– Мисс Стил, о чем это вы? – Крадусь за ней вокруг кухонного стола. – Будет хуже, если мне придется за тобой побегать.

– Только если ты меня поймаешь, Кристиан. А я пока что не намерена сдаваться.

Она серьезно?

– Анастейша, ты можешь упасть и набить шишку. А это напрямую против правила номер семь, теперь шесть.

– Я подвергаюсь опасности с тех пор, как встретила вас, мистер Грей, и правила тут ни при чем.

– Согласен.

Может, это не игра. Она пытается мне что-то сказать?

Ана замешкалась, и я стремительно бросаюсь к ней, расставив руки. Она визжит и прячется за стол, отгородившись относительно безопасной деревянной поверхностью. Губы у нее полураскрыты, взгляд одновременно дерзкий и испуганный, халат соскользнул с плеча. Какая горячая девочка! Так бы и трахнул.

Я медленно подкрадываюсь, Ана пятится.

– Умеешь ты заморочить мужчину, Анастейша.

– Любой каприз, мистер Грей. Заморочить в каком смысле?

– Отвлечь. От жизни. От вселенной.

От мыслей о пропавших бывших нижних. От работы. От нашего соглашения. От всего.

– Ты и впрямь очень увлечен игрой.

Она не сдается. Я останавливаюсь и, скрестив руки на груди, раздумываю над своей стратегией.

– Мы можем целый день играть в догонялки, крошка, но я тебя все равно поймаю, и тебе будет только хуже.

– Не поймаешь, – с абсолютной убежденностью возражает она.

Я хмурюсь.

– Ты как будто не хочешь быть пойманной?

– Не хочу. В том-то и дело. Наказания для меня – все равно что для тебя мои прикосновения.

И, откуда ни возьмись, меня затапливает тьма, окутывает, точно саван, пеленой ледяного отчаяния.

Нет. Нет. Прикосновений я не вынесу. Никогда.

– Вот как, значит?

Слова, словно прикосновения, словно ее ногти, оставили белые отметины у меня на груди.

Она моргает, наблюдает за моей реакцией, а потом продолжает очень ласково:

– Нет. Я чувствую все это гораздо менее остро, чем ты, просто для сравнения… – Вид у нее взволнованный.

Ох, черт! Наши отношения предстают в совершенно ином свете.

– А… – бормочу я, не в состоянии выдать ничего более вразумительного.

Она делает глубокий вздох, подходит ко мне и со страхом смотрит прямо в глаза.

– Тебе настолько плохо? – шепчу я. Оказывается, мы просто несовместимы.

Нет. Не хочу в это верить.

– Ну… нет, – произносит она; какое облегчение! – Нет. Я испытываю смешанные чувства. Наказания мне не нравятся, однако не в крайней степени.

– Но вчера, в игровой, ты…

– Я делаю это для тебя, Кристиан, потому что тебе это нужно. Не мне. Вчера ты не причинил мне боль. Там ситуация была другая, внутренне я могу такое принять и доверяю тебе. Но, когда ты хочешь меня наказать, я боюсь.

Черт. Объясни ей.

Карты на стол, Грей.

– Я и хочу сделать тебе больно. Только не чересчур, вполне терпимо. – Я никогда не зайду слишком далеко.

– Зачем?

– Просто мне это нужно, – шепчу я. – Не могу объяснить.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу.

– А сам понимаешь?

– Да.

– Но мне не расскажешь.

– Тогда ты с воплями убежишь отсюда и никогда больше не вернешься. Я не могу так рисковать, Анастейша.

– Ты хочешь, чтобы я осталась.

– Ты даже не представляешь насколько. Я не могу потерять тебя.

Ее близость невыносима. Я хватаю ее в охапку, чтобы не дать сбежать, притягиваю к себе, ищу губами ее губы. Она откликается на мое желание, приникает губами к моим губам, целует в ответ с той же страстью, надеждой и возбуждением. Подступившая было тьма отступает, сменяется умиротворением.

– Не оставляй меня, – шепчу, прижимаясь к ее губам. – Ты сказала, что не уйдешь, и молила не бросать тебя, во сне.

– Я не хочу уходить, – отзывается она, а сама настойчиво заглядывает мне в глаза в поисках ответов. А я весь на виду – вся моя уродливая, искореженная душа. Как объяснить ей, что, только делая ей больно, я чувствую себя нужным, живым. Я поднимаю в воздух плеть, и тогда моя боль на время уходит вместе с ужасом и желанием исчезнуть внутри моего стеклянного шара. Только так мой мир приходит в баланс – с каждым ударом плети гармония восстанавливается… ненадолго.

