Уборная была битком набита скелетами. Снаружи, из длинной очереди, выстроившейся перед дверью, им кричали, чтобы они поторапливались. Многие валялись на земле, корчась от боли. Другие, со страхом озираясь по сторонам, пристраивались у стены и опорожнялись, не в силах больше терпеть. Один скелет стоял, как аист, на одной ноге, опершись рукой о стену барака; раскрыв рот, он не мигая смотрел куда-то вдаль. Он постоял так некоторое время и рухнул замертво. Такое случалось нередко: скелеты, которые еще минуту назад не в состоянии были даже ползти, вдруг тяжело поднимались во весь рост, неподвижно стояли какое-то время, уставившись пустыми глазами вдаль, и падали замертво — словно их последним желанием перед смертью было подняться с земли и выпрямиться, еще раз хоть на миг уподобиться человеку.

Лебенталь осторожно переступил через мертвого скелета и направился к двери. Стоявшие в очереди разом возмущенно загоготали, как потревоженные гуси. Они решили, что он хочет нахально пролезть вперед. Кто-то вцепился в его одежду, по спине и по голове его застучал град костлявых, невесомых кулаков. Но никто из них не решался оставить свое место в очереди: обратно его бы уже не пустили. И все же скелетам удалось свалить Лебенталя наземь, и они принялись пинать его ногами. Причинить вреда они ему не могли, у них совершенно не было сил.

Лебенталь встал на ноги. Он не собирался никого обманывать. Он искал Бетке из транспортной команды. Ему сказали, что тот направился сюда. Он подождал еще немного у выхода, стараясь держаться подальше от обозленной очереди. Бетке был его клиентом. Через него он собирался сбыть коронку Ломана.

Бетке не появлялся. Лебенталь недоумевал, зачем тому понадобилось тащиться в эту вонючую уборную. Правда, здесь тоже шла торговля, но у такого туза, как Бетке, конечно, были возможности поинтереснее.

Так и не дождавшись его, Лебенталь отправился в умывальник, располагавшийся напротив, в соседнем бараке. Барак этот примыкал своим единственным крылом к уборной. Умывальник представлял собой несколько длинных цементных желобов, над которыми протянулись железные трубы со множеством маленьких отверстий. Эти цементные корыта облепили со всех сторон, словно мухи, десятки заключенных. Большинство — чтобы напиться или набрать воды и жестяную консервную банку и отнести в барак. Чтобы вымыться, воды было слишком мало. А тот, кто, раздевшись, все же пытался это сделать, рисковал остаться без одежды.

Умывальник тоже был частью черного рынка, но уже для более приличной публики. В уборной можно было разжиться в лучшем случае коркой хлеба, какими-нибудь отходами или парой окурков. В умывальнике же собирались в основном маленькие капиталисты из рабочего лагеря.

Лебенталь постепенно протиснулся вглубь помещения.

— Что у тебя? — тут же обратился к нему незнакомый тип.

Лебенталь коротко взглянул н него. Это был какой-то одноглазый оборванец.

— Ничего.

— У меня морковка.

— Не требуется.

В умывальнике Лебенталь моментально преобразился. Здесь он казался гораздо решительнее, чем в бараке.

— Осел!

— Сам придурок.

Лебенталь уже знал кое-кого из торговцев. Он бы, пожалуй, поторговался с одноглазым, если бы ему не нужно было искать Бетке. После этого ему предлагали еще кислую капусту, кость и несколько картофелин — все по баснословной цене. В самом дальнем углу он заметил молодого паренька с женскими чертами лица, который, казалось, забрел сюда случайно. Он что-то жадно ел из консервной банки; Лебенталь даже на расстоянии мог видеть, что это отнюдь не баланда. Тем более что тот усиленно жевал. Рядом с ним стоял хорошо упитанный заключенный лет сорока, который тоже явно не вписывался в интерьер умывальника. Он без сомнения принадлежал к лагерной аристократии. Его лысая жирная голова лоснилась. Рука его медленно ползла вниз по спине паренька. Волосы юноши не были острижены. Они были тщательно расчесаны на пробор. И сам он был весь опрятен и чист.

Лебенталь отвернулся. Потеряв надежду разыскать Бетке, он хотел было уже вернуться к одноглазому с морковкой, как вдруг увидел того, кого искал. Бетке решительно пробирался в тот угол, где стоял смазливый паренек, бесцеремонно расталкивая торговцев и покупателей. Лебенталь преградил ему путь. Бетке оттолкнул его в сторону и остановился перед юношей.

