Колебания Глухаря были недолгими. Он сжал ключи и засунул их в карман.

— Договорились. Но учти, если кинешь, я тебя живым в бак с кислотой засуну.

— Вот это разговор, — Люций встал и протянул руку. — Машину заглуши. Аккумулятор состояние стоит.

* * *

До вечера Люций провалялся в помещении отдыха шахтёров.

Это была небольшая комната, как и другие, вырубленная в пустой породе. Тут были вентиляция, так что воздух был свежим. Здесь стояли столы, скамейки, вдоль стен были устроены топчаны. На одном из таких и развалился Люций, подложив под голову свитер.

Ближе к вечеру появился Расим, притащив чайник и две чашки.

— Помнишь, недавно я к тебе заходил за чем. У тебя две ложки осталось, ты мне обе отдал. Я сберёг.

Шахтер сел, разлив напиток по кружкам, достал из кармана хлеб, завёрнутый в ткань.

— С машиной это ты хитро придумал, — сказал он, — понятно, Глухарь и Александера теперь на ножах будут.

Люций кивнул. Машина была подарком отца начальника охраны. Александера всё-таки завалил службу тогда, через год после основания Сибая. У Люция был шанс избавиться от опостылевшего мажора, но отец снова попросил за сына, подарив машину. Люций спрятал её в шахте до лучших времён, которые так и не наступили.

— Что теперь?

— Теперь задачка посложнее. Помнишь, как я Александеру чуть не отлупил, тогда ещё, на вокзале?

Расим кивнул.

— Вот и я помню. А вот он, похоже, подзабыл. Сейчас я ему ещё раз вломлю, но чужими руками. Всё готов отдать, лишь бы увидеть, как он проиграет.

Из туннеля послышались шаги и появился знакомый пожилой шахтёр в сопровождении настороженного Дмитрия.

— Да садись, садись! — приглашающе сказал Расим.

Люций налил ему чаю. Тот понюхал и с подозрением выпил.

— Что надо? — буркнул он.

— Знаешь, вот просто хотел поговорить, — ответил Люций. — Мы же с тобой уже пару лет не говорили с глазу на глаз? Забился ты на станцию, к тебе и не подойти. Помнишь, как раньше-то сидели под бутылочку?

Дима кивнул.

— Да, сидели. Вот только тогда и мы были другими, и Сибай был куда лучше.

Люций скривился.

— Да, тут ты прав. Но сейчас другой вопрос у меня к тебе, — вкрадчиво сказал Люций. — Ты хочешь быть комендантом?

За четыре дня до выборов Хворост собрал совещание в «Гудке» — ангаре на краю станции. Это был сваренный из мусора ангар с парой утеплённых комнат, построенный над тупиком путей на станции. Позади ангара был овраг, полный острого, опасного железа, а по сторонам, вдоль забора, был навален разный хлам, так что сюда можно было прийти незамеченным. Место это было уединённое, далёкое как от охраны, так и возможных стукачей среди своих — в самый раз для собраний.

Ким пришёл вместе с Муркой — они вдвоём чинили прожекторы на стене Внешнего города, когда появился связной с сообщением о встрече. Они пришли первые, тут не было никого, и они включили обогреватель. Через двадцать минут появился Хворост, он пришёл со стороны дальних ворот в периметре станции. Последними просочились Море и Залив, они ждали на Станции и вальяжно пришли последними. Залив тут же выкрутил обогреватель на максимум и сел перед ним на корточки, отогревая руки. Марина закурила, сев на диван, пуская струйки дыма в потолок.

Ещё в комитете была Луиза, и она была единственным человеком, о котором со страхом и уважением отзывались и народники, и Карина. Он так и не понял, кто она, но основная доля денег для революционеров приходила от неё. Она не состояла в комитете, но, насколько понял Ким, уже много лет оказывала огромную поддержку. Хворост однажды признался, что без неё Комитета не было бы.

— Пожрать принёс кто? — спросила Мурка.

Заговорщики переглянулись. В который раз Ким подумал, что в хозяйственном отношении все они были бесталанными.

— Естественно, на вас-то надежды нет, — проворчала девушка, вытащив из-под куртки завёрнутый в ткань деревенский хлеб. Она успела поменяться с кем-то из Заповедника на патроны, пока Ким за двоих отсвечивал на стене. Если бы кто-то из городских увидел, точно поднял бы бучу — в столовой подавали лишь жидкий суп. Тема еды в последние дни стала главнейшей в Сибае — паникёры всерьёз говорили о близости голода.

