Хотя революции 1848 года повсюду закончились поражением, они привели к крушению крепостного права по всей Габсбургской империи, и графы Эрдеди покинули Кумровец. Дед Тито с отцовской стороны, Мартин Броз, был одним из крепостных, которые наконец обрели долгожданную свободу, что позволило ему взять в жены «высокую крепкую женщину, которая сильно гордилась тем, что происходит из семьи крестьян, вот уже два века не знавших крепостной зависимости»[43]. У Мартина был один сын, Франьо, и шесть дочерей, которые, согласно новым венгерским законам, наследовали каждая свою долю семейных владений. В результате Франьо был вынужден влезть в долги, чтобы выкупить у сестер землю. Тем не менее в возрасте двадцати четырех лет, уже работая кузнецом, Франьо женился на шестнадцатилетней девушке-словенке по имени Мария, старшей из четырнадцати детей Мартина Яверсека, имевшего во владении шестьдесят пять акров земельных и лесных угодий на другом берегу реки Сутлы. Тито вспоминал:
Это была высокая белокурая женщина с приятным лицом. Моих родителей ожидала нелегкая доля. Пятнадцати акров земли, от которых почти ничего не осталось, когда отцу пришло время расплачиваться с долгами, едва хватало, чтобы прокормить семью. Когда же долги стали невыносимы, мягкосердечный и покладистый Франьо махнул на все рукой и запил горькую, и вся тяжесть легла на плечи моей матери, женщины энергичной, гордой и набожной[44].
У Франьо и Марии было пятнадцать детей, из которых Тито был седьмым и одним из семи, которые выжили. И хотя дом их был самым большим в Кумровце, жили они в нем скученно, вместе с двоюродными братьями и сестрами, и поэтому всем там не хватало ни места, ни еды. С семилетнего возраста Тито был приставлен к работе – ему вменялось в обязанность пасти скотину, обрабатывать мотыгой посевы, пропалывать грядки.
Но самая тяжелая обязанность была никак не связана с физическим трудом. Это случалось, когда отец посылал меня по деревне с долговыми расписками, чтобы я раздобыл по ним денег. Другие крестьяне, так же как и мой отец, были в долгах как в шелках, голодные, и у каждого куча детей. Мне приходилось выслушивать проклятия и жалобы, но затем почти всегда мне все-таки давали денег[45].
Через семьдесят лет Тито предстояло просить помощи по долговым обязательствам его страны у куда более сердитых международных заимодавцев. Большую часть своего детства Тито провел в Словении, в доме деда по материнской линии, где пас коров и лошадей.
Эта работа мне нравилась больше всего, и насколько я помню себя с ранних лет, самым большим удовольствием для меня было возиться с лошадьми. Я уже умел ездить верхом, когда сам едва доставал головой до брюха лошади… В те дни я узнал, что чем лучше ты заботишься о ней, тем лучше она тебе служит. Во время войны я обязательно слезал с моей лошади Ласты, когда мы шли в гору, и призывал моих солдат поберечь лошадей для равнины[46].
Когда отец обменял овчарку Поляк на две вязанки дров, юный Тито не находил себе от горя места. Когда же пес тайком прибежал назад от своего нового хозяина, дети спрятали его в пещере, пока отец не сжалился и не выкупил собаку назад. Поляк дожил до шестнадцати лет, и благодаря ему Тито на протяжении всей своей жизни оставался страстным «собачником». «Я всегда стремился по возможности иметь рядом с собой пса, – пишет он в книге „Тито рассказывает“. – А впоследствии пес по кличке Люкс даже спас мне жизнь»[47]. Сказать по правде, Тито отлично знал, что Люкс прижался к нему от страха, когда в них обоих летели осколки снарядов, однако ему не хотелось бросать тень сомнения на невинную легенду…
Кумровцу, надо признать, повезло – там имелась своя школа, где Тито смог получить основы знаний. Однако ему сильно мешало то обстоятельство, что словенским он владел гораздо лучше, чем сербскохорватским, и в результате Иосип Броз так и не освоил в совершенстве ни тот ни другой. По настоянию матери Тито сделался министрантом[48], но если верить его рассказу, священник однажды отвесил ему оплеуху, после чего он больше ни разу не переступил порог церкви. Подобное отношение, конечно, расстроило его мать, ведь та надеялась, что сын в будущем наверняка станет священником. Ну а поскольку Тито горячо любил свою мать, надо полагать, что и он переживал из-за этого случая. И хотя нам никогда не дано до конца узнать, какие чувства испытывает тот или иной человек к религии, есть все основания подозревать, что Тито не был атеистом-догматиком, как он сам то утверждал.
