— Итак, даем обет воздержания, — поддержала ее Джуно.

— Вот именно. Будем обходить мужчин стороной.

Они сами нисколько не верили своим словам.

После совместной поездки в Нью-Йорк Джуно и Лидия особенно сдружились. Лидии нравилась Джуно, высокая, красивая девушка с Дикого Запада. Она питала к ней исключительное доверие, но постепенно начала отдаляться, опасаясь, что слишком раскрылась перед подругой, ибо вообще была не склонна к откровенности и давно уже обходилась без этого.

Как-то раз Джуно догнала Лидию после репетиции.

— Последнюю сцену ты сыграла потрясающе. Она получилась очень динамичной.

Лидия надела меховые наушники и обмотала вокруг шеи теплый шарф.

— Спасибо, Джуно. По-моему, получилось то, что надо.

— Хочешь выпить чашечку кофе? Заодно и поговорили бы. Последние две недели мы с тобой почти не виделись.

— Извини, но завтра мне надо сдать реферат.

Джуно внимательно посмотрела на подругу:

— У тебя все в порядке? Нет неприятностей?

— Все в порядке, — беззаботно ответила Лидия. — Просто на меня свалилось много работы: и премьера пьесы в следующий уик-энд, и все прочее.

— Понимаю, но может, выкроишь полчасика?

Лидия рассеянно улыбнулась:

— Нет… Я правда не могу. До свидания. — И она поспешно пошла через университетский двор.

— До свидания, — вздохнула Джуно, не понимая, почему Лидия вдруг охладела к ней, и отправилась к себе в комнату. В детстве она легко заводила друзей, теперь сходиться с людьми ей стало гораздо труднее. Джуно овладело знакомое чувство одиночества.

Алекс Сейдж, порывшись в кармане старомодной енотовой шубы, выудил «бычок» «Акапулько-голд», зашел в подъезд, чтобы раскурить его, потом направился прочь от колледжа Бренфорда, где в этот момент шла премьера его пьесы «В задымленной комнате». Алекс так нервничал, что не мог находиться в зале.

Ему удалось отразить в пьесе события, последовавшие за тем, как в Йеле ввели совместное обучение. Перенеся время действия на пятнадцать лет вперед, он показал встречу однокурсников, но положил в основу реалии и характеры нынешнего года. Замысел пьесы, пока Алекс работал над ней, казался ему необычайно новаторским. Сейчас же он не понимал, что побудило его представить все это широкой аудитории.

Вернувшись в Бренфорд, Алекс вошел в фойе и сразу услышал гомерический хохот зрителей, но подавил искушение незаметно проскользнуть в зрительный зал и понаблюдать за происходящим. А вдруг публика смеется не над остроумными репликами, а над самим драматургом?

Алекс взглянул на часы. До конца спектакля оставалось десять минут. Напрасно он пригласил к себе всех участников после премьеры. В старых фильмах нередко показывали, как это бывает: собравшиеся мрачно и смущенно наблюдают за неудачливым драматургом, который напивается и отпускает злобные и плоские шутки.

Последние десять минут тянулись бесконечно долго, и Алекс ходил взад-вперед по коридору. Ничто не нарушало тишину в зале. «Ох, пропади все пропадом, — подумал он. — Значит, » все еще хуже, чем можно было предположить. Пьеса провалилась». Алекс прислушался, ожидая, что из зала донесется свист и топот ног.

И тут произошло невообразимое. Занавес опустился, и раздался гром аплодисментов. Актеры вышли на сцену, и аплодисменты загремели еще громче. Потом публика начала кричать, требуя автора. Алекс как во сне поднялся на сцену. Участники спектакля поздравляли, обнимали и целовали его. Муки и страхи рассеялись.

Пьеса имела несомненный успех.

— Эй, парень, потрясающее зрелище!

— Великолепно, Сейдж, просто великолепно!

— Черт побери, это действительно остроумная пьеса.

Уверен, что Йельский драматический театр тоже захочет поставить ее.

За кулисами, окруженный почитателями, Алекс погрузился в знакомую стихию. Давно уже он не испытывал такого удовлетворения! Ему впервые удалось воплотить свой замысел так, как хотелось.

— Бродвей через пять лет. Договорились? — Рауль Роджерс обнял его.

Алекс рассмеялся:

— Понял. Может, раньше, если мне повезет.

