С ужасом она слышала отчёты спасателей, как в лагерях, где было несколько тысяч человек, к утру оставалась сотня. Частой причиной гибели лагерей был голод — через пепел и снег не могла пробиться помощь. Лучше всех было лагерям вдоль железных дорог, до них легко можно было доставить топливо и еду. Она завела карту, отмечая точками места, откуда слышала сообщений. С каждой неделей их становилось всё меньше.

Лу накрыла депрессия, ни разу за всё время она не слышала, что происходило с городом, где были её родители. Она забросила работу, забывала про еду, непрерывно слушая эфир, надеясь услышать хоть что-то. Её спасла Ксения. Она переселилась к ней в комнату, заставляла есть, принимать душ и ходить на работу.

Иногда в эфире она слышала голоса на других языках. Она делала записи и тащила их Ксю, которая могла перевести, но та лишь раздражённо отмахивалась.

— Не нужно тебе это слушать, — говорила Ксения, но сама становилась мрачной, — работай. Это успокаивает.

Ко второй зиме стало ещё хуже. Датчики показывали, что в июне температура падала до минус десяти, а к декабрю ночью мороз достигал восемьдесят градусов. Голоса в эфире стали редкостью, она уже узнавала всех, как родных. Много было голосов из Казани, выходили в эфир почти все города Башкирии, иногда она слышала Екатеринбург, Кемерово, Томск.

Вот только когда жизнь под землей стала привычной и предсказуемой, когда утихли волнения ученых, понявших как их обманули со сроком нахождения под землей, когда она смирилась с отсутствием вестей от родителей и начала всерьёз думать о том, чтобы самой позвать Рыжего на свидание, всё изменилось.

В Институт пришли Верхние.

Искандер стоял перед «Полушкой».

Двери в столовую охранки были изрисованы граффити, хотя их каждую неделю закрашивали. Это был форс у молодых из фермеров. Говорят, девчонки не шли танцевать с тем, кто такую глупость не отмочил. На рынке было непривычно тихо — северяне почти исчезли, и от огромных толп посетителей остались редкие обитатели Заповедника. По улице тянуло холодом — для экономии на улице отключили отопление. Свет тоже почти полностью выключили, улицу освещали только вывески и свет окон «Шахты». Прямо на улице стояли мусорные баки, источающие вонь. Над ними можно было разглядеть выцветший, нарисованный от руки плакат «Экономь топливо, закрывай двери».

— Ну, что замер? — недовольно спросила Иванка.

«Романтики в ней хватило минут на пятнадцать», — обиженно подумал Искандер. Он повёл плечами, словно разминаясь перед дракой, и шагнул внутрь. В лицо ударил жар, отопление было демонстративно выкручено на максимум. Вдоль одной из стен вытянулись довоенные хромированные прилавки, за которыми виднелись помещения кухни.

За столами в баре сидело два десятка охранников. «Полушка» во всём демонстрировала, что тут обитает элита — вместо древней обшарпанной мебели тут были резные столы и стулья, накрытые скатертями. Вместо алюминиевых тарелок тут была настоящая посуда. В других столовых было тесно — они непрерывным конвейером там обслуживали почти две тысячи горожан, тут же можно было поесть с комфортом. Роскошью и разнообразием меню мало отличалось от ресторана Армянина во Внешнем Городе. Искандер слышал, что Комендант выступал против отдельной столовой для охраны и администрации, но сосредоточенный натиск Александеры, Ильфата и Плюхи продавил идею.

Сейчас тут обедала дневная смена охраны, самая борзая, которая охраняла фермы и блюла внутренний распорядок. «Мало того, что ночью они высыпаются, так тут ещё каждый или сержант, или лейтенант», — зло подумал Искандер. Он рассказал Венере, но та объяснила, что в этом был глубокий смысл. Александере нужна была конкуренция, чтобы охранники понимали, что их могут заменить. Звания в охране раздавалась легко, а полагающиеся им привилегии давали только тем, кто занимал руководящую должность. Искандер был одним из пяти капитанов охраны. При этом должностей под это звание было две, поскольку город Александера ревниво контролировал сам. Ещё для двух капитанов оставались контроль Внешнего Города, и патрули за стеной, чем занимались Артур и Искандер. Оставшаяся троица, питание и оклад которых мало отличались от рядовых, делала всё, чтобы занять эти места. Искандер возразил тогда Венере, что на склоки тратилось больше сил, чем на работу, но мать лишь развела руками.

