— Мясо… — бормотал Вася. — Суп и мясо…

Спертый воздух канцелярии был пропитан застарелым запахом сапожного крема. Капо уже приготовил бумаги.

— Распишитесь здесь, — сказал он, безо всякого выражения посмотрев на шестерых заключенных.

509-й взглянул на стол. Он не понимал, с чего это вдруг потребовались их подписи. Заключенным отдавали приказ, без всяких подписей. Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Это был один из писарей, сидевший за спиной у капо. Поймав взгляд 509-го, он едва заметно повернул голову справа налево.

Вошел Вебер. Все застыли по стойке «смирно».

— Продолжайте! — бросил он и взял со стола бумаги. — Еще не готово? Быстро! Распишитесь здесь!

— Я не умею писать, — сказал Вася, стоявший ближе всех к столу.

— Значит, ставь три креста.

Вася поставил три креста.

— Следующий!

Трое новеньких один за другим подошли к столу и расписались. 509-й тем временем лихорадочно соображал. У него появилось ощущение, что еще должен быть какой-то выход. Он еще раз взглянул на писаря, но тот уткнулся в свои бумаги и не поднимал головы.

— Твоя очередь! — зарычал Вебер. — Что размечтался?

509-й взял со стола листок. Глаза плохо слушались его, несколько машинописных строк путались и расплывались.

— Ты еще и читать тут собрался? — Вебер толкнул его. — Подписывай, пес шелудивый!

Того, что 509-й успел прочесть, было вполне достаточно: «…изъявляю добровольное желание…» Он положил листок обратно на стол. Вот она — последняя, отчаянная попытка! Это и имел в виду писарь.

— А ну живее, дохлая кляча! Или ты хочешь, чтобы я тебе помог?

— Я не изъявляю добровольного желания, — сказал 509-й.

Капо уставился на него, раскрыв рот. Писари изумленно подняли головы, но тут же уткнулись в свои бумаги. Наступила гробовая тишина.

— Что? — переспросил Вебер, еще не веря своим ушам.

509-й набрал в грудь воздуха.

— Я не изъявляю добровольного желания.

— Значит, ты отказываешься подписать бумагу?

— Да.

Вебер провел языком по губам.

— Так. Значит, ты не подпишешь? — Он взял левую руку 509-го, завел ее за спину и рванул вверх. 509-й упал. Вебер крепко держал его вывернутую руку, и теперь, потянув ее вверх, он приподнял 509-го от пола и наступил ему на спину. 509-й вскрикнул и затих.

Вебер взял его второй рукой за шиворот и поставил на ноги, но тот опять повалился на пол.

— Слабак! — презрительно буркнул Вебер. Потом, открыв дверь в соседнюю комнату, позвал:

— Кляйнерт! Михель! Возьмите-ка эту кисейную барышню и приведите в чувство. Оставьте его там. Я сейчас приду.

509-го выволокли из комнаты.

— Давай! — обратился Вебер к Бухеру. — Подписывай!

Бухера била дрожь. Он не хотел дрожать, но ничего не мог с собой поделать. Он вдруг остался один. 509-го с ним больше не было. Все в нем кричало о смирении. Он чувствовал, что если сейчас же не сделает того, что сделал 509-й, то будет поздно, и он послушно, как автомат, исполнит любой приказ.

— Я тоже не подпишу, — пролепетал он.

Вебер ухмыльнулся.

— Смотри-ка! Еще один… Прямо как в старые добрые времена!

Бухер даже не успел почувствовать удара. Его мгновенно проглотила черная ревущая бездна. Очнувшись, он увидел над собой Вебера. «509-й… — подумал он тупо. — 509-й на двадцать лет старше меня. С ним он сделал то же самое. Я должен продержаться!» В ту же секунду какой-то свирепый дракон впился железными когтями в его плечи, обдав их невыносимым жаром из огнедышащей глотки, и все вновь пропало.

Во второй раз он очнулся уже в другом помещении, лежа на цементном полу, рядом с 509-м. Откуда-то издалека, словно сквозь шум прибоя, доносился голос Вебера:

— Я мог бы заставить кого-нибудь расписаться за вас и весь разговор. Но я не сделаю этого. Для начала я спокойно, не спеша, сломлю ваше упрямство. Вы сами подпишете. Вы будете ползать на коленях и умолять меня, чтобы я позволил вам подписать бумагу. Если, конечно, вы еще в состоянии будете это сделать.

