Стараясь выглядеть невозмутимо Гее вошел в пещеру, в которой прошло все его детство и юность. Вошел в последний раз. Он решил не задерживаться, собрать свои нехитрые пожитки, забрать Авра и вернуться к матери. Потом Гее планировал уговорить сестру оставить глупую мечту выйти замуж за вампира и, воссоединив, таким образом, семью, сбежать далеко-далеко. Настолько далеко, что его отец об этом месте и не слышал. Возле порога лежала связанная рыжая девушка, дочь его дяди, глаза ее были закрыты. Гее достал нож, разрезал тугие узлы, девушка приоткрыла глаза и медленно поползла к выходу. Молодой тролль неторопливо пошел в свой уголок пещеры, когда услышал рычание и стоны, доносящиеся из-за угла, там находилось спальное место его отца. Гее прислушался, рычал его отец. Осторожно он выглянул из-за угла, и слезы брызнули из его глаз.

На кровати лежало тело Авра, неживое, уже начинающее синеть от могильного холода смерти. Тело, которое Гее так любил ласкать жаркими ночами, нашептывая в маленькое ушко слова страсти. Его отец, этот монстр, чудовище в облике тролля насиловал, терзал его возлюбленного, не желая дать тому покой и после смерти. Из горла Гее вырвалось хриплое рычание, Слип услышал, отскочил, в прыжке натягивая штаны. Но, увидев сына, успокоился.

— Видал, — плюнул он на труп Авра, — извращенца поймал. Любился с кем-то из троллеев в нашей деревне. Гаденыш, бежать собирался ночью. Вот и добегался.

Он свалил труп с лежанки и пару раз пнул его ногой. Гее был не в силах двинуться с места, казалось, горе приковало его могучими цепями к стене пещеры. Слип не замечал состояния сына, впрочем, он редко обращал внимание на такие мелочи, а еще точнее никогда не обращал, продолжал разглагольствовать.

— Если бы все тролли были как этот урод, наш род давно бы перевелся, сын. Как ты думаешь, с кем этот извращенец мог нюхаться? С Трргом? Нет, тот исправно бьет жену и детей, порядочный тролль. А может с Мпертлом? А что, может быть, уж больно он хилый.

— Со мной, — процедил сквозь зубы Гее.

— Что ты сказал? — не расслышал увлекшийся своей речью Слип.

— Со мной он нюхался! Ты слышишь меня, урод? Теперь ты меня слышишь? — Гее кричал, на шее у него вздулись вены, как жирные змеи. — Я ненавижу тебя. Я всегда тебя ненавидел. Ты как вонючая пиявка всю свою жизнь питаешься чужим страхом, но я тебя не боюсь. Ты слышишь меня, отец? Хотя нет, ты мне не отец больше. Ты труп! Я не просто убью тебя. Я тебя съем. Сам. До последнего кусочка.

Дрожа от ярости, он набросился на отца, с губ Гее капала желтая пена. Острыми когтями он отрывал куски мяса от тела отца и пожирал их, не ощущая боли от его ударов. Он смеялся от радости, когда видел, что отец слабеет от ран. Слип ощутил какое-то незнакомое ранее чувство — страх. Он испугался, испугался собственного сына, оказавшегося извращенцем и предателем.

И тогда Слип сделал то, чего не делал никогда в жизни, повернувшись спиной к врагу, он побежал. Вернее хотел побежать, потому что каждый шаг давался с трудом, спина онемела, и он почти перестал ощущать, как сын вырывает куски кровоточащей плоти из его тела. До свободы оставалось всего пять шагов, самых длинных шагов в его жизни, когда он увидел на выходе четко очерченный силуэт мужчины. Знакомый голос произнес:

— Здравствуй, брат.

Затем все смешалось в одну кучу: свет и тьма, ненависть и равнодушие, страх и ярость. Слип умер. Гее задыхаясь стоял над телом отца, из глаз струились слезы. Он вытирал их тыльной стороной ладони, изредка всхлипывая. К плечу прикоснулась маленькая нежная ручка, он обернулся, рядом стояла Лина, в ее глазах стояли слезы, девушка обняла несчастного тролля, и он почувствовал, как уходит боль. Гее поднял голову, на входе в пещеру по-прежнему неподвижно стоял отец девушки, его дядя по крови. Он с сочувствием смотрел на молодого тролля, и в Гее проснулась гордость. Молодой тролль выпрямился и посмотрел дяде в глаза.