Хворост достал травяной сбор, который курил вместо табака, набил трубку и комитет в который раз погрузился в бессмысленные споры об операции. До выборов оставалось всего два дня, никто не сомневался, что сразу после выборов будут беспорядки. Плохо было то, что горожане в массе своей были безидейными людьми, и надежд, что они, пользуюсь численностью, сомнут охрану, не было. Конечно, существовал актив среди шахтеров и фермеров, который можно и нужно было использовать.

У Хвороста были подвязки среди боевых групп шахтёров — если их вооружить, они готовы были заблокировать шахту и Внешний Город. Пётр вёл работу с активом фермеров — с их помощью они должны были заблокировать фермы и жилую часть города.

После блокировки жилой части, шахт и ферм, Мурка должна будет устроить пожары во Внешнем Городе, чтобы заблокировать уфимских военных. Предполагалось, что во время конфликта, поддержку окажут и люди Фангата, но особой надежды на это не было.

Если беспорядки заставят Администрацию пойти на попятную, тогда власть перейдёт укрупнённому Комитету, куда войдут незапятнанные связями с текущей властью представители всех фракций. Море предлагала обсудить пути отхода, если что-то пойдёт не так, но Дима отмахивался, приговаривая «лучшая мотивация успеха — это сожжённые мосты».

Ким занял позицию над схваткой, игнорируя доводы обоих, хотя на самом деле он просто не знал, что же стоит делать. Все его надежды были на Карину — он надеялся что, если что-то пойдёт не так, у неё есть план бегства.

Хворост закурил уже четвёртую самокрутку, оборвав бесконечный спор.

— Мурка, давай ты расскажи про город. Какие последние новости?

Мурка, как штатный электрик, свободно проходила во Внутренний Сибай. В её ведении была связь с ячейками внутри города, в первую очередь среди братии Арсена. Девушка не допускала мирного исхода — все её мысли были только о будущем кровавом рубилове, где всё и решится. По слухам, ещё маленькой девочкой она вошла в банду Свища, предшественника Армянина. Она воровала у северян, воровала в городе, но даже будучи не раз бита, не думала свернуть от такой жизни.

Она была необразованной, полагаясь на чуйку, и та её не подводила. Девушка не верила никому и ничему, она как-то попробовала обворовать начальника станции, но, в отличие от прочих, он накормил её, дал денег и отпустил, сказав приходить, если замерзнет и проголодается. Столкнувшись первый раз с добротой без условий, Мурка ушла из банды и обосновалась на Станции, став тенью Хвороста.

Она не признавала никого и ничего, слушалась только Дмитрия. Вот и с Кимом она решила сама, мигом назначив его себе в парни. В их отношениях было мало романтики, скорее это был временный союз двух людей, жизнь которых не стоит копейки. Ким думал с болью, что их отношениям придёт конец, когда решит она, и он не сможет ничего изменить.

— Да всё по-прежнему, перетёрла со связными, — сказала она, отщипывая мизерные крошки от ломтя. — Там четыре группы, две по воде, две по канализации. Когда всё начнётся, они перекроют воду. Восемь лет назад толпу разогнали водомётами, сейчас у охраны это не получится. Ну, и без сортиров городские быстрее пойдут на переговоры.

Хворост удовлетворённо кивнул.

— Пётр, что с фермерами?

— Там всё железно, — ответил тот. — На пределе народ. Их гнобит охрана, одна искра, и на фермах полыхнёт. Единственное, за ними контроль сильный, тяжело связь держать.

— Знаю, но всё-таки нужно не терять связи, — сказал Пётр. — Боюсь, когда до выступления дойдёт, они могут отколоться, начнут выдвигать свои требования, и их попросту купят. Глухарю тут веры нет.

Пётр кивнул и закрыл глаза, вытянув ноги к обогревателю. Ким достаточно хорошо понимал таких, как он. Брат Марины не был идейным борцом, любые жизненные сложности ввергали его в депрессию. Вот только когда разговор заходил о неизбежных расстрелах и люстрациях после победы, его глаза загорались огнём, а маленькие усики воинственно закручивались. Он как должное принимал преимущества, что давало нахождение в Комитете, при этом избегая любой ответственности. Он не очень-то жаловал Кима, который тут же начал организовывать подпольную работу по правилам. Явки, тайники, пароли, стали ежедневной работой в подполье, и это раздражало Петра, но у того недоставало духу спорить.