— У тебя, я смотрю, по-прежнему что ни дело — то потеха, — уныло заметил Райзе; вздохнув, прошел к своему стулу и тяжело опустился на сиденье. — Я успел к самому веселью, или ты опять все закончил до прибытия подкрепления?

— Вряд ли пришедшие с тобой люди будут подкреплением в данной ситуации, Густав, — возразил он. — Даже expertus. Если, конечно, он не знает, как одолеть тварь, о которой ничего не ведомо и которая непонятно где находится и неизвестно чего хочет.

— Продолжайте, — переглянувшись с приятелем, сумрачно произнес Беккенбауэр, и Курт кивнул:

— Продолжаю. Наш неведомый малефик пока не выясненным способом умеет подстраивать несчастные случаи, вплоть до смертельных. Лично я со своим expertus’ом жив лишь чудом. Или везением. Она считает — чудом, я — везением. Смерть здешнего канцлера, одного из моих свидетелей, Кристиана Хальса — его рук дело. Если в общих чертах, дело обстоит примерно так… Ваша очередь, господа кураторы.

Френцель снова обменялся с сослуживцем многозначительным хмурым взглядом, исподлобья скосился на молчаливых напарников Курта и, наконец, со вздохом кивнул:

— Хорошо, слушайте. Наша добыча не столь… необычна, но в свете сообщенных вами сведений начинает выглядеть серьезно. За время нашего пребывания в Бамберге (а это не одна неделя) мы заметили, что для города средней руки он слишком добропорядочен. Местные шайки были истреблены, и судя по косвенным сведениям — это было не уличной войной, а работой неких наемников. Скорее всего — нанятых семейством Гайер. Причем, проведена эта зачистка была такими методами, что местное отребье до сих пор пребывает в трепете и не решается на серьезные преступления. Это объясняет благополучие в части правопорядка, но никак не объясняет повального благочестия. Вы заметили, Гессе, что в трактирах и гостиницах, и даже в пивных по постным дням не подают скоромной пищи?

— В настоящей пивной побывать так и не довелось, а что касается трактиров — да, заметил, — подтвердил Курт. — Обыкновенно хозяева ни над чем подобным голову не ломают, полагаясь на решение посетителя; в конце концов, тем же путешествующим или болящим разрешено нарушение поста… А тут без вариантов.

— И вы заметили, как бамбержцы слушали своего епископа? Можно, разумеется, списать это на впечатление от предшествующих проповеди событий, однако все вместе выглядит довольно… странно.

— О да, я заметил, — подтвердил Курт мрачно. — Как и то, что они не посмели поднять на меня руку, когда я стоял перед толпой один, без какой-либо защиты. Мой expertus списала это на мои ораторские способности, но и тогда я в этом сомневался, и сейчас лишь еще более уверился в том, что она неправа. Уверен: как это ни странно, удержало их лишь то, что на мне Сигнум, а стало быть, я служитель Господа, и причинять мне вред есть грех. Ad vocem[102], вы попытались выяснить, чем обоснована столь благодушная терпимость горожан к столь буйной активности Официума и такому количеству казней в городе?

— Пытались, — согласился Френцель. — Разумеется, мы не могли спрашивать об этом напрямую, приходилось просто заводить разговоры с теми, с кем удалось свести более-менее близкое знакомство за время нашего пребывания; времени на это ушло немало, и все наши выводы основаны исключительно на обмолвках и предположениях…

— Город охвачен ересью, — коротко пояснил Беккенбауэр и, взглянув на лицо Курта, невесело усмехнулся: — Не удивлены… Стало быть, пришли к тому же выводу?

— В доме покойного инквизитора Хальса я нашел «Согласование Ветхого и Нового Заветов» Иоахима Флорского; судя по состоянию страниц, книгу почитывали, а не просто брали в руки, частенько. Повальное благочестие, учение о трех эпохах в доме инквизитора, чьи-то попытки пробудить неведомую тварь… Думаю, принесенные вами сведения подтверждают мои выводы, и выводы эти совпадут с вашими.

Никто из кураторов ответить не успел: в дверь торопливо постучали, и за приоткрывшейся створкой показалось лицо Ульмера — взволнованное и заметно раскрасневшееся; судя по всему, к рабочей комнате обер-инквизитора он бежал.

