– Я под душ, а потом будем одеваться, – сказал безмятежным голосом Дроздов. – Кажется, душ направо? Где мы вообще раздевались?

Однако на долю секунды ему не удалось справиться с хмурым напряжением в лице, и она чутко подняла брови.

– В сауне ничего не случилось?

– Пока еще нет, – солгал он, справившись с собой. – Здесь у вас божественно и бесподобно, – механически употребил он слова Татарчука. – Вода пахнет хвоей. Как в лесном озере.

– И все-таки что-то случилось? – спросила Валерия, выходя по кафельным ступеням из бассейна. – Я чувствую по вашим глазам. Говорите.

По ее плечам сбегали капли. Он заметил, как эти капли скапливались меж сдавленных купальником грудей.

– Пустяки, – сказал он.

– Серьезно, пустяки?

– Серьезно. Если не считать того, что нам надо бы уехать из этой роскошной виллы, – ответил он, стараясь не глядеть на капельки в ложбинке на ее груди. – Уехать не мешало бы сейчас.

– Идемте в душ. Потом к себе в номера. Я готова уехать когда хотите.

И ничего не уточняя, она пошла впереди него по голубому кафелю, по краю бассейна, и он, нахмурившись, отвел глаза от ее плеч, от ее бедер, вспомнив то, несколько минут назад случайно увиденное в полумраке массажной, что подкатывало к горлу с тошнотной брезгливостью к той пухленькой женщине со светлой повязкой на темных волосах и к вдавленному под ребрами, как у покойника, коричневому животу Козина.

«Да на кой черт они мне оба – и этот развратный старик, и эта пухленькая, работающая в обслуге дома? Что мне за дело?» – думал он, надевая окутывающий теплом халат, предупредительно висевший напротив каждой кабины посреди зеркал и мохнатых полотенец. Завязывая поясок халата, он приблизил лицо к зеркалу, морщась, как от пережитого стыдливого неудобства, от злости на самого себя, – и в ту же секунду вздрогнул. В зеркале за спиной поползла, раздернулась цветная занавеска, возникло молоденькое женское лицо с подведенными синей тушью веками, отчего нечто преувеличенно порочное было в ее взгляде, который туманной волной пробежал по его спине. Он не успел сказать ни слова, а она в медлительном выжидании, показывая влажную полоску зубов, поправила волосы, невинно повязанные через белый лоб лентой, спросила с истомной беззащитностью:

– Вам ничего не надо? Вам помочь в чем-нибудь?

С быстротой застигнутого врасплох, чувствуя зябкий ветерок на щеках, он повернулся к ней, едва удерживаясь на границе вежливости:

– А чем вы можете мне помочь, прелестная незнакомка?

– Вы злитесь на беззащитную девушку?

Она вошла, мягко качнув плечами, и, застенчиво опустив опоясанную лентой голову перед ним в позе девической стыдливости, рывком потянула поясок на его халате, развязывая узел, стеснительно развела полы своего халата и сделала шажок к нему, слегка изгибаясь, приникая к его ногам коленями.

«Пожалуй, только дурак сомневался бы на моем месте», – проскользнуло у Дроздова, и, как будто смеясь над собой, с натянутой шутливостью изображая избалованного ловеласа, он привлек ее за узкие бедра, сказал развязно:

– В другой раз, беззащитная женщина, сейчас я неспособен.

– Со мной вы будете способны, дурачок.

– Уходите. Сейчас же!

– Уходить? Мне? Я не по вкусу вам?

– Немедленно уходите.

– Игорь Мстиславович! – послышался издали зовущий голос Валерии. – Вы готовы? Я вас жду.

Он очнулся. Дом наваждений… Нет, ее не было здесь, этой женщины, она не развязывала узелок на халате, не прижималась к нему плоским животом – колыхнулась цветная занавеска, мотнулись перетянутые лентой молодые волосы, мелькнули под мохнатым халатом сильные икры, и все исчезло. Дроздов, соображая, что же было в кабине минуту назад, и уже злясь на нелепость случившегося сейчас, потрогал распущенный поясок халата и раздраженно затянул его, услышав шаги возле кабины.

«Что за глупейшее состояние, как будто кто-то играет со мной».

