Ради всего святого!

– Езжай осторожно, – ворчу я.

– До свидания, Кристиан, – прощается Ана. Голос у нее дрожит, словно она старается не заплакать.

Вот дерьмо! Злость и тревога за Ану тут же исчезают, уступая место беспомощности. Машина с громким тарахтением уезжает вверх по улице.

Возможно, я больше никогда не увижу Ану.

Стою на тротуаре как дурак, пока задние габаритные огни ее автомобиля не исчезают в темноте.

Ну почему все пошло наперекосяк? Нет, Грей, неправильный вопрос. Почему ты решил, что что-то может сложиться? Иди и забудь о ней, ломай чьи-нибудь другие судьбы. Ты был рожден таким, тебя отвергла твоя же собственная мать. Она предпочла смерть, чего еще тебе нужно.

Бреду назад в отель, захожу в бар и заказываю бутылку «сансера». Беру ее с собой в номер. Открытый ноутбук стоит на столе и, прежде чем откупорить вино, я сажусь и набираю е-мейл.

Гляжу на часы. Ане потребуется по крайней мере двадцать минут, чтобы добраться до дома. Возможно, дольше, в этой-то капсуле смерти. Я пишу сообщение Тейлору.

Открываю бутылку, наливаю бокал вина, беру книгу и читаю, изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Глаза то и дело косятся на экран ноутбука. Когда она ответит?

Проходят минуты, и моя тревога стремительно нарастает. Почему Ана не ответила на е-мейл?

В одиннадцать часов пишу ей эсэмэску:

Ответа нет. Возможно, Ана сразу легла спать. Почти в полночь отправляю ей еще одно письмо.

Мы увидимся завтра, на выпускной церемонии, тогда и узнаю, получил ли я от ворот поворот. С этой печальной мыслью раздеваюсь, залезаю в постель и смотрю в потолок.

Ты профукал эту сделку, Грей.

Мамочка ушла. Иногда она уходит на улицу. Я остался один. Я, мои машинки и мое одеялко. Когда она приходит домой, то спит на диване. Диван грязный и липкий. Мамочка устала. Я укрываю ее своим одеялком. Иногда она приносит еду. Я люблю эти дни. Мы едим хлеб с маслом. А иногда у нас макарошки с сыром. Моя любимая еда. Сегодня мамочка ушла. Я играю с машинками. Они быстро ездят по полу. Мамочка ушла. Она вернется. Обязательно вернется. Когда придет мама? Уже темно, а мамы все нет. Я могу включить свет, если встану на стул. Щелк-щелк, щелк-щелк. Светло-темно. Светло-темно. Я хочу кушать. Я ем сыр. Сыр лежит в холодильнике. На сыре голубой пух. Когда вернется мама? Иногда она приходит с ним. Я его ненавижу. Я прячусь, когда он приходит. Чаще всего я прячусь в мамином шкафу. Шкаф пахнет мамой. Так она пахнет, когда ей хорошо. Когда придет мамочка? В моей кроватке холодно. И я голодный. У меня есть одеялко и машинки, но нет мамы. Когда мамочка вернется домой?

Я вздрагиваю и просыпаюсь.

Черт! Черт! Черт!

Ненавижу свои сны. Они полны мучительных видений, разрозненных напоминаний о времени, которое я хочу забыть. Сердце бешено колотится, и я мокрый от пота. Но хуже всего то, что после кошмаров я просыпаюсь с чувством всепоглощающей тревоги, и приходится с ней бороться.

С недавних пор кошмары участились и стали еще ярче. Понятия не имею почему. Чертов доктор Флинн, он вернется только на следующей неделе. Хотя нет, я знаю почему, только не хочу самому себе признаваться в этом. Она ушла от тебя, Ана сказала тебе «нет».

Обеими руками ерошу волосы и смотрю на часы. Без двадцати двух минут шесть и сквозь шторы уже просачивается рассвет. Скоро вставать.

Марш на пробежку, Грей!

От Аны по-прежнему ничего нет. Я бегу по тротуару, и с каждым шагом тревога усиливается.

Уймись, Грей! Просто, на хрен, уймись!

Я знаю, что увижу Ану на университетской выпускной церемонии, но не могу сдержаться. Перед тем как пойти в душ, отсылаю ей еще одну эсэмэску.

Мне просто нужно знать, что у нее все в порядке.

После завтрака от Аны по-прежнему ни одного слова. Чтобы выбросить ее из головы, пару часов работаю над своей речью. Мне выпала честь выступить на церемонии вручения дипломов и поведать об огромной работе, которую проводит университетская кафедра экологии, и каких успехов она вместе с холдингом «Грей энтерпрайзес» добилась в разработке сельскохозяйственных технологий для развивающихся стран.

«Часть твоего плана накормить весь мир?» – проницательное замечание Аны эхом отдается в моем мозгу, и я вспоминаю ночной кошмар. От одной мысли, что где-то на земле голодают дети, мне становится плохо. Физически плохо. Так что я, скорее, делаю это из заботы о себе и своем самочувствии.

Кошмар отступает, пока я переписываю речь. Черновик, который прислал Сэм, мой вице-президент по связям с общественностью, по-моему, слишком пафосен. Требуется целый час, чтобы переделать состоящий из журналистских штампов вздор в нечто более человеческое.

Половина десятого – и все еще ни словечка от Аны. Ее молчание угнетает и, если честно, довольно оскорбительно. Звоню ей, но попадаю на голосовую почту. Вешаю трубку.

Может, хватит унижаться, Грей?

Раздается сигнал входящего сообщения, и мое сердце едва не выпрыгивает из груди. Увы, е-мейл от Мии. Улыбаюсь, несмотря на отвратительное настроение. Миа с самого начала была для меня лучиком света, маленьким озером с улыбками и тысячей слов в минуту. С тех самых пор, как ее внесли в дом и представили мне как мою новую сестричку. Элиот долго возмущался, что ее я принял безо всякого сопротивления и ревности, чего не скаже шь о наших с ним отношениях в детстве. Я скучал по этой девчонке.