Наконец, были такие, кто обвинял Христа в том, что он воздвигает ложный краеугольный камень, полагая что они являются камнем истинным? Не утратили ли евреи во времена Фарисеев науку о том, что есть одновременно краеугольный камень, кубический камень, философский камень — одним словом, фундаментальный камень Каббалистического Храма, квадратного в основании и треугольного вверху, подобно пирамидам? Обвиняя Иисуса как новатора, не объявили ли они, что они сами забыли древность? Не был ли это свет, который видел Авраам, и который погас перед неверующими детьми Моисея, и не был ли он восстановлен Иисусом, который заставил его сиять с новым величием? Чтобы быть полностью уверенным в этом, Евангелие и Апокалипсис св. Иоанна следует сравнить с таинственными учениями книг "Сефер Йецира" и «Зогар». Тогда станет ясно, что христианство, которое было ересью в Израиле, являлось истинной ортодоксальной традицией Евреев, в то время как книжники и фарисеи были сектантами. Кроме того, христианская ортодоксия подтверждается согласием всего мира и соглашением верховного священничества, вместе с постоянной жертвой, в Израиле — два бесспорных пункта истинной религии. Иудаизм без Храма, без Высшего священника и без жертв оживает лишь как диссидентское вероисповедание; определенные люди еще являются Евреями, но Храм и Алтарь — христианские.

В апокрифических евангелиях имеются прекрасные аллегорические выражения критерия истинности в отношении христианства. Несколько детей развлекались лепкой птичек из глины. Среди них был дитя Иисус. Каждый маленький художник хвалил свою работу и лишь Иисус не сказал ничего, но когда Он закончил работу, он хлопнул руками, приказав им лететь, и они полетели. Так христианские установления показывают свое превосходство над установлениями древнего мира; он умер, а христианство живет. Рассматриваемое как полностью реализованное и жизненное выражение Каббалы, христианство еще неизвестно, и, следовательно, эту Каббалистическую и пророческую книгу, именуемую Апокалипсисом, еще надлежит истолковать, поскольку она непостижима без Каббалистических Ключей. Традиционную интерпретацию долго сохраняли иоанниты, ученики св. Иоанна, но вмешались гностики к общей неразберихе и утрате всего, как станет ясно в последующем.

Мы читаем в Деяниях Апостолов, что св. Павел в Эфесе собрал все книги, которые касались вещей странных, и сжег их публично. Это сообщение относится несомненно к старым колдовским текстам или работам о некромантии. Утрата их ощущается с сожалением, поскольку кроме заблуждений, они могли излучать и некоторые лучи истины. Общеизвестно, что при пришествии Христа оракулы молчали повсюду, а с моря пришел голос: "Великий Пан умер". Языческий писатель толкует это сообщение так, что оракулы не приостанавливали свое дело, но не нашлось никого, кто мог бы истолковать их. Это замечание очень ценно, потому что такая попытка восстановить истину оказывается решающей. Много аналогичного следовало бы сказать относительно удивительного, вызывающего сомнения, по сравнению с действительными чудесами. Если высшие законы природы послушны истинному моральному превосходству, чудеса становятся сверхъестественными, подобно силам, которые производят их. Эта теория не умаляет ничего от могущества Бога, в то время как тот факт, что Астральный Свет послушен высшему Свету Милости, означает, для нас, что старая змея аллегории помещает свою побежденную голову под ногами Царицы Небес.

Магия, будучи наукой универсального равновесия, и обладая истиной, реальностью и причиной существования ее абсолютного принципа, объясняет все антиномии и примиряет все реальности, которые находятся в конфликте друг с другом с помощью одного порождающего принципа синтеза, гласящего, что гармония является результатом аналогии противоположностей. Для посвященного в эту науку религия несомненна, потому что она существует, и мы не отрицаем того, что она есть. Бытие есть бытие. Кажущееся противостояние религии и разума есть сила их обоих, установленная каждая в его особой области и оплодотворяющая отрицательные стороны одной положительными сторонами другой: как мы сказали, это есть достижение соглашения с помощью связи между вещами, которые противоположны. Причина всех религиозных ошибок и неудач состоит, таким образом, в противоречии с этим законом, в том, что люди пытаются сделать религию философией, а философию — религией, подчиняя дела веры процессам науки, что не менее смешно, чем принуждение науки к слепому подчинению вере.

Доказывать математические абстракции или отвергать доводы теорем — это вне пределов компетенции теологов; вне пределов компетенции ученых опровергать или подтверждать таинства догмы религии.

Если мы спросим у Академии наук, правилен ли с математической точки зрения тезис о триединстве божества или может ли она с позиций физиологии удостоверить непорочность зачатия Божьей Матерью, Академия наук уклонится от суждений, и будет права. Наука не уполномочена говорить, когда вопрос касается царства веры.

Когда Жозеф де Местр уверял нас, что когда-то мы будем с удивлением говорить о нашей глупости, он говорил, несомненно, о тех людях, претендующих на строгий рассудок, которые сегодня сообщают нам, что они поверят в истины догмы, когда они будут доказаны научно. Это равноценно тому, чтобы сказать, что они поверят тогда, когда не останется ничего из того, чему можно поверить. Когда догма, как таковая, будет разрушена, превратившись в научную теорему.

Это другой способ утверждения о том, что мы уверовали бы в бесконечность, когда она была бы объяснена, определена, описана, или, одним словом, превратилась бы в конечное. Мы уверуем в бесконечность, когда станем совершенно уверены в том, что она не существует; мы допускаем неисчерпаемость океана, когда увидим его помещенным в бутылке. Но то, друзья мои, что было доказано всем и вошло в ваше понимание, есть исключительно дело знания, а не веры. С другой стороны, если всем скажут, что папа римский решил, что дважды два не равно четырем и что квадрат гипотенузы не равен сумме квадратов катетов прямоугольного треугольника, вы будете правы, ответив, что папа не должен был так решать, потому что он не уполномочен; эти вещи не касаются его, и он не должен в них вмешиваться. Здесь ученик Руссо воскликнет, что все это очень хорошо, но Церковь не требует от нас веры в то, что формально противоречит математике. Все математические науки говорят нам, что целое больше части; тем не менее, когда Христос общался со своими учениками, он должен был держать Свое тело в Своей руке и класть Свою голову в Свой собственный рот. Убогая шутка заключается в этом вопросе Руссо. Легко ответить, что софист смешивает науку с верой и естественный порядок с тем, что неестественно или божественно. Когда религия провозглашает, что во время Причастия Спаситель имел два натуральных тела одного и того же размера и формы, и что одно из них съедало другое, наука была бы уполномочена протестовать. Но религия устанавливает, что тело Учителя божественно и священным образом содержится в естественном знаке или явлении кусочка хлеба. Более того, вопрос состоит в том, верить или не верить: самые всевозможные доводы могут быть приведены здесь и обсуждать этот вопрос с научной точки зрения означает быть отнесенным к дуракам.

Истина в науке доказывается точными демонстрациями; истина в религии доказывается единодушием веры и благочестием дел. Мы имеем авторитетное свидетельство в Евангелии, чтобы определить, что тот, кто мог сказать паралитику: "Возьми свою постель и иди", имел право отпускать грехи. Религия истинна, если она есть реализация совершенной морали. Дела суть доказательства веры. Позволительно спросить науку, не была ли установлена христианством обширная ассоциация людей, для которых иерархия является принципом, послушание — правилом и милосердие — законом. Если наука ответит, на основании исторических документов, что это так, но что ассоциация христиан терпит провалы в области милосердия, тогда я обращусь к их собственному слову, которое допускает существование милосердия, поскольку оно сознает, что там может быть недостаток в нем. Милосердие — это великое слово и великое дело; это слово не существовало до христианства и установлено как общая сумма религии. Не сделался ли дух милосердия Святого Духа видимым на земле? Не обнаружил ли Дух свое земное существование поступками, установлениями, памятниками и бессмертными трудами? Короче говоря, мы не понимаем, как скептик, который является человеком доброй веры, может смотреть на дочь св. Винсента де Поль без желания преклонить колени и молиться. Дух милосердия — это действительно Бог; есть бессмертие в душе; есть иерархия, послушание и прощение грехов, простота и целостность веры.