— А ты что, его не лавлишь? — запальчиво выкрикнула Женька.

— Он — опасный человек.

— Ну да, он — дикарь. К тому же женатый.

— Я не о том. — Рен помолчал. — Он боится мира на той стороне, потому что слишком много времени провел здесь. Думаю, Поль хотел бы вернуться к той, прежней жизни, в отличие от Бурлакова. Но с каждым годом страх перед покинутым миром в нем только рос. Он боялся, что не сможет приспособиться, что будет там никем, тогда как здесь он — царь и почти бог. Так что при всей его кажущейся силе внутри него сидит слабый и испуганный мальчишка.

— Ну и что? — с вызовом отвечала Женька. — От этого я лавлю его еще больше. Говорят, в Диком мире распространено многоженство. Почему бы мне не сделаться его второй женой?

Герцог два года не появлялся в крепости. Нет, он не ссорился с Бурлаковым, хотя им случалось поговорить всерьез и о многом. Не препирались, не упрекали. Просто не встречались. Но пришло письмо, вернее, записка — Раф прискакал на пони и доставил.

«Приезжай в замок. Я жду. Срочно. Герцог».

Значит, решение принято. Решение все изменить. Они часто говорили об этом лет пять или шесть назад: «Надо все менять! — повторял как заклинание Поль Ланьер. — Или мы погибнем».

Менять? Но Бурлаков ничего не хотел менять. Ему нравилась та жизнь, которую он вел. Крепость и люди, которые приходили каждый год осенью, а весной уходили, В этом было что-то от прежней его профессии, от учительствования. Встречать, брать под крыло, напутствовать, объяснять, что и как, а потом отпускать в Большой мир. А самому всегда оставаться в стенах школы-крепости с теми немногими, кто готов был с ним разделить нелегкий и скудный хлеб. Он собирался так продолжать, ничего не меняя, до самой смерти, обретая и провожая учеников, упиваясь каждой новой встречей, окрыляясь надеждой, пытаясь в каждом рассмотреть, на что тот способен и зачем прошел врата. И понимать, что никогда не доведется узнать — ошибался он или был прав, и что же вышло из каждого спасенного после ухода из крепости и возвращения в Вечный мир.

«Ты слишком доверяешь этим людям, — остерегал старшего товарища Ланьер. — Наступит день, и среди спасенных твоих появится Иуда».

«Я сумею его распознать», — улыбался в ответ Бурлаков.

«Не имеет значения. Он все равно предаст».

Все эти долгие разговоры с герцогом Бурлаков вспоминал, поднимаясь по узкой тропе верхом на смирной лошадке. Справа от тропинки скалы поднимались почти отвесно. Унылый и одновременно величественный пейзаж — вокруг крутые серые склоны, лишь кое-где можно было различить бледные зеленые мазки чахлой растительности, а за ними грядой вставали сверкающие снегами вершины.

Приходилось либо идти пешком к перевалу, либо ехать верхом: ни один транспорт, ни один даже самый современный вездеход не мог проехать по этой тропе. Герцогу нравилось прятаться среди безжизненных холодных скал, и это не удивляло Бурлакова. Ланьер обожал такие укрытия — подобных нор у него было несколько. Бурлаков знал, что где-то в Недоступных горах Ланьер в огромной пещере создал что-то вроде мини-завода, там же расположил и свой монетный двор. Герцог чеканил золотую монету, называл ее динарием, золото это имело хождения в Диком мире. Как-то герцогиня сказала Бурлакову, что Ланьер собирал монеты и ссыпал в огромный сундук в тайнике.

Замок герцога оседлал перевал. Со стен тропинка простреливалась по обе стороны. Впрочем, замок — название условное. Скорее уж клетушка, сторожка. Эти слова куда больше подходили к одному из обиталищ Ланьера. Скалы вздымались часовыми с двух сторон ущелья — голые, темные, почти черные. Уступ на одной скале слегка расширили, из обломков сложили стены и два одноэтажных домика и башню внутри, вырубили в скале просторное хранилище для припасов и оружия. Это убежище громко именовалось замком. На другой стороне перевала устроили сторожку. Там постоянно кто-то находился: наблюдал за окрестностями. Около сторожки имелась конюшня. Здесь Бурлакову пришлось оставить лошадь: дальше в замок вела вырубленная в скале лестница, по которой мог идти лишь один человек.