— Вовремя, — заметил Курт, кивком велев младшему сослужителю войти, и тот поспешно переступил порог, закрыв дверь за собою. — Только тебя и не хватало.

— Я помешал? — растерянно пробормотал Ульмер, и он качнул головой, вскользь улыбнувшись:

— Нет, Петер, это был не сарказм, твое присутствие действительно необходимо. Судя по всему, именно у тебя есть тот ключ, который откроет последний замок, allegorice loqui[103].

— Но я ведь ничего особенного не выяснил, — с прежней неуверенностью возразил тот, пройдя в комнату дальше и на старших собратьев вокруг поглядывая почти затравленно. — И уж точно не могу знать больше, чем вы, и тем более — настолько важного…

— Можешь. Просто ты сам еще этого не понял… Что там в Бамберге? Все еще тишина и спокойствие?

— Да… — неловко передернул плечами Ульмер. — Рат готовит казнь осужденных, Его Преосвященство — всеобщий покаянный молебен, ропота нет, попыток устроить беспорядки тоже. После молебна запланированы отпевание и похороны Кристиана, майстера Нойердорфа и Ульрики Фарбер, я договорился.

— Хорошо, — кивнул Курт и, в два шага преодолев разделяющее их расстояние, сходу ударил младшего сослуживца кулаком в лицо.

Ульмера подбросило, отшвырнув к стене, затылок гулко стукнулся о камень, и инквизитор обмяк, повалившись на пол, точно тряпичная кукла.

— Что за черт?! — во всеобщей внезапной тишине выдавил Ван Ален, и вопреки обыкновению, никто из присутствующих служителей Конгрегации не осадил сквернослова за не приличествующее этим стенам словечко.

— Что вы делаете? — тщетно скрывая растерянность, пробормотал Беккенбауэр.

— То, что должен был сделать сразу, как только прибыл в этот город, — отозвался Курт, подойдя к лежащему без сознания сослуживцу; забрав у Ульмера оружие, он снял с него ремень и начал стягивать инквизитору руки за спиной. — Вот он, тот момент, когда я начинаю понимать вольных охотников на нечисть, которые не желают с нами связываться и заключать какие-то договоры. Отчеты, обоснования, аргументы… Пока добудешь доказательства, удовлетворяющие не только тебя самого, но и начальство, и вашу кураторскую братию — угробишь половину города…

— Привыкайте, — нервно хмыкнул Райзе. — Бить сослуживцев — его обычное занятие. Что на сей раз, академист? Одержимость, чары, подчинение?

— Corruptio, — снова перевернув беспамятное тело лицом вверх, ответил он, прощупывая одежду Ульмера.

Спрятанный под курткой небольшой, чуть длинней ладони, кинжал Курт, не глядя, протянул назад, не особенно заботясь о том, кому его передает, и, нащупав под правой полой небольшой уплотнение, расстегнул куртку и чуть вывернул ее, разглядев явно самостоятельно пришитый потайной кармашек.

— Что это? — настороженно спросил Райзе, когда Курт осторожно, двумя пальцами, вынул крохотный полотняный мешочек, похожий на те, что хозяйки набивают травами и кладут в сундуки с бельем.

Он молча развязал тонкую веревку, стягивающую горловину, и перевернул мешочек, высыпав его содержимое на ладонь.

— Кости, — тихо произнес стоящий за спиной Ван Ален. — Кости, мать его так…

— Кости, — повторил Курт, разглядывая два пожелтевших кубика, лежащие на черной коже его перчатки. — Вероятности. Случайности. События, которые могли бы или не могли случиться. Смерти, внезапные решения, совпадения, повороты судьбы — все они здесь.

— В этих вот костях? — с сомнением уточнил Райзе, и он качнул головой, поднявшись и ссыпав кубики обратно в мешочек:

— Их одних мало, Густав. Все дело в том, кто их бросает… Хотя, разумеется, я не удивлюсь, если и материал для них был использован особый.

— И когда ты понял? — мрачно уточнил охотник, явно недовольный тем, что при минувшем ночном обсуждении об Ульмере не было сказано ни слова.

— Да почти сразу. Потом уверился в своих подозрениях — по многим причинам, сейчас все перечислять и объяснять нет времени. Последней каплей было то, что смертельные случайности накатили снежным комом тотчас же после нашей с ним беседы, в которой я дал понять, что стою на пороге разгадки…