Искандер угрюмо молчал.

— Вернёмся в Сибай, первый вопрос у меня будет к Плюхе, он подписывает накладные. Вторая к вашему врачу, Луизе, она принимает лекарства. Третий вопрос к Александере, он должен был их контролировать. Да и тебе стоит ему вопрос задать.

— С чего ты взял, что он причастен?

— Ну, смотри. Погонщики. По ним видно, они люди ценные. Ну а тут вдруг Плюха обоих засунул к нам в караван. В караване есть я, ну тут всё понятно. Потом двое караванщиков, которые в курсе всех схем и могут наговорить лишнего. Люди Фангата в охране — они пропадут, никто искать не будет. Но себя спроси, как совпало, что ты оказался в этом караване?

Василь понимал, что рискует — только что он раскрыл ключевые детали расследования. С другой стороны, ещё вчера парень был третьим человеком в охране. Кому выгоднее всего, чтобы Александеру сняли? Искандер явно метил на место начальника охраны, и его чуть не выгнали из охраны две недели назад.

Василь посмотрел на ночной лагерь. Неподалёку от костра прогуливался боец со шрамом на шее — явно охранял его, Василя, от городских. Чуть дальше охранники Александеры берегли Косаря, чтобы не дать его допросить. Тот тоже не спит, трясется, Искандер не спит, Ким не спит, да и вообще, вроде ночь, но никто не спит!

«Похоже, только один человек сейчас спокойно спит, — с завистью подумал Василь, — и это Алёна».

Ким проснулся от заводского гудка.

Сквозь бревенчатые стены барака пробивался далёкий гул со станции, перекрывая храп людей. Кореец высунул голову из-под тощего одеяла, вдохнув воздух ночлежки. Горло обожгло морозом, и он зашёлся в мучительном кашле. Через несколько минут приступ отступил. Ким сел на кровати, чувствуя, что его знобит. Он слушал, как по бараку неуверенно пробирались обитатели — мрак в бараке рассеивало лишь пятно света на полу, пробивающееся сквозь небольшое окно.

— Что лежишь, сынок, — спросил у Кима охрипший голос, — нездоровится?

На кровать корейца сел дед в ватнике, потирая лысину.

— Да, Гамир-абы, — с трудом ответил Ким, — проклятый кашель. Наверное, полежу немного.

— Плохо, — сказал лысый дед, — твоё время, оно утреннее. Не найдёшь работу, придётся за палкой дров идти.

Гамир был прав — для него, однорукого, работу в городе можно было найти только, если встать раньше других работяг. Вчера он был один из первых и успел найти хорошее дельце — нужно было почистить печь в харчевне Клёцки. Приди он на десять минут позже, не урвал бы. За несложную работу Киму отвалили две копейки и дали каши. Потом он нашёл шахтёра, которому нужно было заштопать штаны — это позволило оплатить ужин и ночлежку.

— Пойду я, — сказал дед, — может, сегодня повезёт. Третий день уже дрова таскаю.

Сердце Кима сжалось, он жалел старика и ничем не мог помочь — в городе толкались тысячи людей с окрестных деревень. У старика было мало шансов попасть в шахту или на фермы, слишком много тут было молодых, готовых на всё за кусок хлеба. Весна, в деревнях было голодно и люди искали лучшей доли в городах.

Ким сел на кровати, оглядываясь по сторонам. Есть ли слежка? Неудачно получилось с налётом работорговцев. Отлично продуманный план по внедрению рухнул из-за нелепого совпадения, но кто мог знать, что в караване будет законник? Всё, что оставалось Киму, это затаиться и ждать, пока про него забудут. Вот только сможет ли он зацепиться в городе до этого момента?

В любом другом городе, он мог бы попросить помощи у народников. В Уфе, хотя там власти вели непрерывную войну с ячейками, через пару дней он нашёл бы своих в любом цеху, мастерской. В Сибае же он не видел никаких следов подполья — люди работали на износ, но даже не заикались, чтобы объединиться и защитить свои интересы. Ким спросил было у деда, почему, тот испуганным шёпотом сказал, чтобы Ким даже не думал произносить это слово. На второй день в Сибае Ким понял причину — мордатые бойцы из уфимского гарнизона. Стоило им увидеть собравшуюся толпу, как люди исчезали, чтобы появиться через пару дней, в синяках и с отбитым желанием протестовать. Он хорошо понимал местных — помнил, какой допрос ждал его после освобождения из Тубен Камы, где он был единственным выжившим из более тридцати попавших в плен. Ким был уверен, что народники тут есть — скорее всего, во Внутреннем городе, куда не было доступа бойцам из гарнизона. Но как связаться с ними, не выдав себя?

