Но перед тем как снова небо синее увидеть не помешает и о собственной безопасности позаботиться. А для этого перекую-ка я часть капсулы и заместо стали листовой стекло бронированное поставлю. Чтоб значится сквозь него округу и оглядеть, а то мало ли, может и пережил кто из волколаков взрыв недавний?

Эх, хоть и не хотел я блохастых в Правь отправлять, но иного выбора мне Ждан не оставил. А вот самого велесита было совсем не жаль. Может, оттого всё, что в отличие от нелюдей подневольных погонщик сам избрал свою судьбу.

Ну да ладно, сделанного не воротишь. Да и нелюди подневольные не за так сгинули, успели они сполна отомстить обидчику своему — а это уже немало. Чую у братьев их по несчастью и такой возможности нет.

Отбросив в сторону лишние мысли, уже привычно разогреваю горн, а затем приступаю к работе.

Одно касание, чтобы “расплавить”. Один мыслеобраз, дабы направить. Один удар с целью “сковать”.

По глазам бьёт свет, но это не вспышка от ковки — к ней я подготовился заранее, прикрыв глаза. Это солнечные лучи пробиваются через многослойное калёное стекло.

“Окошко” получилось узким и вытянутым, словно этакая застеклённая бойница. Так и обзора хватит с запасом и лишнего риска удастся избежать. А если опасность какая возникнет, то я под оконце это поднырну да за пару секунд обратно его в сталь крепкую и обращу — сварожич я или так погулять вышел?

С опаской приникаю к окошку и начинаю вглядываться в сероватый дым, что остался после взрыва. Его постепенно относит ветром в сторону моря и с каждой секундой осматриваться становится всё легче. Вскоре дым и вовсе рассеивается, являя взору запылённый скальный карниз. Песчаная взвесь всё ещё висит в воздухе, но обзору она не особо мешает.

Во всём обозримом пространстве нет ни единой живой души. Виднеется один лишь широкий провал да чёрное пятно от взрыва подле него. Никаких тебе тел или других следов бойни. Видать, ударной волной велесита на пару с волколаками отбросило в море. Что ж, тем лучше — меньше времени потребуется на “уборку”.

Убедившись в собственной безопасности, я выбрался из бронированного яйца и сразу же зашагал в сторону приметной подпалины. От неё следует избавиться в первую очередь — главная улика как-никак. А об остальных следах я позабочусь чуть позже.

По пути кидаю взгляд с обрыва на прибрежные скалы. Там далеко внизу о скальные уступы бьются волны. Тел не вижу, но оно и понятно их забрал отлив. Я достаточно долго просидел в капсуле, чтобы море утащило в свои глубины не только человеческие тела, но и смыло следы их "пребывания" на острых камнях.

Иду дальше.

У самой подпалины останавливаюсь, ещё раз внимательно оглядываю местность и чутко прислушиваюсь. Ничего. Лишь морской бриз чуть подвывает, словно оплакивает троих погибших.

Следов крови тоже не видать, похоже их скрыла копоть от взрыва.

При помощи Свароговой науки принимаюсь зачищать ближайшую местность от последствий взрыва. Просто и без затей перекрываю старый слой горной породы новым, будто свежий слой краски поверх накладываю. Таким нехитрым образом я и скрываю под толщей новенького камня и копоть и кровь и даже гильзы стрелянные.

Покончив с непыльной работёнкой, ещё раз оглядываю злополучный участок. Вроде не к чему придраться — обвал как он есть. А насчёт шума, вызванного взрывом, я не переживаю. Не зря ведь уточнял у Ждана, сколько нам ещё до той заставы горной топать. Если погонщик не соврал, то шагать до неё ещё и шагать, как минимум часов пять. А стало быть и расстояние от этого места до заставы немалое — километров двадцать по самым скромным прикидкам. Да и будь расстояние меньше, я бы не особо переживал у звука ведь тоже свои предпочтения есть. Он же не дурак об стену каменную биться, когда перед носом такое раздолье да ещё и с морем.

Осталось дело за малым — перебраться на ту сторону через провал мной же созданный. Благо не такой уж он глубокий и пологий, а иначе как бы волколаки так быстро наружу выскочили да на погонщика налетели?

