– Погодите, ваше сиятельство, – в комнату вошла Федорка, – выпейте, вот, травки. А потом станет видно, ехать вам или отдохнуть еще.

Князь взял в руки большую чашку с терпко-пахнущим отваром, девушка присела рядом на табурет. Спросила:

– Давно ли хворь вашу светлость беспокоит?

– Не замечал, чтобы сильно… Да это я вчера на балу острого перекушал.

Он отпил половину чаши и тут же, охнув, упал на подушки.

– Видите, ваша светлость? – наклонилась над ним купеческая дочь. – Нельзя вам ехать. Эти травы я собирала три года, по глухим лесам и полям разным, сушила особым образом, коли здоровый человек эту смесь выпьет, ничего ему не станется, а чей организм ядом поражен, тому дурно сделается.

– Бессмыслица какая-то! – вскричал Попов. – Ваше сиятельство! Во дворец весточку отправить надобно, лекаря пусть пришлют. Государыне сообщат…

– Нет! – Потемкин приподнялся на локтях. – Ерунда это все. Мне просто отдохнуть немного надо… С другой стороны, ежели я и правда отравлен, нечего моим врагам радоваться раньше времени. Пусть кортеж продолжает путь в Яссы как ни в чем не бывало. Оставьте здесь одну карету, я скоро вас нагоню. Ты, Василий, останься. И государыню не тревожьте из-за слуги ее недостойного.

– Но ваше сиятельство! Как вы можете доверять незнакомым, – Попов покосился на Федорку с отцом, – людям? Может, она вас сама сейчас травит!

Купец обиженно вытянул бородатое лицо, а Федорка схватила кружку с оставшимся отваром и залпом допила его. После с вызовом посмотрела на Попова.

– Могу, – веско сказал князь, опускаясь на подушки. – Могу. Надо же, в конце концов, хоть кому-нибудь в этом мире верить…

– Но вам же лекарь нужен!

– Коли не верите в мою способность к лечению, – гордо ответила Федора Таранина, – можете людей расспросить. Не было во Пскове человека, который бы хоть раз ко мне за советом не обратился.

– Будете расспрашивать – обо мне ни слова, – предупредил князь, укладываясь поудобней.

– Откуда ты такая взялась? – спросил князь, принимая вечером очередную чашку с варевом. – Кто ты? Ангел мой или демон?

– Простая я девушка, ваше сиятельство. Дочка купца второй гильдии. Федоркой звать. А люди ведьмой кличут. Но вот вы сами подумайте – какая же я ведьма? По небу не летаю, чудес дивных не делаю, сны вещие, бывает, вижу, да в травках хорошо разбираюсь, от хворей почти любых могу вылечить. Мамка меня научила, с детства с нею по лесам бродили, а отец на нас ворчал. Правда, не спасли матушку травки от разбойников лесных… Да вы пейте, пейте, ваша светлость. Вам много этого отвара доведется выпить, чтобы вся мерзость из вас вышла. Тазик вам поставлю. Попервой просто в сон клонить будет да голова станет кружиться, а потом тошнить должно. Вы не бойтесь, это хорошо.

Светлейший допил отвар, протянул хозяйке чашку.

– Ты красивая, – сказал он, сонно улыбаясь. – На дочку мою похожа. Только она пышнее, и рыженькая… И веснушки… Лизонька…

Князь лепетал еще что-то, но Федорка вслушивалась слабо. Бредит бедолага. На дочку, говорит, похожа. Все же знают, что князь бездетный. Через пару минут девушка покосилась на светлейшего. Заснул. Она прикрыла высокого гостя одеялом, поправила подушки. С улыбкой вспомнила, как с полгода назад в этой же комнате выхаживала другого человека. Капитан-поручика Алексея Потравского. Тот к тетушке в Псков в гости приехал на выходные, да за два дня умудрился оскорбить братьев Каримовых – теткиных соседей – неосторожной фразой в адрес их сестры. Нашел с кем заводиться! Каримовы – негодяи еще те, их весь Псков боится. Одним словом, вздумали стреляться у озера. Орел ее стрелок хороший, но до Сашки Каримова ему всё же далеко. Подстрелили орла. А потом, видимо, сообразили, что за убийство капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка их никто по голове не погладит. И потащили дуэлянта к озеру. Федорка, собиравшая пролиски в лесочке неподалеку и всё видевшая, сама не поняла, как бросилась наперерез негодяям с криком: «Тронете – прокляну!» Братья перекрестились и поспешили убраться прочь. Врала Федорка. Никого она проклинать не умела, да и не хотела. Но некоторым людям знать о том совсем не обязательно. Кое-как дотащила полуживого капитан-поручика по апрельскому грязному снегу до дома.