— Так вот ты где, оказывается, шляешься, Людвиг! Блядское твое отродье! Наконец-то я тебя застукал!

Людвиг ничего ему не ответил. Испуганно уставившись на него, он давился пищей, торопясь поскорее проглотить то, что было во рту.

— С этим паскудой! С этим лысым кухонным кобелем! — ядовито прибавил Битке.

Кухонный кобель не обращал никакого внимания на Бетке.

— Ешь, мой мальчик, — произнес он лениво. — Я дам тебе еще, если ты не наешься.

Бетке, побагровев, ударил кулаком по банке. Содержимое ее выплеснулось Людвигу в лицо. Кусок картошки упал на пол. Два скелета бросились к нему и сцепились друг с другом. Бетке пинками отогнал их прочь.

— Ты что — мало получал жратвы от меня? — вновь повернулся он к Людвигу.

Людвиг, съежившись, обеими руками прижимая банку к груди, испуганно смотрел то на Бетке, то на Лысого.

— Похоже, что мало, — бросил «кухонный кобель» в сторону Бетке. — Ешь, не обращай внимания, — сказал он юноше. — Не хватит, — я принесу еще. Я не такой. И бить я тебя никогда не буду.

Бетке готов был броситься на Лысого с кулаками. Но он не решался. Он не знал, какими тот располагал связями. Такие вещи в лагере были чрезвычайно важны. Если Лысый окажется любимчиком кухонного капо, то эта драка может иметь для него, Бетке, печальные последствия. У кухонного начальства мощные связи. Говорили даже, что оно проворачивает свои темные дела вместе со старостой лагеря и несколькими эсэсовцами. А его собственный капо, наоборот, не доверял ему. Бетке понимал, что тот не станет рвать за него глотку. Потому что он вовремя не позаботился о том, чтобы подмазать его. Весь лагерь был опутан сетями интриг. Если он сейчас не проявит благоразумие, он может запросто лишиться своего места и снова превратиться в простого заключенного. Прощай тогда возможность бывать в городе, а значит — и тот скромный доход, который ему обеспечивали поездки на вокзал и в депо.

— Что это все значит? — спросил он Лысого уже спокойнее.

— А тебе какое дело?

Бетке судорожно глотнул.

— Мне до этого есть дело. — Он повернулся к Людвигу. — Кто тебе раздобыл этот костюм?

Пока Бетке говорил с Лысым, Людвиг поспешно прикончил содержимое банки и, бросив ее на пол, неожиданно быстро шмыгнул между ними и стал пробиваться к выходу. Два скелета уже дрались за право выскоблить и вылизать банку.

— Приходи еще! — крикнул Лысый Людвигу вдогонку. — У меня этого добра хватает!

Он рассмеялся. Бетке попытался было схватить паренька, но споткнулся об одного из барахтавшихся на полу скелетов. Поднявшись, он с досады наступил каблуком на чью-то руку. Один из скелетов запищал, как мышь. Другой, его соперник улизнул с банкой, воспользовавшись неожиданной помощью.

Лысый засвистел мелодию вальса «Южные розы» и вызывающе медленно прошел мимо Бетке. Он и в самом деле был неплохо упитан и даже имел живот. Толстый зад его покачивался при ходьбе. Почти все заключенные, работавшие на кухне, были в теле. Бетке плюнул ему вслед. Но плюнул так осторожно, что попал всего лишь в Лебенталя.

— Это ты? — буркнул он сердито. — Ну, что надо? Пошли. Откуда ты знаешь, что я здесь?

Лебенталь не отвечал ни на один из вопросов. Он уже приступил к работе. А на работе он не любил лишних разговоров. У него было два клиента, которые заинтересовались коронкой Ломана: Бетке и другой заключенный, старший одной из внешних команд. Обоим нужны были деньги. Старший был в кабале у некоей Матильды, с которой он работал на одной фабрике и которая время от времени за определенную мзду соглашалась встретиться с ним наедине. Она весила почти двести фунтов и казалась ему сказочной красавицей. В лагере, где основным чувством было чувство голода, вес служил мерой красоты. Он предложил Лебенталю несколько фунтов картошки и фунт жира. Лебенталь отказался и теперь мысленно поздравил себя с этим. Он мгновенно оценил коммерческое значение только что разыгравшейся перед ним сцены и теперь делал ставку на педераста. Извращенная любовь казалась ему более жертвенной, чем обыкновенная. После того, что он увидел, он просто обязан был поднять цену.