Сделав пару нетвердых шагов, злюсь на себя и ускоряюсь. Стуча по полу каблуками, подхожу вплотную и обнимаю его талию, просунув руки под пиджак.

Глеб вздрагивает и каменеет, а я вжимаюсь в него, дрожа от ощущений и вдыхая запах его одежды. Стискиваю за его спиной руки. Тянусь носом к его шее и целую ее, зажмуриваясь от рвущихся из груди слез.

— Рита… — говорит с угрозой над моей головой.

Неподвижный. Но прямо напротив моей груди стучит его сердце, и оно ускоряется. Выпуклость в его штанах давит на мой живот, вызывая в нем кульбиты.

— Помолчи… — прошу, потираясь щекой о его грудь.

Она опускается и опадает в такт его дыхания, и, прежде чем окончательно расклеиться, шепчу:

— Я люблю тебя.

Сделав глубокий вдох, он молчит. Не знаю, сколько времени ему нужно, чтобы переварить мои слова и понять, что они означают. Возможно, для нас они означают разное. Для меня — дикую потребность в нем. Чтобы распознать его взаимность, мне слова не нужны. Если бы это не было взаимно, он бы не пришел.

Подхватив пальцами мой подбородок, заставляет посмотреть на себя.

Сверлит мои глаза тяжелым взглядом, но я сказала то, что хотела, и теперь он может делать с этим все, что хочет.

— Правда? — спрашивает жестко. — Может, тебе это кажется?

— Нет, — говорю с театральной печалью в голосе. — Не кажется.

Эта издевка не оставляет его равнодушным.

Заросший щетиной подбородок напрягается. Глаза становятся колючими. Та самая лесная зелень, которую изуродовала типография, темнеет.

— По-моему, тебе нужно разобраться в своих чувствах. Они у тебя непостоянные.

— Может быть, ты просто ревнивый дурак? — спрашиваю нежно.

— Если бы твой драгоценный Дима оставил семью, ты бы про меня вспомнила? — интересуется ровно.

— Предполагается, что тебя можно забыть? — изгибаю в улыбке губы.

— Марго, — чеканит. — Прямо сейчас я хочу назвать вещи своими именами, так что спрячь всю эту херню.

От жесткости этих слов мне вообще не хочется говорить.

Обида сжимает горло.

Тряхнув головой, вырываю подбородок и выпутываюсь из его пиджака. Делаю шаг назад, но жесткие пальцы перехватывают мое плечо, удерживая на месте.

— Я назвала вещи своими именами две секунды назад, — говорю хрипло. — Если тебе этого недостаточно, то уходи. Я не могу на каждом шагу объясняться за то, чего не делала и не собиралась делать. Плевать мне на него. Но все, что между нами когда-то было, тебя не касается, — пытаюсь вырвать руку. — Отпусти.

Я не знаю, почему плачу белугой по поводу и без повода. Это опять начинается! По щекам бегут мокрые дорожки, которые стираю ладонью.

— Отпусти! — толкаю его в грудь, но он даже не шелохнулся. — Глеб!

Его глаза терзают мое лицо. Настойчиво. Пристально.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю сквозь слезы с дикой обидой. — Что я должна сделать?!

Я скучала. Тосковала. Сказала, что люблю. Но ему все равно мало.

— Выходи за меня, — произносит он вдруг.

— Что? — всхлипнув, смотрю на него шокировано.

Упрямое выражение на его лице говорит о том, что это не шутка.

Замуж?!

— Давай поженимся, — повторяет, мгновенно становясь спокойным.

— Стрельцов… — хрипит мой голос. — Ты… ты… мы…

Замолкнув, сглатываю вязкую слюну.

Каждый мускул на его лице расслабляется, будто он определил для себя верное направление. Я выведена из себя. Дезориентирована, а он ни на секунду не собирается сбавлять обороты!

— Ты что, с ума сошел? — шиплю, отскакивая от него. — Жениться? Мы знакомы месяц! Мы могли бы… попробовать пожить вместе. Может быть, не семь дней в неделю, а хотя бы… три или четыре. Я еще не все обдумала, но мы могли бы найти какой-то компромисс…

Выражение его лица говорит мне о том, что мои слова ему до лампочки.

Это полная чушь!

Отойдя к окну, объявляю:

— Это незрело.

— Извини, — снова кладет на пояс руки. — Таковы мои условия.

