Выйдя из машины, проваливаюсь в тишину. У забора припаркован красный “лексус”. В домах вокруг есть свет, но не во всех.

Рита идет к калитке, в я забираю из багажника свою сумку. Это было в моих инструкциях. Собрать вещи на пару дней.

В темноте подол ее юбки, как маяк. Скрежет туфель по дорожке — тоже.

Забросив сумку на плечо, трогаюсь следом.

Марго быстро включает свет на крыльце и открывает дверь, достав ключи из кармана моего пиджака.

Чтобы не поцеловать лбом дверной косяк, пригибаюсь.

— Еще не нагрелось, — Рита вешает на крючок пиджак и сбрасывает с ног туфли, меняя те на пушисты домашние тапки.

Ставлю на пол сумки, осматриваясь.

Небольшой дом старой планировки. Мебель местами новая, но комод на кухне точно из позопрошлого века.

— Уютно, — замечаю, потирая бровь.

Остановившись посреди коридора, она поворачивается ко мне спиной и убирает со спины волосы.

— Помоги, — бросает на меня взгляд через плечо.

Сбросив туфли, подхожу к ней по разноцветному коврику.

— Еб твою мать… — смотрю на ряд микроскопических шелковых пуговиц.

Рита смеется, запрокинув голову.

— У меня есть складной нож, — кладу ладонь на ее шею и мягко разминаю мышцы, надавив на маленький выступающий позвонок.

— Уффф… — выдахает, роняя голову на грудь.

Ощущение от нежной кожи под пальцами будят во мне похотливого мудака.

Здесь так тихо, что кроме нашего дыхания ни звука больше не слышу.

Осторожно развернув ее на места, толкаю лицом к стене. Интуитивно упирается в нее руками. Перестает дышать на секунду, потом с выдохом упирается в стену лбом.

Блять. Как же это заводит.

Ее тоже.

Вжимаю ее тело собой в стену. Бедрами давлю на ее бедра и, согнувшись, кусаю между шеей и плечом. Присев на корточки, откидываю вверх юбку платья, открывая себе вид на загорелые стройные ягодицы и ноги в белых тонких чулках. Целую ягодицу, от отцепляя чулки от пояса и стягиваю вниз белый кружевные трусики, открывая себе еще более охеренный вид.

Рита издает невнятный всхлип, толкаясь навстречу моим пальцам.

Растираю влагу между ее ног. В ответ ее бедра дрожат, с губ слетают тихие стоны.

Выпрямившись, распускаю ремень и выдергиваю его из петлиц. Расстегнув ширинку, отодвигаю ее колено в сторону своим и вхожу осторожно, как только могу, но уже в тот момент, когда она обнимает собой мой член, быть цивилизованным нехера не получается. Шумно врезаюсь в нее, получая в ответ стоны. Разворачиваю ее к себе и набрасываясь на губы с жадным поцелуем.

Ее ногти царапают затылок. Запрокинув голову, делает рваный вдох.

— Блин… — хриплю. — Ты что, плачешь?

— Пффф…

— Рита… — целую ее мокрые щеки, глажу по голове. — Девочка моя любимая. Больно?

Тряхнув головой, она обматывает руки вокруг моей шеи и целует мое лицо в ответ.

Нихуя не понимаю!

Сжимаю ее в руках, напряженный, как кол.

Ее губы порхают по моим щекам. Нежные до боли. Я нихрена в своей жизни нежностью не избалован. Поэтому просто стою, как истукан. Может время пришло, когда мне эта нежность пздц как нужна?

Вытолкнув с рыданиями воздух, Рита прижимается холодным носом к моей щеке и гладит мой затылок.

— Тебе закон совсем не писан, да? — шепчет навзрыд.

— Не знаю… — сиплю. — Вроде как и всем…

Не совсем понимаю, о чем она.

— Я беременна… — шепчет скороговоркой. — Я залетела, Глеб…

— Круто… — туплю.

Реально туплю.

— Ты говорила не можешь…

— Я боюсь…

— Чего?

Укачиваю ее в своих руках. Целую лоб. Целую волосы.

Я видать бревно, но меня на слезы не тянет, зато Рита снова плачет, только на этот раз тихо.

Подхватив ее на руки, несу по коридору, боясь потерять по дороге брюки.

Найти спальню не сложно, сложнее найти выключатель, поэтому ложусь на большую новую кровать в темноте.

