Джуберт был отправлен в Гейдж Пойнт — в заведение с психиатрическим уклоном, некую комбинацию центра наркореабилитации и психотерапии детей-подростков в округе Ханкок — с диагнозом прогрессирующее сексуальное отклонение и через четыре года был оттуда выписан как излечившийся, в возрасте девятнадцати лет. Это случилось в 1973-м. Вторую половину 75-го и большую часть 76-го Джуберт провел в психиатрической лечебнице в Огасте. В данном случае помещение Джуберта в психбольницу явилось результатом его периода Забав с Животными. Я знаю, Руфь, что шутить о таких вещах не стоило — я совершенно согласна с тем, что это все ужасно — но по правде сказать, я просто не знаю как иначе к этому относится. Иногда, когда я решаю категорически обойтись без шуток, я начинаю плакать и как только слезы принимаются катиться из моих глаз, я уже долго не могу остановиться. Джуберт ловил кошек, сажал их в мусорные баки и бросал туда несколько мощных петард, от которых бедных животных разрывало на куски, это он называл «готовить тушенку», а, время от времени, в основном когда ему хотелось немножко разнообразия от своих обычных забав… он ловил собак и распинал их на деревьях, прибивая лапы гвоздями.
В 79-м Джуберт был отправлен в Джунипер-Хилл за изнасилование шестилетнего мальчика, которого он в довершение ослепил. На этот раз Джубертом должны были заняться серьезно, но как только дело дошло до политиков и государственных заведений штата — в особенности психиатрических государственных учреждений оказалось, что и здесь ничего вечного быть не может. В 1984-м Джуберта выпустили из Джунипер-Хилл, вновь признав «излеченным». По мнению Брендона — и я склонна с ним согласиться — что это второе по счету излечение Джуберта имело гораздо большее отношение к дефициту в бюджете психиатрического заведения, чем к чудесам современной психотерапии и науки психологии. Как бы там ни было, но Джуберт вернулся в Моттон, где зажил со своей приемной матерью и ее тогдашним сожителем, после чего государство сразу же о нем забыло… за исключением того, что снабдило его водительскими правами. Джуберт сдал на права и официально был признан годным к вождению автомобиля — этот факт мне кажется самым поразительным из bqecn случившегося вокруг него — и где-то в конце 1984-го или в начале 1985-го он принялся раскатывать на собственном авто по окрестным кладбищам.
Джуберт не любил сидеть сложа руки. Зимой он занимался своими склепами и гробницами; весной он потрошил летние домики и коттеджи по всему западному Мэну, забирая оттуда все, что приглянется «мои вещи», ты помнишь, я уже писала. Ему почему-то очень нравились семейные фотографии в рамках, он питал к ним прямо-таки страсть подлинного коллекционера. В одной из комнаток в доме на Кингстон-роуд полиция раскопала четыре сундука битком набитых семейными фотографиями. В день моего последнего разговора с Брендоном, полиция еще подсчитывала общее количество этих фотографий и к тому времени их чисто приближалось к семистам.
Оценить участие мамочки и папочки в том, что творил их сынок Джуберт до тех пор, пока он не решил с ними разобраться, не представлялось возможным. По всей вероятности участие этой парочки было самым активным, поскольку не было заметно, чтобы Джуберт хоть сколько-нибудь пытался скрыть следы своей деятельности. Что касается соседей, то их отношение стало уже обычным для всей страны: «Эти типы платили по счетам и никому не досаждали. А остальное нас не касается». Великолепие Ада, ты не находишь, Руфь? Новоанглийкая готика, как написали бы в журнале «Расстройства Психики».
На чердаке полиция обнаружила еще одну плетеную корзину. Брендон показывал мне ксероксы с подлинных полицейских фотографий, хотя поначалу долго отказывался мне их принести. Что сказать… он всегда был добр ко мне, даже слишком добр. Здесь он первый и последний раз сыграл Джона Уэйна, впав в обычный для мужчин классический соблазн: «Милая леди, подождите пока мы не поедем мимо этих мертвых индейцев. Когда мы выберемся в пустыню, а скажу вам. А пока не смотрите по сторонам». Ты понимаешь, о чем я?