«Какая-то чертова литературщина...» — бормотал Бурлаков, карабкаясь все вверх и вверх, и, находя ногой ступеньку, каждый раз сомневался, что сможет на ней удержаться.

Вместо перил к скале крепился карабинами металлический трос. В случае опасности его вытянут наверх, оставив врагу лишь вбитые в скалы крюки. Такова лестница для людей. Грузы снизу поднимают лебедкой.

— Литературщина, — повторил Бурлаков, когда перед ним отворилась стальная дверь в стене.

Небольшой или лучше сказать — крошечный двор, сложенные из камня постройки. Домики с толстыми стенами, узкими оконцами, в случае опасности их можно закрыть стальными ставнями. В случае большой опасности вообще можно уйти в складские пещеры и там отсидеться или удрать и выйти далеко от замка через потайной ход. Башня, торчащая острым зубом, была выше домиков раз в пять или шесть. Ее возвели на отдельном уступе, так что к ней вели сначала наружные ступени, и только потом, уже поднявшись над крышами домиков, можно было попасть внутрь, чтобы подниматься дальше по винтовой лестнице.

— Я здесь! — крикнул герцог, появляясь на пороге башни. — Поднимайся сюда!

— Что, еще выше? — Бурлаков с тоской глянул наверх, прикидывая высоту подъема.

— Зато нам здесь никто не помешает!

— Это уж точно, — вздохнул генерал.

Наверху в башне у герцога было что-то вроде кабинета: стол, два удобных кресла, изрядный запас спиртного — от легких вин до чистейшего спирта, аптечка, книги, и — что выглядело вполне естественно — крупнокалиберный пулемет, черное рыло которого глядело через бойницу на перевал. У стены в ряд стояли винтовки и гранатометы.

— Присаживайся, — герцог указал на плетеное кресло, прикрытое волчьей шкурой. Герцог любил охоту. Бурлаков носил ружье лишь на всякий случай.

Не спрашивая, что гость будет пить, Поль налил Бурлакову в стопку водки. Себе в пузатый фужер — коньяк.

— За победу! — поднял тост.

У герцога горели глаза, как у мальчишки, который нашел в ящике комода припрятанный отцом пистолет.

— Победу над кем? Или над чем? — поинтересовался Бурлаков. Веселость герцога ему решительно не нравилась.

— Над императором Валгаллы.

— Разве мы с ним воюем? — Бурлаков так и не выпил. Отодвинул стопку. — Насколько я помню, у нас с императором договор о ненападении и разграничении территорий.

— Плевать на все договоры. Через год Валгаллы не станет — и конец игре. — Герцог смаковал коньяк и, кажется, не заметил, что старый друг не стал пить. — Они опасны. Я сотни раз говорил тебе: бойся! Этот мир должен принадлежать нам. Но пока мы щелкали клювами, император и его прихвостни набрали силу.

— Император — это всего лишь слово, миф, не более. Его Валгалла что-то вроде моей крепости. Только у него прячутся не раненые, а больные, страдающие в большей или меньшей приступами ненависти...

— Территории у них гораздо больше, — перебил Поль.

— Зато людей в крепости бывает примерно столько же.

— Ты преувеличиваешь. И потом, твои ребята всегда уходят весной и летом. А из Валгаллы не уходит никто.

— Все равно, император — лишь мелкий феодал, присвоивший себе громкий титул.

— Говорю: он набирает силу с каждым годом. Да что там с каждым годом — с каждым часом. Скоро он станет настолько сильным, что его будет не уничтожить. А сейчас еще можно.

— Ты нашел способ?

— Да.

Бурлаков не стал спрашивать, что планирует герцог. Сейчас речь не о том.

— Мне тоже не нравится Валгалла. Но это еще не повод, чтобы начинать террор.

— Знаешь, сколько у императора сейчас народу? Нет? Пятьдесят тысяч. У них полно оружия, арсеналы набиты под завязку. С такими силами император может диктовать законы по эту сторону врат, а скоро — и всем на другой стороне.

— Но пока не может? — уточнил Бурлаков.