Искандер заметил, что стоит на пороге и скрипит зубами. Когда ты растёшь, выдирая кусок хлеба и глотки таких же беспризорников, ты не думаешь о том, что справедливо, а что нет. Ты дерёшься, воруешь, лишь бы у тебя был кусок хлеба. Ты вырастаешь с этим чувством, оно давит изнутри, как пружина, заставляющая тебя каждый день прогрызать путь наверх. «Всех грызи иль ляжь в грязи», — так говаривал Александера, натравливая охранников друг на друга.

Вот только, когда Искандер вырвался за пределы душных стен, когда увидел людей, настоящих, не то что эта глумливая шушера, он начал думать, а стоило ли оно того? Он вспомнил, как издевался над добрым толстяком Артёмом, и ему стало стыдно.

Иванка пошла к лучшему столику у окна, которое выходило на торговую улицу, с показным радушием обнявшись с помощницей Люция. Искандер посмотрел на изящную Карину и в очередной раз подумал о словах коменданта, что сейчас люди ни черта не понимают в красоте. Карина была самой необычной девушкой в городе, с точеными чертами лица и голубыми глазами цвета чистого льда. Она приехала из Уфы два года назад, быстро заняв место помощницы коменданта. Слухи про её возвышение ходили самые скабрёзные, вот только Искандер по долгу службы общался с ней и понимал, что девушка хитра, как лиса, и легко заняла бы эту должность и без внешних данных.

Искандер вышел из к столикам, и зал взорвался приветственными криками. История о плене у ордынцев и последовавшем бое взбудоражила город. Такие истории были редкостью — если ты попал в плен Орде, то шансов вернуться не было. К Искандеру подскочил Артём, опасливо похлопав по плечу.

— Долго шёл! Ты почему завтрак пропустил?

Искандер кивнул в сторону стола, где Иванка о вполголоса разговаривала с Кариной. Артём посмотрел на девушку, его губы сжались в тонкую линию. И этот туда же, сохнет. В который раз Искандер подумал, что вот ради таких взглядов он и начал встречаться с дочкой Ильфата.

— Что с Плешивым? — спросил Искандер.

За одним из столиков сидел избитый до неузнаваемости охранник — лицо того было опухшей синей маской, верхняя часть головы была замотана бинтом в огромный тюрбан. Из-под тюрбана ниспадали длинные волосы до плеч.

— Опять с уфимскими сцепился в кабаке у Ели, — сказал Артём. — Подрался с солдатом из-за одной из наших девчонок из города. Плешивый позвал на улицу, вот и поговорили. Говорят, Плешивый летал, как кролик в пасти овчарки. Куртку, вон, порвали.

Искандер поёжился — он бы не рискнул задирать бойцов гарнизона. Он себя слабаком не считал, но там были очень серьёзные ребята. В госпитале до сих пор было тесно от покалеченных шахтёров — разнимая толпу, уфимские накрошили костей и черепов больше, чем шахтёры и северяне проломили друг другу за все прошлые драки.

— Ну мы собрались, кто свободен был, морды им начистить, — с жаром продолжил Артём. — Вот только уфимских вышло два шкафа, каждый небо заслоняет. Валите, говорят, отсюда. Ну мы тихонько стоим, только Артур и говорит, вы ему куртку порвали, давайте откуп. Те даже спорить не стали, вон, куртку ему дали новую. Так что, считай, с прибылью подрался.

— Да. Рожа хрен с ней, а вот куртку порвали, непорядок.

Он посмотрел на избитого охранника — тот радостно улыбался, вместе передних зубов у него зиял прогал. Он красовался новой курткой.

— Слушай, а что Александеры нет? — спросил он.

Артём оглянулся.

— Он в нумерах. Там приходил ещё майор уфимский, но ушёл. Ещё и латыш заходил, тоже свалил уже. Пойдёшь к нему?

Армянин. Жуткий ведь человек, но пока не поговорил с Василем, так и думал, что для города он меньшее зло. Что лучше один бешеный пёс, чем сотня голодных крыс. Понятно, что будет в городе какая-то мафия, ведь есть в городе какой-то теневой бизнес. Но вот две недели назад Искандер попал в подвал к Хохлу и увидел, что не стоило видеть. После этого и задумался, о чём же он ещё не знал?