С каждой стороны от председательского стола располагались ряды кресел. На них сидели верховные наидобрейшие архангелы и знатные мерзкие демоны. Терентия и Чэмюэль — та парочка из Эфората, которая взгрела меня на Небесах — имели теперь человеческие тела. Они почти не отличались от других участников конференции, которых я пока не узнавал.

— Не зевай, — прошептал мне в ухо Караэль. — Я должен присоединиться к координационному совету. Во втором ряду за тем столом ты найдешь кресло с твоим именем. Когда сядешь, держи рот на замке. И помни обо всем, что я сказал тебе.

Затем наш светоносный воин поднялся по ступеням на сцену демонстрируя прямую спину с наикратчайшей дистанцией между двумя конечными точками. Я отыскал кресло с табличкой «Доллар» и скромно устроился в нем. Публика в зале расположилась, как на свадьбе Хэтфилдов и Маккоев.[51] Члены обоих клубов сидели порознь, и я был счастлив, что меня окружали верные слуги Всевышнего.

С появлением Караэля неспешный ход событий оживился. Адрамелех, выполнявший обязанности председателя собрания (не забывайте, что конференция проводилась на домашней площадке Оппозиции), объявил об открытии мероприятия. Его речь лилась потоком словоблудия, в котором сливались вопросы политики, угрозы в наш адрес и язвительные комментарии о «временном отказе от наших мировоззренческих различий ради решения обоюдных проблем». С небесной стороны ответное слово взял Иремиэль. Он ухитрился внести в свою краткую речь немалую долю юмора. Называя председателя собрания «уважаемым Адрамелехом», он отметил, что эти два слова впервые произносятся вместе. Его шутка вызвала смех даже в рядах адского отродья.

Я думал, что координационный совет приступит к опросу свидетелей, но вместо этого последовали новые речи, которые длились почти полтора часа. Казалось, что каждая персона, отмеченная нимбом или вилами, считала нужным выступить перед собравшейся публикой. Делегаты из Ада выстраивались в особом порядке. Сначала на сцену выходили шумные и омерзительные личности, похожие на профессиональных изуверов (они жаловались на то, что их сторона была несправедливо очернена, заклеймена и недопонята). За ними потянулись безжалостные убийцы из инфернального политбюро — бюрократы, которые, отдавая все силы работе, неустанно подписывали приказы на пытки и казни. Их главным ответом на конфликт между Адом и Небом был стандартный лозунг: «Вы все лжете! Придет новое время, и мы закопаем вас живыми в землю!»

Моя сторона отвечала примерно так же, хотя диапазон немного отличался: одну крайность представляли боевые соколы из воинствующих христиан, другую — серые и неприметные бюрократы из Евросоюза. К тому времени, когда вступительные речи закончились (и все это обильное пустословие было выплеснуто аудитории), танцевальный зал наполнился запахом свирепого подтекста. Определилась лишь позиция сторон: никто не хотел брать вину за пропавшие души. И тогда начался парад свидетелей.

Я старался сохранять сосредоточенность — любая маленькая оговорка могла дать мне важный намек. Пользуясь хозяйскими привилегиями, опрос свидетелей начала другая сторона. По сцене прокатился поток второстепенных бюрократов, которые на разные голоса заявляли, что давно уже заметили неладное с распределением душ. Однако никто из них не признавал, что они могли ошибаться и что причиной «странностей», возможно, были особенности некоторых адских инструкций. Одним словом, в зале начался праздник дремоты и храпа. Многие свидетели придерживались официальной линии и грязно намекали, что только Всевышний, Которому нравилось создавать свои правила, мог провернуть подобную вещь. Мое внимание привлек один костлявый бес. Судя по виду его человеческого тела, он без боя проиграл бы матч по армрестлингу даже тощей Олив Ойл.[52] Парень рассказал о случайной беседе с безымянным архидемоном. Тот якобы заверил его, что похищенные души содержатся в некоем убежище — прямо здесь на Земле. Их пока мало, и они считаются ценными перебежчиками, так как, кроме Верха и Низа, идти им было больше некуда.

— Тартарское соглашение подчеркивает, что никакая новая территория не может быть создана без согласования Небес и Ада, — набожно произнес он фальцетом. — И прежде ничего подобного не случалась. Я специально проверял.