Голова Вебера четко выделялась на фоне видневшегося в окне неба. 509-му она показалась огромной. Эта голова означала смерть, а небо за ней — жизнь. Жизнь! Плевать, какая! Разбитая, вшивая, окровавленная — прожить еще хоть час, хоть минуту, несмотря ни на что! Но тут опять навалилось деревянное бесчувствие, крохотные милосердные огоньки нервов вновь погасли, погрузив его в спасительный мрак. «Зачем я сопротивляюсь? — тяжело подумал кто-то за него, когда он опять пришел в себя. — Какая разница, забьют ли меня здесь насмерть, или я подпишу и меня отправят на тот свет с помощью шприца, быстрее, чем здесь, и без боли?..» Потом он услышал свой собственный голос, которым говорил кто-то другой:

— Нет… я не подпишу… можете забить меня насмерть…

Вебер рассмеялся:

— Да-да, тебе бы, конечно, очень этого хотелось, скелетина! Чтобы все поскорее кончилось, верно? Не-ет, «забить насмерть» — эта процедура у нас длится неделями. А мы только начинаем.

Он опять взял в руку ремень с пряжкой. Первый удар пришелся 509-му в переносицу. Глаза остались целыми: они слишком глубоко ввалились. Второй рассек губы. Они треснули, как сухой пергамент. После двух-трех ударов пряжкой по черепу он снова потерял сознание.

Вебер отодвинул его в сторону и принялся за Бухера. Тот пытался уворачиваться от ударов, но был слишком неповоротлив. Вебер попал ему по носу. Он скорчился, и тот ударил его ногой в пах. Бухер закричал. После этого он еще успел почувствовать, как пряжка несколько раз впилась ему в затылок и шею, и провалился в бушующую мглу.

Он смутно слышал чьи-то голоса, но глаза не открывал и не шевелился. Он знал, что пока он не подает признаков жизни, бить его не станут. Голоса неслись над ним нескончаемым потоком. Он пытался не слушать их, но они становились все отчетливее и все глубже проникали в его сознание, все больнее впивались в его мозг.

— Сожалею, господин доктор, но если люди не хотят… Вы же видите, Вебер пытался их убедить!

Нойбауер был в прекрасном расположении духа. Результат превзошел все его ожидания.

— Кстати, это вы его об этом попросили? — спросил он у Визе.

— Разумеется, нет.

Бухер попробовал осторожно приоткрыть глаза. Но они плохо слушались его; оба века подпрыгнули вверх, как у куклы с открывающимися глазами. Он увидел Визе и Нойбауера. Потом он заметил 509-го. Тот тоже лежал с открытыми глазами. Вебера в комнате не было.

— Разумеется, нет! — повторил Визе. — Как цивилизованный человек я…

— Как цивилизованный человек, — перебил его Нойбауер, — вы хотите забрать этих людей для своих экспериментов, не так ли?

— Это необходимо для науки. Наши опыты помогут сохранить десятки тысяч других жизней. Неужели вы не понимаете этого?

— Понимаю. А вы — неужели вы не понимаете, что вот это все — вопрос дисциплины, не менее важный вопрос?

— Каждый судит со своей колокольни, — надменно произнес Визе.

— Конечно, конечно. Мне очень жаль, что я не смог сделать для вас больше. Но у нас не принято заставлять заключенных делать то, чего они не хотят делать. А эти двое, похоже, не торопятся покидать лагерь. — Он повернулся к 509-му и Бухеру. — Значит, вы хотите остаться в лагере?

509-й беззвучно пошевелил губами.

— Что? — грозно переспросил Нойбауер.

— Да, — ответил 509-й.

— А ты?

— Я тоже, — прошептал Бухер.

— Вот видите, господин капитан! — улыбнулся Нойбауер. — Людям нравится здесь. Тут уж ничего не поделаешь.

Визе не ответил на улыбку.

— Дурачье! — презрительно бросил он в сторону 509-го и Бухера. — На этот раз речь действительно шла о простых опытах по искусственному вскармливанию.

Нойбауер выпустил облако дыма из рта.

— Тем лучше — двойное наказание, за несоблюдение субординации. Впрочем, если хотите, можете попробовать еще раз, может быть, вам удастся найти еще двух добровольцев, господин доктор.

— Благодарю вас, — холодно ответил Визе.