– После окончания пятидесятидневной войны люди долины и горного поселка должны будут восстановить пахотные земли, сначала залитые водой при сооружении запруды, а потом заброшенные. Это огромная и совсем не простая работа. Поднять сельское хозяйство, не привнеся ничего нового, чрезвычайно трудно. Когда-то я предпринял попытку превратить полосу земли между девственным лесом и долиной, где сейчас растет малоценный смешанный лес, в фруктовый сад, высадив там персики, груши, виноград. Спустив по специально прорытым канавам содержимое выгребных ям, которые сейчас, пока люди ведут войну в девственном лесу, наполнятся до краев, мы получим прекрасное удобрение для фруктового сада.

Безымянный капитан не мог не подумать о том, что его подчиненные, живя в долине, расточительно спускают в реку содержимое переполненных выгребных ям. И он снова испытал стыд перед теми, кто продолжал мятеж под руководством Разрушителя, следуя его указаниям, полученным во сне. Однако это чувство стыда не разделил с ним никто из его подчиненных. К тому же он сознавал, что все разработанные им планы военных операций провалились один за другим, и в результате он оказался в безвыходном положении. Солдаты Великой Японской империи заняли долину и начали ее покорение, но насколько же они уступают в нравственном отношении мятежникам, с которыми сражаются! Да к тому же войне конца не видно. У Безымянного капитана, ни на минуту не забывавшего об этом, были причины терзаться приступами мучительного стыда и торопить окончание войны.

Нацепив на грудь мешочек из лилового шелка, Безымянный капитан ясно осознал, что на нем лежит печать позора, но тем не менее не отказался от мысли покорить безмозглых жителей долины и, отгоняя видения, готовые одолеть его средь бела дня, стоило на миг остановиться, без конца кружил по школьному двору, где располагался штаб, и непрерывно размахивал руками, словно отбиваясь от Разрушителя, угрожавшего ему из сна, и при этом топал ногами еще решительнее, чем на утесе в первое утро после вступления в долину, а наши люди, переговариваясь между собой, тайком подглядывали за ним. Это были те пожарники, которые сражались с огнем, спасая девственный лес; тяжело раненные во время нападения солдат армии Великой Японской империи, они были размещены в одном из школьных классов. Раны их были настолько тяжелыми, что скрыться в лесу они не смогли. Военный врач оказывал им помощь наравне с ранеными солдатами, без всякой дискриминации, но все равно треть из них не выжила. Самоотверженность, с какой военный врач ухаживал за пленными, была незримо связана с чувством стыда, который испытывал Безымянный капитан. Разумеется, попавшие в плен прежде всего подверглись суровому допросу, хотя, казалось, начинать следовало бы с лечения ран. Допрос был учинен самим Безымянным капитаном. Пытались ли пленные, лежавшие на покрытом циновками полу, выразить протест молчанием? Ничуть. Напротив, они говорили так много и охотно, что Безымянному капитану приходилось прерывать их из опасения, что у них начинается горячка. Офицеры негодовали: ну что за говор у этих крестьян из захолустной деревушки! Но, сестренка, негодование офицеров свидетельствовало лишь о том, что эти кадровые военные, выходцы из провинциальных городков, не ведали о существовании искусных вралей, единственная цель которых – позабавить, скрасить жизнь людям в забытом богом уголке. Пленные получили прекрасную аудиторию и, чтобы разогнать тоску, накопившуюся за долгое время пребывания в девственном лесу, трещали без умолку, хоть и страдали от ран. Каждый из них говорил свое, и сопоставить, сравнить их показания не представлялось никакой возможности. И использовать их показания в нынешней кампании тоже было невозможно. Понимая это, Безымянный капитан и подчиненные ему офицеры все больше распалялись и наконец, не в силах больше сдерживать ярость, обрушили свой гнев на раненых, лежавших на полу. А пленные, хоть и обессилели от жара, говорили не умолкая, да так искренно, что было ясно – они сами твердо верят в свои рассказы.

Один из них, пересыпая речь случайно пришедшими на ум китайскими и корейскими словами, утверждал, что из долины освободительная война уже перекинулась в Китай и Корею, где действуют сражающиеся с японцами партизаны, что уже создан единый фронт и в самом скором времени сюда прибудет подкрепление. Он даже настаивал, что является ответственным за связь с этими заморскими районами, а теперь, мол, попав в плен, беспокоится, все ли пройдет гладко с приемом подкрепления. Правда, один учитель предлагал штабу партизанского отряда отправить составленное им обращение к международным антиимпериалистическим силам – такой факт действительно имел место.