Мальчишки в Загорье начинали зарабатывать на жизнь с двенадцати лет, и Тито стал пасти коров у своего дяди по материнской линии. «За это меня кормили, а еще дядя пообещал, что купит мне к концу года пару новых башмаков. Но он так и не сдержал своего обещания – наоборот, даже забрал мои старые башмаки, на которых были украшения, отремонтировал их для своего сына, а мне взамен дал пару, еще хуже моих старых»[49].
Это, можно сказать, первое упоминание о слабости Тито к модной одежде и обуви, которую он пронес через всю жизнь, а также об извечном его страхе – что другие люди пытаются его обокрасть. Буквально через несколько строк он пишет:
Когда я был маленьким мальчиком, мне ужасно хотелось стать портным – что было естественным продолжением желания каждого загорского крестьянина носить хорошую одежду. Мне запомнился один барон, который, бывало, приезжал в нашу округу, – высокий, крепкого сложения инженер. У него был автомобиль, больше похожий на карету, который развивал скорость до пятнадцати миль в час. Когда он останавливался, мы, дети, обычно с гиканьем налетали со всех сторон. Но зато он потерял частицу уважения в наших глазах, потому что, как выяснилось, зад его брюк был залатан. Мы тогда говорили: «Ну какой из него барон, если у него на штанах заплаты, как и у нас?»[50]
Склонность к щегольству вынудила Тито уже в пятнадцать лет выпорхнуть из родного гнезда. Какой-то родственник, служивший сержантом в Сисаке, небольшом гарнизонном городке к юго-востоку от Загреба, посоветовал мальчишке поискать себе работу в армейской столовой. «Официанты, – сказал он, – всегда хорошо одеты, всегда вращаются среди приличных людей. Работа не пыльная, и всегда будешь сыт». Через сорок лет Тито признавался Дедиеру: «Возможно, что в первую очередь меня заинтересовало сказанное им об одежде»[51].
Сисак был одним из относительно крупных городков бывшей Военной Крайны, прекратившей свое существование в 1881 году. Турки уже давно покинули пределы соседней провинции Боснии-Герцеговины. Последнюю в 1908 году не преминула прибрать к рукам Габсбургская империя. Это привело к очередному европейскому кризису и едва не кончилось новой войной. В своей автобиографии Тито ни словом не обмолвился об этом. Как и предсказывал дядя, ему понравилась новая форма, которую носили официанты, однако в работе особого усердия он так и не проявил – в частности, не выказал он и особого восторга по поводу небольшой дополнительной обязанности – ставить на место кегли в соседнем помещении, где находился кегельбан. С помощью отца Тито добился места подмастерья у одного сисакского кузнеца и механика.
Этот человек чинил велосипеды, ружья, молотилки, ремонтировал на лестницах поручни.
Мои друзья говорили мне, что кузнечное дело сродни инженерному, а инженерное дело – самое прекрасное ремесло в мире, ведь инженеры строят суда, железные дороги, мосты… Ну а поскольку в нашей семье кузнечное дело было традицией, мне это было очень приятно[52].
43
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 5.
44
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 6.
45
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 9.
46
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 8.
47
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 9.
48
Министрант – мальчик-служка в католической церкви.
49
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11.
50
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11-12.
51
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 11.
52
Дедиер В. Говорит Тито…, стр. 13.