тактику, потому что он достаточно умен, чтобы понимать свои границы.

Я открываю заднюю дверь, и Аврора подскакивает на своем сиденье, глаза расширяются и становятся темно-синими, под цвет ее платья. То, как она отталкивается от кожи, говорит о том, что она ожидала худшего кошмара.

Увлекательно.

Ее губы раздвигаются, умоляя о моем члене между ними. Кровь приливает к моему паху при воспоминании о том, как я трахал ее сзади, пока она не разбилась вдребезги вокруг меня. Я опускаю руку в карман, чувствуя следы ее возбуждения на нижнем белье.

Не могу поверить, что я не только трахал ее без презерватива — второй раз подряд — но и кончил внутрь нее. Какой-то голос напомнил мне, что я что-то забыл, но, когда я внутри нее, я теряю всякое внимание ко всему, что не является ею.

Нет нужды говорить, что это нехорошо, но черт меня побери, если я смогу найти способ положить этому конец.

Аврора испускает длинный вздох.

— Ох. Это ты.

Я сужаю глаза.

— Кого ты ожидала?

— Никого, — она смотрит на свои накрашенные розовым лаком ногти.

Она лжет. Не знаю почему, но я выясню. Возможно, она покинула обеденный стол по какой-то другой причине, а не из-за напряжения, вызванного Итаном.

Она теперь часть игры ?

Волна собственничества накатывает на меня, как первая стычка в битве. Потребность владеть ею снова и снова хватает меня за яйца, требуя освобождения.

Знание того, что под платьем на ней нет нижнего белья, делает эту идею более правдоподобной.

Прежде чем я успеваю придумать, как выгнать Харриса и Мозеса — или послать их подальше — она тянется к своей сумочке в моей руке.

— Я возвращаюсь в домой.

— Мы отвезем тебя, — я держу сумочку в недоступном месте и врываюсь внутрь, чтобы сесть рядом с ней. Харрис ворчит что-то нечленораздельное, но понимает намек, выходит и садится на пассажирское сиденье.

Вскоре после этого Мозес пересаживается на водительское место, и машина медленно выезжает на главную улицу.

— Я приехала на своей машине, — она снова тянется к своей сумочке.

— И я сказал, что отвезу тебя.

— Разве вам не нужно готовиться к встрече или чему-то еще?

— Нужно, — говорит Харрис с переднего сиденья. — Мы опаздываем на тридцать минут.

Я бросаю на него взгляд, но он просто поправляет очки указательным и средним пальцами и снова сосредотачивается на своем планшете.

— Я могу вернуться сама, — говорит она.

— Или мы можем отвезти тебя.

— Ты когда-нибудь сдаешься?

— Нет, когда я могу победить.

Она хрипит, но не прекращает попыток достать свою сумочку.

Я хватаю ее за руку, и она замирает, когда ее тело наполовину прижимается к моему. Шторм в ее глазах приобретает электрическую искру, как будто она переходит из одного душевного состояния в другое. Удивительно, насколько точно цвет ее глаз может намекнуть на ее состояние.

— Если ты не останешься неподвижной, я буду считать это приглашением трахнуть тебя пальцами, — пробормотал я ей на ухо, а затем прикусил мочку, чтобы подкрепить свои слова. — В конце концов, ты голая под этим платьем.

— Джонатан! — шепчет она. — Харрис и Мозес здесь.

— И что с того?

Она шевелит губами, чтобы что-то сказать, но они так и остаются в этой идеальной «О». Аврора должна видеть, что я достаточно безумен, чтобы сделать это.

Я собираюсь залезть ей под платье и доказать, насколько верно ее предположение, но она выбирает умный путь и отталкивает меня, прочищая горло.

Ее щеки нежно-розового цвета, и она продолжает трогать свою шею, ту самую, за которую я держал ее, когда трахал ее в матрас в тот день.

Она думает, что если будет трогать ее достаточно часто, то сможет охладиться. Миф, но я ее не поправляю.

— Теперь я могу тебя проинструктировать? — спрашивает Харрис со своим обычным пренебрежением. — Если у Авроры нет возражений.

Она корчит ему рожицу, а он в ответ поправляет очки.

Аврора. С каких пор он стал обращаться к ней по имени? Мне это не нравится.