Пока публика на другой стороне танцевального зала посмеивалась над «толсторогим» простаком, я встрепенулся в кресле. Новый кусок пазла вписался в мою незавершенную ментальную картину — в той части, которая относилась к золотому перу. Я тайком посмотрел на Элигора, сидевшего вместе с другими сановниками в инфернальной ложе на сцене. Холодная усмешка Герцога не изменилась. Тем не менее его подельник Каим быстро завершил опрос костлявого беса и попросил незадачливого демона вернуться в зал к улюлюкавшим коллегам. В тот момент мне показалось, что Элигор уже представлял себе, какое демоническое макраме в стиле покойного Трававоска получится из его разговорчивого подчиненного.

Затем наступила наша очередь наводить скуку на собравшихся в зале людей, хотя показания Сэма создали пару забавных моментов. Когда после многих предшествовавших ему небесных тружеников карандаша и бумаги он сел в свидетельское кресло, Адрамелех вдруг начал проявлять заинтересованность, а Каим, наоборот, перестал вставлять язвительные реплики. Принц Ситри продолжил свою безмолвную имитацию самой большой в мире расплавленной свечи.

— Это вас из всей вашей когорты должны были направить на суд покойного Уолкера? — спросил Адрамелех.

— Да, — медленно ответил Сэм. — Предполагалось, что он будет моим клиентом.

— Почему вы не подчинились и не поехали к нему?

— Вы имеете в виду что-то другое, помимо моей общеизвестной аллергии к работе?

Сэм помолчал, позволив угаснуть прокатившемуся через зал тихому смеху.

— На самом деле я был занят, тренируя нового рекрута. Он страстно желал научиться азам адвокатского ремесла.

Мой друг задумчиво покачал головой, как будто вспоминая тот солнечный день на реке, когда ему на крючок попалась крупная рыба.

— Да, сэр, эти юные парни нетерпеливы и агрессивны. Дикая молодежь! Я не хотел бы оказаться в туфлях Оппозиции, когда они возьмут вожжи и кнуты в свои руки…

Он прервал свою речь, словно почувствовал, что сказал немного лишнего. Однако его усмешка говорила: Ну что, позабавимся? Тем не менее Адрамелех не был впечатлен словами Сэма. Он не выглядел напуганным. Его влажные черные глаза напоминали лужицы смолы на сером пляжном песке.

— Отвечайте на вопросы, младший ангел.

Его голос был сухим, как сама жажда.

— Вы ответили на вызов диспетчера?

Сэм улыбнулся:

— Вы же знаете, что я не ответил, сенатор.

Адрамелех был президентом Великого сената демонов. Сэм оскорбил его, принизив в статусе. Однако на каменном лице не появилось ни малейшей трещины.

— Тогда нам больше незачем слушать этого джентльмена, — сказал Каим, поправив очки на переносице. — Уже почти полдень, а у нас еще много свидетелей. Если Его честь не возражает?..

Адрамелех раздраженно фыркнул и кивнул. Проходя мимо меня по широкому проходу Элизиума, Сэм поднял большой палец. Я надеялся, что он на миг остановится — мне не хватало его дружеской поддержки.

Конференцию прервали на обед. Я не чувствовал голода, поэтому вернулся в свой номер, желая посмотреть, не провели ли там обыск. Конечно, провели. Купив в торговом автомате бутылку с газированным напитком, я немного освежился и вернулся в зал. Атмосфера собрания стала более напряженной. Разочарование участников усилилось, поскольку обе стороны уже поняли, что никаких решений не будет принято. Каждый знал, что на сцене продолжится пустая болтовня.

Вскоре после того как слушанья возобновились, меня вызвали на сцену. Поднимаясь по ступеням, я почувствовал на себе многочисленные взгляды — гораздо больше ожидаемого и не только со стороны Оппозиции. Интересно, сидели ли в зале те небесные ублюдки, которые наслали на меня Клэренса? Что бы они ни думали обо мне, я не был самым глупым парнем, когда-либо носившим нимб. Я делал именно то, что советовал Караэль: правдиво отвечал на вопросы, давал четкие и ясные показания и избегал противоречий. Все шло нормально до тех пор, пока князь Ситри не задал коварный вопрос. Его вялый пыхтящий голос казался таким омерзительным, что мне захотелось очистить все слова, перед тем как впускать их в свой мозг.