Законник встал, медленно вернулся в баню. После стимулятора он едва мог поднять руки. Ни вещей, ни оружия Висельника уже не было. «Всё ведь понимает, убивалка, — с уважением подумал Василь. — Вот только сейчас за мной придут, а я и сделать ничего не смогу».

Внутри было опустошение. Можно было дойти до кабинета, запереться за железной дверью, но смысл? Мочить его Армянин вряд ли рискнет, явно поговорить хочет. Василь вышел на улицу рынка и пьяной походкой двинулся в сторону столовой. Он не успел пройти и десяти шагов, как дорогу перегородили, а в спину ткнули ствол.

Ким вынырнул из усталого забытья.

Он замер, вслушиваясь в болезненную темноту. Ночь, полная стонов и хрипов, затихла, словно люди в бараке боялись вздохнуть. Квадрат света около кровати заслонила тень. Он успел подумать, что это абсолютно, ужасающе некомпетентно, как на него навалились, закрывая ему рот и не давая двинуть ни рукой, ни ногой.

— Пикнешь, порешу, — зло прошептала девушка и, намекая, что тут не шутят, провела ножом по щеке. — Понял? Кивни, твою мать!

Ким молча кивнул. Сделать это было непросто из-за сильной руки, зажавшей ему рот. Его подняли с кровати, скрутили руки и потащили куда-то к дверям. Уже на улице ему в рот затолкали кляп и потащили в сторону стены Внешнего Города. Похитителей было трое — двое тащили его, а третий, судя по тихому звуку, замыкал процессию. Киму не завязали глаза, он мог различить плитку у двери, ведущей в подстанцию, откуда недавно тянул кабель.

— Сейчас мы наденем на голову тебе мешок и свяжем руки, — сказала девушка за спиной, — не рыпайся!

Рыпнуться? Да я вас две недели ждал. То, что за ним следят, он понял ещё три дня назад. Ким шёл на завтрак в бар к Ели, когда почувствовал взгляд. Из толпы на него смотрела девушка — высокая, наверное, на полголовы выше Кима, и такая худая, словно прошла концлагерь. Было что-то притягательное в её лице — жизнь, ярость, злость. Он бы даже мог влюбиться, если бы она не выглядела так, словно примеривается, как перерезать ему глотку.

Кима грубо нагнули и повели по коридору. Путь занял минут пятнадцать — Ким удивился, что в городе существует такое огромное подземелье. В воздухе стоял запах ржавчины, влаги и какой-то химии. Пока они шли, он несколько раз запнулся об трубы. Несколько раз ему пригибали голову, чтобы он не ударился. Два раза его ставили на колени и приказывали ползти. «Какой огромный, ухоженный туннель, — подумал он. — Самое удивительное, что тёплый». Не бывает таких прекрасных убежищ у подпольщиков. Те больше по промёрзшим, заброшенным подвалам встречи проводят. У него мелькнула предательская мысль, что всё-таки он в руках у охраны города.

Кима завели в небольшое помещение, он сразу это понял по звукам, в туннеле было легкое эхо. Корейца посадили и стянули с головы мешок. На бетонной стене перед ним яркий круг света с его, Кима, силуэтом. Пол под ногами ощутимо вибривал — поблизости был огромный механизм. Помещение явно часто использовали — тут было чисто, на полу он видел разводы от тряпки. Вдоль стены пробежал маленький зверёк, наверное, мышь. Тот замер, оглядел людей и скрылся в щели в стене. В комнате пахло бульоном и хлебом, отчего Киму стало смешно. Если его привели сюда на допрос, опять всё было абсолютно, ужасающе некомпетентно — не так должно пахнуть в комнате при допросе.

— Мы что, под станцией? — просил он.

— Молчать, — приказали ему.

Ким понимал, что, если всё получится, он быстро получит ответы на вопросы. Ему было жарко, ноги в ватных штанах ужасно чесались. От его одежды пахло тухлятиной, Кореец подумал, что, если получится выбраться, нужно постирать их и прожарить в бане. Охрана стояла у него за спиной, иногда меняя позу. Он слышал шорох одежды и скрип кожаной обуви. Глаза слипались — день был тяжёлый. Ким закрыл глаза и попробовал заснуть.

— Он что, спит? — послышался шёпот одного из охранников.

Его легонько ударили по затылку.

— Отвалите, а? — сказал Ким. — Дайте подремать.