— Не скромничай, Алекс. Тут дело не в одном везении! Главное — талант. — Лидия в черном декольтированном платье, с трудом отделавшись от поклонников, подошла к Апексу.

— Спасибо, Лидия. Мы с Раулем всегда готовы принять тебя в актерскую труппу на Бродвее, — Алекс поцеловал ее. — Однако полагаю, ты окажешься там раньше, чем мы. Твоя игра великолепна!

— А ты откуда знаешь? — спросил Рауль и, наклонившись к Лидии, громко прошептал:

— Алекса не было в зале. У него на нервной почве заболел живот, и он не видел второго акта.

— О чем это ты? Мне просто захотелось глотнуть свежего воздуха, а нервы у меня крепче, чем Форт-Нокс.

Вот Рауль, например…

— А у Рауля в это время так разыгрались нервы, что он порвал за кулисами текст пьесы в клочья, — засмеялась Джуно.

— А я-то считал, что у нас бесстрашный режиссер! А как чувствовала себя наша премьерша? — спросил Алекс.

— Я никогда не отличалась храбростью. Пока не выйду на сцену, не могу ни есть, ни спать. Меня преследует страх, что забуду роль.

— Кстати, работа осветителя — тоже нелегкая, — вставила Джуно. — Держать световое пятно на премьерше и помнить порядок реплик, когда актеры путают текст, весьма напряженное занятие. И что за удовольствие получают люди в театре?

Все дружно рассмеялись и, обменявшись рукопожатиями, торжественно поклялись переключиться на занятия высокой наукой.

В комнате Алекса, которую он снимал вместе с Брюсом Хопкинсом, собрались молодые люди, похожие на хиппи. Слух о вечеринке распространился молниеносно. Кроме юношей и девушек, увлеченных театром и литературным творчеством, здесь появилась самая разношерстная публика, осведомленная о том, что Алекс угощает отличным вином, хорошей «травкой» и отменной закуской. Письменный стол Алекса, обычно заваленный бумагами, освободили, и теперь на нем лежали копченый лосось, хлеб, сыры и холодные мясные закуски, доставленные посыльным из Нью-Йорка с поздравлениями от Кэсси Сейдж-Тревиллиан.

Джуно на вечеринке появилась поздно, и не одна, а со своим приятелем Хоппи Джонсом, студентом факультета искусств и гомосексуалистом. С недавних пор она отлично проводила время с этим безопасным для нее парнем, когда поблизости не было его приятелей.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда! — воскликнул Алекс, неся поднос с пластмассовыми стаканчиками и бутылкой вина.

— Нам, рабочим сцены, пришлось задержаться и все прибрать. Ведь знаменитые драматурги этим не занимаются. — Джуно поцеловала Алекса. — Прими мои поздравления. Здесь, далеко от Бродвея, ты всем очень понравился. — Она представила ему Хоппи, и Алекс налил им вина. Хоппи заметил в комнате одного из своих любовников и быстро подсел к нему.

Алекс обнял Джуно.

— Наконец-то ты одна, — улыбнулся он. — Твой приятель к тебе не пристает?

— Не смеши меня, Алекс. Я начала поститься.

— А я-то надеялся, что у нас с тобой намечается интрижка!

У Джуно екнуло сердце, но она сказала себе, что Алекс, наверное, просто в игривом настроении, ибо опьянен успехом и вином.

Кто-то положил руку ей на плечо. Джуно, обернувшись, увидела Макса Милтона и почувствовала смятение. Уже несколько недель Макс чудился ей за каждым углом, и она, выходя на улицу, всякий раз с опаской окидывала взглядом университетский двор, надеясь избежать встречи, если заметит его издали. Зрачки у небритого Макса были расширены.

— Ты последнее время почти недоступна, — не вполне внятно пробормотал Макс. — А я искал тебя.

— Неужели? — Джуно быстро огляделась. К кому бы подойти?

— Да, — продолжал Макс. — Ты все же настоящая сучка.

Девушка видела, что он так же враждебен, как и в тот последний вечер, и боялась, что Макс спровоцирует скандал.

— Думай что хочешь, Макс.. — Джуно направилась прочь, но он грубо схватил ее за плечи. — Возьми себя в руки и оставь меня в покое. Я не хочу сейчас разговаривать с тобой.