Соединив лбы и носы, молчим.

Я правду сказал. С детьми или нет. Без нее это не важно.

Где-то за стенкой громко тикают часы. На чердаке скрипы, в комнате прохладно. Нащупав край одеяла, набрасываю Рите на плечи, согревая своим телом.

— Если боишься рожать, не рожай, — нахожу оптимальный вариант спустя минуту.

Приподнявшись на локте, она проводит кончиками пальцев по моей щеке и губам. В тусклом свете вижу очертания ее лица и сам трогаю ее щеку. Глажу костяшками пальцев, тихо дыша.

— Мне нужно, чтобы ты был рядом, — произносит шепотом. — Все время. Я… одна… боюсь…

— А что, есть варианты, что будет по-другому? — спрашиваю ее.

Замолкнув, роняет голову на мое плечо.

— Отец отдал подарок, — бормочет. — Седина в голову… — добавляет суховато.

Приподнявшись, тянет руку и включает ночник на тумбочке у кровати.

В дальнем углу комнаты вижу картину на подставке.

Кажется, я уже научился отличать его фирменный стиль. Философия. Обтекаемый формы. Вроде того.

В таком освещении не все очевидно, но на мой взгляд там большой серый волк и сидящая у его ног женская фигура. Все на фоне большой круглой Луны.

Растягиваю в улыбке губы.

— Только не смейся, — просит Рита. — Такой пошлятины он никогда не писал.

— Блин… — прикрываю глаза. — Повесим над камином.

Пять лет спустя…

Марго

— Сделай вот так, — вытягиваю губы, делая их бантиком.

Сонька повторяет в точности, и я наношу на ее губы немного прозрачного бальзама, который она считает своей губной помадой. Вращая во все стороны любопытными глазами, растирает бальзам между губами.

Поправляю галстук на ее школьной форме и потуже завязываю резинку на тонкой белокурой косе. Сегодня у нее первые учебный день в новой школе, а первое сентября мы пропустили. Оно выпало на воскресенье, но мы только в воскресенье вернулись из отпуска. Вот такие ужасные мы родители.

Сидя перед Сонькой на корточках, спрашиваю:

— Так. Ты дорогу помнишь?

— Угу, — утвердительно качает головой.

Мы были здесь две недели назад. Здесь преподает русский и литературу мать Саши Романова, и она устроила нам маленькую экскурсию. Она будет Сонькиным классным руководителем, короче говоря, нам очень повезло. Еще и потому, что нас сюда приняли, потому что в эту гимназию конкурс очень большой и в первое время учиться будет трудновато.

В холле столпотворение. Повсюду курсируют дети, иногда сами по себе, иногда с родителями. Я уверена, это просто совпадение, то, что за спиной своей приемной дочери вижу знакомые черты Лены Миллер.

С ней девочка, ровесница Софии в идентичной школьной форме. Глаза Лены изучают меня, изучают девочку, которую мы с Глебом удочерили два года назад. Сейчас ей девять. У меня не было много времени на раздумья. Бабушка Сони, наша соседка по даче, подхватила пневмонию. Все произошло так быстро, что я просто действовала, а потом уже думала. Но я ни о чем не жалею.

Лена выглядит не лучше и не хуже, чем в нашу последнюю встречу. Это было почти пять лет назад, поэтому предполагаю, что стоящая рядом с ней девочка — ее младшая дочь. Я слышала, что ее бывший муж уже несколько лет живет в столице. У них совместная опека, но живут дети с Леной и учатся тоже здесь, в городе. Миллера я не видела столько же, сколько и ее. Поскольку, сама по себе Лена мало кому интересна, с их разводом ее “общественная” жизнь не выиграла. В любом случае, я ее ни на одном мероприятии в тусовке никогда не встречала.

Отвернувшись, беру со стула Сонькин рюкзак и встаю, помогая ей его надеть. Наклонившись, подставляю ей свою щеку, и она целует ее, даря на память липкий след от бальзама.

— Заберу в два часа, — напоминаю ей.

— Пока, — взмахнув своей юбкой, малышка сливается с толпой.

Застегнув пуговицу на клетчатом оверсайзном пиджаке, беру со стула свою сумку и протягиваю руку, говоря:

— Давай сюда.

— Ну, мамочка… — хнычет Ваня.

Вцепившись в мой телефон, из которого не вылезает уже час, болтает свисающими со стула ногами.