Другой пленный показал, что открытые в девственном лесу полезные ископаемые отправляются на обогатительные фабрики Германии, а изготовленные там из этого сырья бомбы нового типа в разобранном виде ввозятся уже под видом металлических игрушек. Сборка бомб производится на оружейном заводе, укрытом в лесу. Жители долины так самоотверженно тушили здание завода только из опасения, что, если огонь доберется до оставшейся там взрывчатки, половина леса взлетит на воздух.

Разумеется, не все показания пленных носили характер бравады. Был один пленный, который говорил об условиях заключения мира между партизанами, укрывшимися в девственном лесу, и армией Великой Японской империи. Человек этот служил начальником почты в деревне и был известен как большой книголюб – он, сестренка, оправился от ран и в годы нашего детства все еще заведовал почтовым отделением. За основу он предложил Безымянному капитану при заключении мирного договора руководствоваться выпущенной издательством «Иванами» работой Канта «К вечному миру», с которой внимательно ознакомились старики. Впоследствии, сестренка, я понял, что эта работа Канта служила отцу-настоятелю главным пособием в моем обучении. Начальник почты настаивал на том, что в основу мирного договора должны быть положены следующие принципы: ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключении тайно сохраняется основание для будущей войны; ни одно самостоятельное государство (большое или малое – это безразлично) не должно быть приобретено другим государством ни по наследству, ни в обмен, ни куплей, ни в виде дара; постоянные армии должны со временем полностью исчезнуть; государственные деньги не должны использоваться для внешнеполитических дел; ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в политическое устройство и правление других государств; ни одно государство во время войны с другими не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы невозможным взаимное доверие в будущем состоянии мира, как, например, засылка убийц из-за угла, отравителей, нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене в государстве неприятеля и т. д.

Я думаю, Безымянный капитан принадлежал к людям, терпеливо выслушивающим собеседника, даже если приходится скрывать презрение к нему, но от признаний пленных он вышел из себя и, чтобы прервать наконец разглагольствования начальника почты, излагающего принципы заключения мирного договора, основывающиеся на высказываниях Канта, так бешено затопал тяжелыми военными ботинками, что заходил ходуном пол в классе, где лежали при смерти тяжело раненные. Как кадровый военный, он, конечно, сразу же понял, что означает для него мир, в результате которого будет полностью ликвидирована регулярная армия. Но все же, сестренка, я очень рад, что начальник почты смог открыто высказать идею установления вечного мира для нашего края как для независимого государства, выступившего против Великой Японской империи, причем не только для него одного. Хотя идея была заимствована у Канта, но разве не прекрасно сказано: «Государственные деньги не должны использоваться для внешнеполитических дел». Ведь это был прямой намек на то, что в войне с затерявшейся в горах мятежной деревней расходуются государственные средства Великой Японской империи.

Безымянный капитан слушал эти странные рассуждения, и ярость переполняла его. Но настал момент, когда он уже не мог сдерживать туго скрученную пружину ярости – ведь все эти разглагольствования исходили от тяжело раненных, большинство которых не сегодня завтра испустят дух. Именно поэтому он поручил вести дальнейший допрос подчиненным, а сам, невзирая на солнцепек, вышел на школьный двор и стал кружить по нему. Он посмотрел вокруг – со всех сторон к долине подступал бескрайний девственный лес. И, видимо, подумал: куда ни повернись, отовсюду на него смотрит Разрушитель. Вот он и кружил, опустив голову, но не успел сделать и нескольких кругов, как вдруг душа его устремилась ввысь, да так стремительно, что почва едва не ушла из-под ног, и он предстал перед Разрушителем, явившимся в неожиданно посетившем его средь бела дня видении. И тогда Безымянный капитан сообразил, что все без исключения признания военнопленных – обыкновенная издевка, подсказанная им не кем иным, как Разрушителем. А значит, исход этой кампании, которую Безымянный капитан осуществляет ради усмирения посланных Разрушителем бунтовщиков, покрыт полным мраком. И только одному Разрушителю дано приподнять над ним завесу.