Благо усадьба их на окраине стоит, от града Пскова даже в стороне слегка. Отца в тот день не было, повез масло в столицу. Вернулся, устроил нагоняй за то, что незнакомого мужчину в дом привела да наедине с ним осталась. А что было делать? Бросить замерзать раненого? И был капитан-поручик в таком состоянии, что ни о чем неприличном при всем желании и речи идти не могло. Да и ни разу потом не пожалела она, что спасла Алешеньку, хоть и разозлила батюшку. А батюшка на деле зол был из-за того, что в Петербурге ему какой-то еврей цену на масло перебил. И продолжает перебивать. Вот купец и дышит огнем, что твой змей-горыныч.

Федорка прислушалась к дыханию князя, убедилась, что сон его спокоен, и вышла, вернулась в свою комнату, зажгла лампадку, опустилась на колени перед иконой Богоматери. Долго молилась. Благодарила всех святых за то, что князь не свернул с дороги и не миновал озеро Чудесное, за то, что яд уже начал действовать, а потому среагировал Потемкин на запах трав сожженных, но вместе с тем еще не заразила отрава светлейшего настолько, чтобы Федорка оказалась перед ней бессильна. Хоть бы не оказалась. Спаси, Господи, раба божьего Григория. Сбереги, Господи, раба божьего Алексея. Это всё, о чем прошу тебя я, простая купеческая дочка.

Ее величество Екатерина Вторая склонилась над бумагами. Всё больше приходило жалоб на евреев, что самовольно снимались с родных мест – не так давно к Российской империи присоединенных – и переселялись, куда им вздумается. Исконно русские купцы плачутся, опасаются конкуренции. Кто ж знал, что благополучный раздел Речи Посполитой обернется новыми осложнениями?

А тут еще великий князь Павел Петрович из Гатчины в гости пожаловал. И визит свой начал с требования выделить ему средства на строительство очередной фабрики по пошиву прусской формы. Хорош наследник трона Российской империи! Весь в отца. Дай ему волю, не только гатчинскую – всю русскую армию по примеру прусской перекроит. Средства ему нужны… Ей бы тоже не помешали. К примеру, строительство нового Воспитательного дома требует дополнительных вложений, а где их взять? – всё ушло на войну с турками. И вдобавок никак не удается подписать мир с Османской империей. А ее генерал-фельдмаршал светлейший князь вместо того, чтобы еще месяц назад в Яссы уехать, сидел здесь и разыгрывал ревнивого мальчишку. Что совершенно ему не к лицу. Императрица нахмурилась и фыркнула.

К слову, от самого князя вестей давно не было. Правда, он только уехал, но всё же… Обычно чуть ли не каждый день письма шлет. А тут – почти неделя тишина стоит. Зол на нее.

В дверь постучали, и в кабинет вошел камердинер.

– Письмо от Василия Попова, ваше величество! – и с поклоном протянул конверт.

«…светлейший князь разгневается на меня, когда узнает, что я пишу Вашему величеству, но мочи больше нет смотреть на его страдания. Его сиятельство занемог сильно в городе Пскове, четвертый день живем мы в доме купца Таранина. Князя лихорадит, без конца тошнит, наизнанку выворачивает просто, страшно смотреть, от врача он наотрез отказывается, Ваше величество тревожить не велит, лечит его девица, купеческая дочь, какими-то травами, утверждает, что Потемкин отравлен…»

– Закладывать экипаж! – вскричала императрица.

Князь представлял собой зрелище жалкое и местами даже страшное. Исхудал, кожа посерела, под глазами черные круги – хуже, чем в кошмарном сне даже. Одет лишь в белую сорочку, что покрылась пятнами от пота. Комната его пропахла рвотными испарениями, хотя и меняла купеческая дочка тазы постоянно. Дочка сия весьма странное впечатление произвела на государыню. Стройная, темноволосая, скромная лента в косе, грубый темно-красный сарафан, только рубашка из кисейной ткани да серьги жемчужные напоминают, что перед тобой – дитя зажиточного купца, а не селянка какая-то. А как посмотрела императрица в глаза девушке, так словно что-то родное увидела. Будто бы некую тайну они обе хранят, только какую?