Преодолевал препятствие вручную. Мог бы схитрить — к дару своему обратиться, но не стал. Лучше уж я предстану перед Войтехом Мертвоголовом пыльным потным и замызганным, как и подобает жертве обвала, чем чистеньким и опрятным. Оно ведь как частенько бывает — сирым и убогим больше веры, чем сытым и довольным. Суть людская такова, что привыкли мы доверять слезам, а не холодному голосу разума.

Перебравшись на противоположную сторону канавы, я, как ни в чём не бывало, зашагал дальше. Спокойно и уверенно. Будто и не было никакой бойни и словно не схоронил я в ней троих человек.

Похоже, Славия плохо на меня влияет…

О приближении к заставе я узнал загодя. И помогли мне в этом не зоркие глаза, а чуткий нюх. Во время очередного подъёма, когда вихляющая тропа отчего-то решила задраться вверх как юбка подвыпивший выпускницы, я и почуял её…Гарь.

И с каждым пройденным метром вонь её становилась всё более нестерпимой. А уж когда я поднялся на широкое плато, у меня и вовсе глаза заслезились.

Неужто лесные пожары и досюда добрались?

Проморгавшись, я окинул взглядом горное плато и тут же приметил источник дыма. Клубы поднимались аккурат из-за ближайшего лесочка. И всё бы ничего, но именно туда и вела меня тропа приключений.

От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Тут бы мне развернуться да свалить куда подальше, но сумерки потихоньку сгущались, а из съестных запасов у меня только хрен с солью да и тот свой. С питьевой водой дела обстояли не лучше — пол фляги на поясе да в мочевом пузыре столько же.

Согнув протез в локте, я направил сокрытый Дуболом перед собой да так дальше на запах гари и зашагал.

А как в лес углубился, так для пущего спокойствия ещё и горн свой единственный распалил. А всё оттого, что под покровом деревьев вековых стало ещё темнее да неуютнее. А так хоть какой-то свет, пускай и тусклый как моя новая жизнь.

Шёл я не спеша, частенько останавливался и к звукам лесным прислушивался. Выискивал я в хвойном шуршании да в трелях птичьих нотки чуждые: ветки там хруст, али лязг затвора оружейного.

Да вот только как в звуки эти не вслушивался, как в темень лесную не вглядывался, ничего подозрительного я так и не приметил. А там уже и сам не заметил, как к источнику вони подобрался.

Ну ёп твою мать! — в сердцах воскликнул я, когда с небольшого пригорка разглядел здоровенное пепелище на скальном откосе.

Если и горел тут лес, то разве что каменный и рукотворный. Вон и остовы безжизненные да сажей покрытые пустыми окнами скалятся. Это что же получается, нет больше заставы северо-западной, вместо неё теперь руины обгорелые?

А может и не моя это застава вовсе? Да нет же, вон и вышка для дальней связи виднеется. Правда погнута она и перекручена вся, будто через мясорубку пропущена. Так и не скажешь, что это взрывом её перекособочило. С техникой военной та же беда — самоходки все перевёрнуты да чуть ли не напополам разорваны.

А ещё тут и там тела мёртвые лежат. Не сразу я их разглядел из-за шинелей серых, копотью покрытых, а когда всё же разглядел, то тотчас ужаснулся. Дружинники славийский явно не от пули простой сгинули и даже не от взрыва сильного, их будто медведь-шатун заломал, а некоторых и вовсе напополам разорвал…

И тут же ещё одна странность в глаза бросилась. А чего это дружинники почившие, которые к нападению загодя должны быть готовы, без оружия в руках погибли? Нет, были средь мертвецов и те, кто со Спиночёсом в обнимку в Правь отправился, но их можно было по пальцам счесть. Неужто выжившие в бойне солдаты об оружие позаботились, а о соратниках своих в бою павших нет? Да быть того не может, не по славийски это. ЗДЕСЬ так не принято, а стало быть, причина в другом. Вот только в чём?

Откуда-то сбоку раздаётся треск. Поначалу слабенький, едва слышный, но уже через секунду-другую он усиливается. Затем ещё и ещё…что-то приближается!

Рывком пригибаюсь к земле и прикладываю распалённый горн к утоптанной тропинке.