«Я готов признать, что именно Джуберт находился с тобой в доме в те ночи», — сказал мне он. «Теперь не признать это, означало бы сыграть чертова страуса, спрятавшего голову в песок все, о чем ты рассказывала, совпало до мелочей. Но скажи мне одно, Джесси — зачем тебе все это снова ворошить? Какой от этого прок?»
Я не знала, что ответить ему на это, Руфь, но одно я знала точно: нет в этом мире ничего, что могло бы ухудшить мое положение еще больше. Поэтому я упрямилась до тех пор, пока Брендон не уразумел, что милая леди не собирается отсиживаться в глубине фургона, пока они катятся мимо мертвых индейцев, а как раз и хочет на все посмотреть. Так я увидела фото корзинки. На фотографии имелась маленькая табличка с подписью «Вещественное доказательство 217. Государственный полицейский департамент». Смотреть на снимок этой корзинки, было все равно что просматривать по видео пленку своего собственного ночного кошмара, каким-то образом заснятого на камеру оператором. На снимке плетеная корзина стояла с открытой крышкой, так чтобы были видны все ее дальние уголки и содержимое, состоящее из целой груды мелких костей и самой разношерстной смеси драгоценностей: частью грошовых безделушек, частью по-настоящему дорогих, частью украденных из летних домиков, частью хладнокровно снятых с ледяных в полном смысле пальцев мертвецов и выдернутых плоскогубцами из ушей и ртов в тиши маленьких кладбищенских хранилищ новоанглийских городков.
Глядя на ксерокс этого снимка — такого же деловито четкого и простодушно обнаженного вида, какими бывают все снимки вещественных доказательств — я чувствовала, что снова оказалась в своем летнем домике — это случилось мгновенно, без малейшего перехода. Это не было воспоминание, ты понимаешь меня? Я лежала на jpnb`rh, прикованная к спинке наручниками и совершенно беспомощная, глядя как по ухмыляющемуся лицу мечутся лунные тени, слыша собственный насмерть перепуганный голос, умоляющий незнакомца ответить мне. Потом Джуберт протягивает мне свою плетеную коринку, взгляд его лихорадочных глаз ни на миг не оставляет моего лица и я вижу как он — как оно — запускает внутрь свою бесформенную, перекрученную словно корявый корень руку и принимается перемешивать ей содержимое, кости и драгоценности, и я слышу звук, который при этом возникает, словно тихий перестук грязный кастаньет.
И знаешь, какое видение преследовало меня сильнее всего? Это был мой отец, мой Папочка, воскресший из мертвых и явившийся в мой дом для того, чтобы продолжить свои забавы. «Давай, иди сюда», говорю я ему. «Давай, иди сюда и сделай то, что ты хочешь, только обещай мне, что потом, когда все кончится, ты освободишь меня, отомкнешь наручники и позволишь уехать. Обещай мне это».
Знаешь что, Руфь — даже если бы я знала, кто таков на самом деле Джуберт, я все равно сказала бы ему то же самое. Удивлена? А я, нет, потому что я уверена, что предложила бы себя ему. Я согласилась бы, чтобы он засунул в меня свой чертов член — свой член, который он совал в гниющий глотки мертвецов — только за одно единственное обещание избавить меня от собачьей смерти от судорог и мышечных спазмов, которые ожидали меня впереди. Я позволила бы ему все, ЗА ОДНО ТОЛЬКО ОБЕЩАНИЕ.
Джесси на мгновение остановилась и перестала печатать, тяжело и быстро дыша, словно задыхаясь. Она взглянула на слова на зеленоватом мерцающем экране, на слова невероятных, невыразимых признаний — и почувствовала невероятное желание стереть их. Не потому, что ей было неловко от того, что их прочитает Руфь; стыд был, но не это было главное. Самым главным было то, что она не хотела иметь к этим словам совершенно никакого отношения и если эти слова так и останутся гореть в сумерках, то ей уже не удастся избавиться от них никогда. Слова обладают способностью создавать свои собственные императивы. Их власть велика.
Но пока слова в твоих руках, это не так, пронеслось в голове у Джесси и она протянула вперед руку, положив затянутый в черное палец на клавишу «DELETE» — и даже легонько ее погладила — но потом убрала руку обратно. Ведь все, что она написала — было правда, не так ли?