— Условия чего? — взрываюсь. — Если я скажу «нет», ты просто развернешься и уйдешь?!

— Да, — кивает. — У меня очень много дел. Когда будешь готова сказать “да”, тогда и поговорим.

— Ты издеваешься? — взвизгиваю. — После того как мы поживем вместе, может быть и можно говорить об этом. Но вот так сломя голову жениться? Нам же не по восемнадцать! Мы взрослые люди!

Посмотрев на часы, он бормочет:

— Позвони, когда будешь готова.

Повернувшись к двери, берется за ручку.

— Только попробуй вот так уйти, — сорвавшись с места, подлетаю к нему и дергаю за рукав пиджака. — Я не принимаю твой ультиматум! Ясно?

Кажется, из моих ушей сейчас повалит дым.

Обняв ладонью мою щеку, склоняется и оставляет на губах легкий поцелуй. Такой нежный, что у меня закрываются глаза и щекочет под ребрами.

— Не уходи… я так соскучилась… — молю его.

Его пальцы вкладывают в мою ладонь маленькую бархатную коробочку, которую машинально сжимаю.

— Хорошего дня, — шепчет, оставив поцелуй на моем лбу.

Отцепив от себя мои руки, выходит за дверь.

Я даю ему три дня.

Три дня на то, чтобы выбросить из головы эту ненормальную идею и перейти к обсуждению действительно стоящих вещей. Например таких, как возможность совместного проживания и того, как это представляется в его гениальной голове. В моей голове это представляется очень просто. Шаг за шагом. Этап за этапом. Постепенно, ведь я еще не сказала ему главного. Не сказала о нашей главной проблеме, под названием “дети”.

В любом случае, я дам ему еще времени.

Это немного успокоило, и я перестала, как заведенная, носиться по собственной квартире, но утром злость вернулась опять, потому что он не объявляется, поняв, что сморозил настоящую чушь! Если он хочет проверить “кто кого”, отлично, я устрою ему это.

Швырнув на столешницу кусок хлебного теста, впиваюсь в него пальцами и разминаю со злостью, от которой через минуту устают руки.

— Что ты делаешь? — требую от отца.

Тихий храп из-под стола не может принадлежать такому маленькому существу, как его питомец, но он принадлежит. Эта собака храпит громче него самого, а ей всего пара месяцев отроду.

— Мыслю, — сообщает отец.

В его руках карандаш и блокнот, в котором он задумчиво делает наброски. Делает их, наблюдая за мной, и так продолжается уже второй день.

— Не вздумай меня рисовать, — предупреждаю. — Ты знаешь, что тогда будет!

Мы договорились еще давным давно, что я не его модель. Не потому что мне не нравится, а потому что увидеть себя его глазами — это как пустить кого-то себе в душу. В нашем случае, толпы посторонних людей, которые будут рассматривать меня под лупой.

— Ну что ты, — отзывается благодушно. — Я рисую всего лишь ведьму на метле. Какое отношение такая экспозиция имеет к тебе?

Послав ему говорящий взгляд, отправляю тесто в духовку.

Я владею не таким большим набором кулинарных рецептов, и это один из них. На своей кухне я готовлю раз в столетие, и сегодня тот самый случай, потому что готовка меня успокаивает.

— Я поставлю на таймер, — говорю, снимая с головы косынку, под которой спрятала волосы. — Хочу поспать немного.

Меня кошмарно клонит в сон. Это не очень нормально, возможно, мне нужно к врачу.

— Выходные в середине недели замечательные вещи, — кивает, делая еще пару штрихов в блокноте. — Тебе давно было пора завести такую традицию.

— Кто не работает, тот не ест, — просвещаю его.

— В жизни часто все наоборот, — отзывается он.

Махнув рукой, иду по коридору, чувствуя легкое головокружение.

Что за черт?!

Рухнув в кровать, проверяю телефон, чувствуя, как накатывает тоска. Она прогрессирует по вечерам. По вечерам я тоскую о нем, как ненормальная. Иногда даже до слез. Это противоестественная тяга. Так быть не должно!

В бельевом ящике моего шкафа лежит бархатная коробочка с очень аккуратным и красивым кольцом. Белое золото и бриллиант. Выбор человека, который не хотел ошибиться и выбрал что-то очень универсальное. Я буду носить его с удовольствием. Как обычное кольцо. Когда мы разрешим все наши противоречия.