– Я вас жду, – повторил голос Валерии в коридоре, а когда он вышел, она сказала с таинственным озорством: – Не кажется ли вам, что в этом доме много прислуги? Причем девочки все смазливенькие. Как мне привиделось, одна из этих цирцей интересовалась и вашей кабиной. По-моему, очень недурна. Вы целы? Вам не кажется, что мы с вами находимся в Древнем Риме? Представьте, какая-то очаровательная черноглазая красавица вошла ко мне тоже и предлагала мне классический массаж и педикюр. По-моему, что-то было похоже на искушение. Как это вам?

– Пожалуй, Рима много. Времен упадка и супов из языков фламинго, – постарался не очень ловко отшутиться Дроздов и прибавил серьезнее: – Самое разумное, если мы смоемся отсюда немедленно. И незаметно. Не знаю, как вам, а мне что-то не очень тут… Нас приручают, милая Валерия.

– Я знаю: в атаке, чтобы выжить, надо вперед. Пошли. Другого выхода нет. Вы слышите, что там за торжество?

Она взяла его под руку и, смело двигаясь, задевая его полой халата в тесноте коридора, повела под матовыми плафонами, мимо кабинок, к прямоугольнику света впереди, откуда доносились звуки пианино, и не поющие, а нестройно вскрикивающие голоса, хлопанье ладошей в ритм этих речитативных выкриков. «Зачем все-таки я приехал сюда и именно с Валерией?» – подумал он, заранее испытывая усталость перед чужим весельем и фальшивыми разговорами, перед оплетающей логикой Татарчука и перед ожиданием первого взгляда Козина, некоторое время назад устрашающе-яростно закричавшего в кабине: «Кто там?» – но уже не владыки в гневе Козина, а смешного, распростертого на полу в бессилии вернуть превышенные удовольствия и, несмотря на громовой крик свой, ставшего униженным, немощным. «Должно быть, я могу утешиться тем, что видел его в унизительном положении. Но почему-то это не радует меня».

– Что вы нахмурились? – дошел до него голос Валерии, и она локтем дружески притиснула его локоть. – Вижу, вы совсем не рады, что я соблазнила вас поехать сюда. Почему вы поддались соблазну?

– Пожалуй, во всем виноват я… Но без вас, Валерия, я бы не поехал.

Он приостановился, неожиданным нежным нажимом потянул ее к себе, она без сопротивления быстро повернула голову, и он, намереваясь поцеловать ее в щеку, как позволял эту платоническую шалость в Крыму, вдруг случайно скользнул губами по ее не успевшим улыбнуться губам и сейчас же увидел ее удивленно расширенные глаза.

– Что-то у вас не получилось.

– Исправлюсь потом, – хмуро сказал Дроздов.

– Ка-ак? Как это потом? Кто вам разрешит исправление таких ошибок?

– Вы хотите сейчас?

– Я не хочу.

Они стояли посредине пустынного коридора в мертвенном свете плафонов, таком же неживом, как вдавленный живот и ребра Козина, а впереди в залитом электричеством проеме не прекращались выкрики соединенных голосов, визгливые звуки пианино, ритмичное похлопывание ладоней. Валерия, не убирая улыбку из глаз, смотрела на него, как бы разрешая и не разрешая исправить ошибку, и он на минуту почувствовал тоскливое отчаяние, какое бывало у него прежде в бессмысленных обстоятельствах. Действительно, для чего он здесь в этом «охотничьем домике» со своей нерасположенностью к саунам, бассейнам, массажам, застольям в обществе малознакомых людей, упивающихся банными развлечениями и одержимо занятыми едой, питьем, служебными судьбами и вместе страстями. И для чего она здесь со своей легкой и милой ему насмешливостью, лишняя вблизи властей предержащих, этих деловых мужчин, всему обученной женской прислуги, этих сомнительных массажных комнат и кабинок?

– Нам надо уезжать, Валерия.

– И только? – спросила она.

– Что «только»?

– Вот сюда поцелуйте. И все исправите. – Она пальцем показала на уголок губ. – А я вас спасу в предбаннике.

Ей не удалось спасти его в предбаннике, заполненном возбужденным шумом, незнакомыми хорошо одетыми людьми с массивными перстнями на пухлых руках, пьющими за столом, пышно заваленным зеленью, закусками, горками жареных уток на больших блюдах среди бутылок и графинчиков, рюмок и бокалов.