Ким проверил заначку во внутреннем кармане — две невесомые медные пластинки номиналом в копейку. Каждая из них — это обед или ужин, или же за две копейки можно было получить койку в бараке. Ким помассировал грудь — его беспокоил кашель, прием в госпитале стоил рубль, месячная зарплата в городе.

Нужно было вставать — через двадцать минут после первого гудка охрана закрывала ночлежки на замок. Ким поднялся кровати и начал собирать постель — вместо подушки у него был рюкзак, вместо простыни одеяло. Ким подумал, что ему повезло, что он заполучил второе одеяло в лагере ордынцев — без него сейчас околел бы от мороза. «Вот только если бы не ордынцы, — подумал он зло, — сейчас он бы не прозябал во Внешнем городе». Перед глазами встало лицо Василя — ненавистное, пугающее. Стоило им въехать в город, как Василь сказал что-то невысокому мужику в дорогой экипировке, встречавшему их в воротах — охрана тут же оттеснила Кима от каравана и не дала ему войти во Внутренний город.

Барак опустел — работяги оставляли свои вещи на нарах и шли наружу. Те, у кого не было денег оплатить в ночлежке ещё на один день, забирали вещи с собой. Если они не смогут найти деньги на ночлег, вечером охрана выгонит их из Внешнего города на стоянку к северянам, а там, за воротами, найти деньги ещё сложнее. Ким с беззвучным стоном отдал охраннику последние копейки и вышел из барака — на дверях лязгнул замок.

— Вали давай, не пропадёт твоё шмотьё, — процедил он.

— Да не, я спросить хотел, — ответил Ким, — я не понимаю, зачем вы нас в деревянном бараке селите? Вокруг же полно пустых многоэтажек.

— В каменном доме без отопления мы бы четверть ваших утром хоронили, — злобно обронил охранник. — Для зимы ничего лучше бревенчатого дома не придумали.

Грубиян подул на замёрзшие руки, натянул перчатки и пошёл прочь. В свете фонаря была видна улица, застроенная одинаковыми бараками. В свежем воздухе стоял резкий запах навоза, над крышами стелился дым из печей. Ким посмотрел вслед охраннику, чувствуя, как внутри закипает ненависть. «Презираете нас, — подумал он, — а в бараки селите, чтобы указать пришлым, что им не место в городе».

Мимо Кима брели сонные люди, кутаясь в ватники и шубы, он пошёл следом. У барачного городка был свой центр — небольшая площадь, с тремя трактирами, и зданиями администрации. Поток работяг разделился — у кого водились деньги, те разбредались по трактирам на завтрак, остальные шли к зданию администрации, где городские начальники уже начали набирать рабочих.

За воротами начинался ещё один район — Стойбище, к которому примыкала Уфимская фактория. Там был вокзал, казармы гарнизона и раскинулись огромные склады для скота и товаров. С окрестных деревень в Сибай приезжали крестьяне, чтобы продать живой товар и закупиться лекарствами и оружием. Ким подумал, что если не сможет найти ночлег, то какую-то работу он сможет найти и в Фактории.

Ким направился в трактир «Жирная клёцка», где вчера ему обломилась работа. Заведение встретило его шумом и суетливой скопление людей — огромный зал был битком набит работягами, торопливо поедающими кашу перед сменой. Ким протиснулся к прилавку, где огромный кабатчик командовал суетливой обслугой. Хозяина из-за названия трактира все в городе назвали Клёцкой.

— О, привет, — крикнул он Киму, перекрывая шум толпы, — пожрать пришёл?

От запаха овсяной каши рот Кима наполнился слюной. Тут же, за спиной у раздатчиков, громоздились буханки мерзкого, испечённого без зерна хлеба, высились огромные чаны с травяным чаем. Ким спросил про работу, но Клёцка отрицательно покачал головой. Кореец оглядел зал в поиске знакомых, кто мог одолжить денег.