– Покажи мне, – просит Ана.

Не понимаю, о чем она.

– Показать?

– Покажи, насколько будет больно.

– Что? – Я в недоумении отшатываюсь.

– Накажи меня. Я хочу понять, насколько все ужасно.

О, нет. Я убираю руки, отступаю прочь.

Глядя на меня открыто, искренне, серьезно, она снова предлагает мне себя – целиком, разрешает сделать с собой все, что я пожелаю. Невероятно. Просто не верится.

– Ты согласна попробовать?

– Да. – Вид у нее очень решительный.

– Ана, я не могу тебя понять.

– Я сама себя не понимаю. Пытаюсь разобраться. И мы с тобой оба поймем, раз и навсегда, способна ли я на такое. Если я выдержу, значит, может, и ты…

Она замолкает, а я отступаю еще дальше. Она хочет дотронуться до меня.

Нет.

Но если мы попробуем, то узнаем.

Способен ли я?

И в этот миг мне ничего не хочется сильнее…

Не давая себе времени передумать, я хватаю ее за руку и тащу наверх, в игровую. У двери останавливаюсь.

– Я покажу тебе, насколько все ужасно, а ты сама решишь. Готова?

Она кивает с такой уже хорошо знакомой мне упрямой решимостью.

Да будет так.

Я открываю дверь, хватаю ремень с крючка, пока она не передумала, и тащу ее к скамейке в углу комнаты.

– Наклонись, – тихо приказываю я.

Ана молча подчиняется.

– Мы здесь, потому что ты согласилась, Анастейша. И ты от меня убегала. Я ударю тебя шесть раз, можешь считать со мной вместе.

Она по-прежнему молчит.

Я задираю на ней халат, обнажая роскошную задницу. Провожу пальцами по ягодицам, по бедрам. Меня бьет дрожь.

Вот оно! То, чего я хочу! К чему я стремился…

– Запомни: не смей от меня убегать! А еще ты закатывала глаза. Ты знаешь, что мне это не нравится. – Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь мгновением, силясь унять колотящееся сердце.

Мне это нужно. Я – вот такой.

Она справится.

Она еще ни разу меня не разочаровала.

Удерживая ее одной рукой за поясницу, достаю ремень. Делаю еще один глубокий вдох, концентрируясь на предстоящей задаче.

Ана не убежит. Сама меня попросила. Я повторяю это, как мантру, но правда заключается в том, что сейчас я не смогу остановиться, даже под страхом потерять ее навсегда. Больше никаких отговорок и полумер. Добро пожаловать в мир тьмы.

Я замахиваюсь и сильно бью ее по заднице. По обеим ягодицам. Она вскрикивает от неожиданности. Но не считает… и слово-стоп не говорит.

– Считай, Анастейша! – командую я.

– Раз! – кричит она.

Ладно… это не стоп-слово.

Ударяю еще раз.

– Два! – вопит она.

Вот так, детка, выплесни все наружу. Посмотри на мир моими глазами.

Снова бью.

– Три! – морщится она.

У нее на заднице тройной след от ремня. Добавляю четвертую полосу.

Никто тебя не услышит, детка. Кричи, сколько хочешь.

Ремень опять взлетает. Я чувствую себя богом.

– Пять, – всхлипывает Ана, и я замираю в ожидании стоп-слова. Но она молчит.

И последний на удачу.

– Шесть, – хрипло, полузадушенно шепчет Ана.

Я роняю ремень, полностью отдавшись сладкой эйфории наслаждения. Точно пьяный, нечем дышать; наконец-то насытился! Жажда крови, боли и криков удовлетворена, и по венам разлетается наслаждение – самый острый наркотик из всех возможных. Ой, девочка моя, прекрасная, униженная и поверженная моя девочка! Твои руки дрожат, твой мир распадается на части, сейчас ты чувствуешь мою власть, как никогда. Боль все делает настоящим, куда более реальным, чем пустое соглашение на бумаге. Боль станет навечно частью тебя. Но сейчас я хочу зацеловать каждый дюйм твоей кожи. Получилось! Как я и хотел. Я раскрываю объятия, притягиваю ее к себе.