— Такой же гордец, как и я в твои годы, — мягко произнес Тлж. — Даже Слип не смог выбить из тебя чувство собственного достоинства.

— Вы не нападаете на меня? Почему? — в недоумении спросил Гее.

— Потому что ты развязал мою девочку, перед тем как убил своего отца.

— Мой отец был чудовищем!

— Мне ли не знать своего брата. Этого монстра в обличие тролля. Но сейчас пора уходить. В общине еще много троллей подобных Слипу, которые не откажутся нами пообедать.

— Они не откажутся и позавтракать, — сострила

Лина, вызвав улыбку на лице отца.

— Подождите, — Гее ринулся вглубь пещеры. -Я должен похоронить тело Авра. Не могу позволить троллям издеваться над его мертвым телом.

— Он был дорог тебе? — понимающе спросил Тлж.

Гее молча кивнул. И они пошли прочь от трупа Слипа: старый тролль, его дочь и молодой тролль с мертвым телом возлюбленного. Община троллей спала, но день уже зевал в предвкушении сна, приближалась ночь.

В замке было шумно. Сегодня дочь барона де Сантиньяка выходила замуж за графа де Ласко. Невеста в прямом белоснежном платье с длинными широкими рукавами и белом венке из роз олицетворяла собой невинность. Жених в белом камзоле, шитом серебром, обтягивающих брюках и серебряных ботинках выглядел очень импозантно. По традиции дворянства он снял венок невинности с золотистых волос невесты и возложил вместо него золотую диадему, тонкую талию девушки обвил золотой цепью, пристегнул ее к золотому браслету на своей руке. На изящный пальчик девушки скользнуло бриллиантовое колечко. Сияющая от счастья невеста одела на свободную руку жениху старинный браслет с гербом ее рода и посыпала его волосы лепестками роз. Лепестки алели на черных волнистых волосах графа, словно капельки крови. Обряд бракосочетания был завершен. Приглашенные на свадьбу вельможи с женами окружали молодоженов плотной толпой. В воздухе висели запахи человеческого пота и собачьих испражнений. Одна дама, сморщив аристократический носик, попыталась упасть в обморок, но на нее никто не обратил внимания. Уже почти осев на пол, она вдруг поняла, что ее могут не поднять, а лежать просто так было в высшей степени глупо. Дама поднялась очень вовремя, потому что толпа резво двинулась с места.

Гости бросились поздравлять молодых, а затем торопливо расселись за длинными столами. Скупость барона де Сантиньяка вошла в поговорку, но для единственной дочери он не пожалел запасов из подвалов. На ветхих от времени скатертях уже были расставлены: желтый ноздреватый сыр, моченые яблоки и арбузы, вареная картошка, фасоль и горох, большие караваи хлеба, грибы жаренные, моченые, сушеные. К грибам впрочем, многие гости не рискнули прикоснуться, после того как один граф признал в моченом грибе поганку. Граф был пьян и с трудом узнал бы даже свою мать, но эта маленькая подробность никого не интересовала, слухи о ядовитом грибе уже разнеслись по залу. Между столами засновали слуги, подносящие к столу разнообразные блюда с жареной рыбой, запеченными в тесте перепелками, вареными курицами, пирогами с капустой, картошкой и говядиной. На большом блюде вольготно раскинулся зажаренный на вертеле кабанчик, с красным яблоком в пасти. Слуги старательно растягивали губы в заученной улыбке, перед приездом гостей барон лично прикладывался кулаком к особо, как ему показалось, хмурым лицам. Среди слуг, угрюмым видом выделялась некрасивая женщина: худые тонкие ножки едва держали круглое, как колобок туловище, грудь отсутствовала, висящий подбородок переходил сразу в сутулые плечи, потому что шеи почти не было видно, редкие волосы торчали во все стороны. Широкое круглое лицо с мелкими чертами было покрыто угревой сыпью, тонкие губы плотно сжаты, покрытые густым черным волосом руки наполовину оголены. Женщину пустили в зал прислуживать гостям потому, что в замке не хватило слуг для обслуживания столов. Разливая вино по бокалам, она внимательно слушала разговоры разряженных гостей. За одним столом две высохшие от старости и злости старухи перешептывались, исподтишка оглядывая гостей: