– То-то я смотрю, ты так прикипела к Михелю, – Гарб начал вставать с кровати, но оказался припечатанным к ней незримым прессом.

– Я предупреждаю тебя, гоблин, – полным ледяной стужи голосом сквозь зубы процедила Хиенна, – не смей больше так об этом отзываться. Я попросила о помощи, но сносить оскорбления не намерена даже от тебя.

Лицо ее пылало, а ноздри раздувались, демонстрируя крайнее негодование.

Пресс отпустил гоблина, который вдруг снова почувствовал себя маленьким и жалким. Ощущение оказалось неприятным. С тех пор как его рост изменился, ловец духов стал беспечнее. Он перестал бояться каждого подозрительного шороха, уже не следуя стародавнему гоблинскому инстинкту – убежать или спрятаться. Суккуба вдруг выдернула его из витания в облаках и сбросила обратно на землю – неуязвимым шаман не стал даже с таким ростом, и даже посох вряд ли защитит от тех, кто не боится.

– Прости, – сказала бесовка. – На меня нашло что-то… я не хотела так.

Гарб встал с кровати, испытывая одновременно неловкость, страх и нарастающий гнев. Если прямо сейчас стукнуть, то… «Не сметь поддаваться злобе!» – мысленно одернул себя жрец Бирканитры.

– Ладно, проехали, – шаман попробовал представить себя на месте девушки и смог хоть и с некоторым усилием перебороть желание ударить Хиенну посохом. – Доверять я тебе намного больше не стал, но все же попробую. Ради Михеля. Ты поможешь нам, а мы тебе. Как нам противостоять королеве?

– Я должна бросить ей вызов и сделать это в подходящее время и в подходящем месте, – грустно ответила суккуба, закрывая ладонями изумрудные глаза, в которых блеснули слезы. – Другого пути нет. Вне ритуального круга она просто размажет меня ровным слоем по стенам замка, а там ее магия будет бессильна. Когти против когтей, зубы против зубов – победит сильнейшая. Сейчас она уже в том возрасте, когда можно рискнуть.

***

Адинук похлопал лежащего дьявола по щекам, поросшим густой черной щетиной.

– Вставай, лежебока!

Муфад’ал приоткрыл глаза и, не меняя позы, передал мысленный сигнал:

– Она ушла?

– Ты про прелестницу, хотевшую тебя задушить? – уточнил темный эльф вслух. – Удалилась по своим делам, наверное. Михелю скажи спасибо.

Муфад’ал осторожно, словно не веря в чудесное спасение, потрогал шею. Обнаружив ошейник на прежнем месте, жахани всхлипнул.

– Она прелестна, как откладывающая яйца пещерная паучиха аланкабуту, – прохрипел он, снова силясь снять ошейник. – Наши как-то вторглись в Рахэн-Ди. Там на границе была сеть тоннелей, через которые решили пройти для внезапности. Всего семь таких прелестниц половину файлака отравили насмерть, пока мы сообразили, что к чему. Самые страшные потери среди наших войск за всю историю. Командующий еще удивлялся, чего это тупые пууты не пользуются такими удобными тоннелями для своих набегов. Он был среди павших в тот день.

Адинук улыбнулся, вспомнив про Милену, смирно сидящую в заплечном мешке, и напомнил себе, что пора бы ее покормить.

Монах, до сих пор задумчиво смотрящий вслед ушедшей наследнице, повернулся к сидящему дьяволу.

– Замри! – предупредил он жахани.

Муфад’ал покорно застыл, а монах резко вскинул крепкую жилистую руку, ухватился за ошейник и, шепча молитву, потянул его на себя. Металл покраснел и расплавленными каплями потек по рукам Михеля, не причиняя ему никакого вреда. Зато досталось жахани. Незадачливый дьявол сначала беспокойно заерзал на месте, а потом заверещал и дернулся, высвобождая шею, на которой красовался свежий ожог. Белесые ожоговые пятна виднелись и на груди в тех местах, куда упали капли.

– Але маю рам, ана уасси! – вместо благодарности зашипел дьявол. – Почему не заживает? Как же больно!

Михель отступил на шаг и тихо выругался сквозь зубы. Его густые темные брови взметнулись вверх над расширившимися от ужаса карими глазами. Почему так всю жизнь происходит: захочешь сделать кому-то хорошо, а получается только причинить боль? Женился – жена страдала, ушел от нее – она не стала счастливее, примкнул к компаньонам – вообще в Ад попали. «Что же я делаю не так?» – горестно подумал мужчина. – «Хиенна вот тоже странно себя ведет, как будто ей со мной плохо».

– Вот что я называю «по-настоящему припекло»! – прокомментировал Адинук. – То ли металл божественный, то ли Михель слишком правильно помолился. Кому ты там поклоняешься, говоришь?

– Извините, – взял себя в руки жахани, хотя и продолжил морщиться от боли. – Благодарю за освобождение от оков, друзья мои. Буду должен. Только больше не надо рядом со мной молиться. Это ужасно больно.

– Обращайся, – кивнул троу, от чего его длинные серебристые волосы красиво разметались по плечам.

– Пошли назад, – бросил монах. – Нас ждут Каввель с Гарбом.

***

Михель и Адинук вместе заглянули в пролом. Муфад’ал боязливо переминался с копыта на копыто позади.

– Как минотавр-то изменился! – притворно удивился бард, увидев вместо рогатого гиганта суккубу. – Каввель, тебе идет, как роза клумбе.

– Остроумен, как всегда, – приветливо помахала ему Хиенна, стоящая рядом с Гарбом.

Михель первым выбрался из отверстия в стене. Успевшая осесть красная кирпичная пыль снова взметнулась во все стороны, заставив всех закашляться. Адинук легко проскользнул на кровать следом и попытался облобызать тыльную сторону ладони суккубы. Монах неуловимым движением подставил барду подножку. Адинук споткнулся и, пытаясь удержать равновесие, схватился за первое, что подвернулось под руку – посох Гарба.

– Дур джа, моорх! – рефлекторно выругался на родном языке гоблин, сделав попытку выдернуть чар из руки темного эльфа.

Незамедлительно последовала яркая вспышка, сопровождаемая громким хлопком. Ударная волна отбросила от Гарба монаха и суккубу, впечатав их в стены. Муфад’ал, укрытый за слоем кирпича, истошно завопил и в очередной раз бухнулся в обморок.

Михель встал, охая и потирая ушибленный бок.

– Предупреждать надо, – проворчал он, проверяя, не пострадала ли Хиенна.

– Мальчики!.. – суккуба захлопала в ладоши и запрыгала на месте, как снаряд для игры в эльфийский рукомяч.

Михель посмотрел в направлении ее взгляда и обомлел.

– На что уставились? – непонимающе спросил Адинук.

– Хиенна, у тебя есть зеркало? – дрожащим голосом спросил шаман.

Пуута торопливо извлекла из складок своего одеяния маленькое круглое зеркальце и передала Адинуку. Эльф, все еще не понимая, что произошло, взял его и посмотрел на свое отражение.

– Клянусь десятью тысячами колечек в бороде Хьялти Златобородого! – восторженно пробормотал бард. – Не может того быть!

Из зеркала на него смотрел симпатичный молодой эльф. Все, чему полагается быть у эльфа, было на месте: пара зеленых глаз, остроконечные уши, тонкий нос с горбинкой, слегка завивающиеся волнистые волосы цвета соломы и благородная бледность кожи, так ценимая первородными подданными короля Миримона...

– Я малость посветлел, вам не кажется? – совершенно невозмутимо обратился он к присутствующим.

– Три части, всего лишь три из четырех... – задумчиво пробормотал Гарб, легонько постукивая посохом о ковер на полу. При каждом ударе от красного ковра отлетали ворсинки. В полете они вспыхивали синими искорками и падали обратно уже обесцвеченными.

– Ты куда могущественней, чем я могла представить, жрец, – подмигнула суккуба Гарбу. – Мне кажется, все должно получиться.

– Мне кажется, – сказал Адинук, продолжая смотреться в зеркальце, – что все уже получилось. Со вторым ухом я слышу гораздо лучше. Например, как трясется за стенкой один дьявольский страдалец. Муфад’ал, выползай оттуда уже.

Жахани покорно вылез из пролома в стене, хотя ему и пришлось для этого потрудиться – края отверстия по ширине почти совпадали с его животом. Дьявол старательно делал вид, что не замечает Хиенну, которая в свою очередь неотрывно смотрела на неловкие потуги несчастного.

– Зачем вы таскаете с собой это?! – процедила суккуба с нажимом на последнее слово, когда дьявол все-таки вывалился на кровать.