Не то, что он храбрился. Тепло от лампы мгновенно разморило его, и в поединке усталости и страха с разгромным счётом победила усталость. Через несколько минут дремы он услышал, как открылась дверь и в комнату вошли люди. Ким слышал, как скрипят по бетону ножки отодвигаемых стульев.

— Поверните его, — приказал тихий, болезненный голос.

Кима грубо подняли, развернули стул и усадили на него, направив прямо в лицо слепящий прожектор. Ким закрыл глаза, но поток света давил сквозь веки. Невыносимо зачесались вспотевшие волосы на голове, Ким вытер их рукавом связанных рук, но стало только хуже.

— Назовите себя, — потребовал тихий голос. Не то, что человек говорил так специально — скорее не мог говорить громко и хоть напрягался, получалось очень тихо.

— Ким. Дурацкое имя, но как назвали.

— Необычно, — сказал тихий голос, — а как полное имя?

— Ким Ха Гиль, — ответил Ким, — но местные зовут Сергеем.

Обладатель тихого голоса помолчал минуту, словно раздумывая.

— Ты видно дебил, корейским именем называться — прохрипел он, — помню, у меня был друг, звали Пулей. Так вот, он тоже про себя говорил всякое, а оказался шизиком.

Последние два слова были условной фразой.

— Ну, значит сбрендил, нужно жалеть болезненного, — ответил Ким.

Он чувствовал возбуждение, густо замешанное на страхе. Сейчас, когда его жизнь была в руках этих людей, в нём просыпался подлинный артист. Победить, заставить поверить! Условные фразы были лишь началом, он чувствовал себя, как за покерным столом, когда все деньги уже в игре, карты хреновые, и нужно блефовать.

— Удостоверение. Оно в одежде? — спросил тихий голос.

— Да. Вшито под воротником.

Киму развязали руки и стянули ватник. Он слышал, как они аккуратно распороли ткань, доставая удостоверение, отпечатанное на шёлке. Если не знать, что оно там, на ощупь его не найти.

— Хорошо, — сказал голос, — значит ты тот, кого мы ждём.

— Всё равно не верю, — сказал другой голос, принадлежащий взрослой женщине. — Он был в охранке, его выпустили. Не верю, что те так его просто отпустили.

— Может, он действительно тот, кто нам нужен, — ответил ей другой, — но скорее провокатор.

Ким понимал, что идея спрашивать везде про народников действительно была дурацкой.

— Может, выключите лампу? — спросил Ким.

— Нет. Рассказывай.

Он подумал, что было бы смешно, если те, кто его допрашивают, работали на охранку. Может, там сейчас сидит Василь, скрытый за светом лампы, и тихо улыбается?

— Я из Народного комитета Кумертау, — сказал Ким медленно. — Состою в партии три года. До отправки сюда я находился в подполье на Туймазинском фронте, Шестой Чекмагушевский аэросанный батальон. Три месяца назад, после определённых событий в Белорецке, получил указание усилить вашу ячейку. Поскольку комендант Сибая хотел нанять механика, меня, как самого лучшего электронщика, отправили сюда.

— Почему вас сразу не пустили в город? — спросил тихий голос.

— В караване со мной был законник, Василь. Я не знал о том, кто он. В пути нас захватили работорговцы с севера Степи, и я нарушил легенду.

— Регулярные части Орды?

— Нет. Нерегулярные, Младший Жус. Ночью за Василем пришла его боец, Алёна. С её помощью мы освободились. Василь меня заподозрил из-за того, как я дрался.

— Как вы объясните, что Александера не стал допрашивать вчера, когда вас арестовали?

— Меня задержал не Александера, а молодой парень. Один из охранников назвал его Артуром. Я даже не знаю, можно ли это назвать допросом. Он забрал у меня все деньги — двадцать копеек, — и вышвырнул.

Скрытые за лампой люди молчали, и Ким решил прибегнуть к последнему аргументу.

— Да бросьте уже, я знаю вас, — сказал он раздражённо, — Вы Хворост, Дмитрий Хвостинский, энергетик станции. Вы горели при взрыве на газопроводе в Белорецке, поэтому у вас обезображено лицо. Девушку, которая привела меня сюда, зовут Мурка. Её настоящее имя Маша Петрова. Джон описал её, и я сразу понял, что это она, когда началась слежка. Он сказал, что она нелепо подводит глаза углем, и я с ним согласен — это глупо и неприемлемо в нашем деле.