– Ты даже с этим не справился, бездарь! – послышался недовольный женский голос. – Мейми харай зама чи пху чай! Чан хайтщай ми о![1]

Жахани мертвенно побледнел и попытался переползти за спину Михеля. Из-за поворота медленно вышла наследница, плавными движениями разматывая кнут. В задачу ее откровенного одеяния из черной кожи явно входила ловля самцов на живца. Однако Михель дерзко посмотрел суккубе в лицо, а Адинук спешно полез шарить по карманам, извлек оттуда бархатную маску для сна и плотно повязал ее вокруг глаз, словно опасаясь гипноза.

– Мои дорогие, я рада видеть вас в добром здравии, хоть и место для этого не самое подходящее, – промурлыкала Мерилит, делая замах.

Плеть взметнулась и, описав дугу вокруг Михеля, понеслась в сторону дрожащего от ужаса Муфад’ала.

– Оставь его, – без видимых усилий перехватил кончик плети монах. Движение было настолько быстрым, что край рукава балахона догнал руку с громким хлопком.

Мерилит от удивления выпустила из рук свой конец кнута, и тот упал на пол, мгновенно вспыхнул и исчез, оставив в воздухе запах паленой кожи. Суккуба отступила на шаг назад, наклонила голову чуть набок и оценивающе посмотрела на человека.

– Какова плутовка. Надо отдать маленькой озорнице должное, – пробормотала пуута, – найти такое сокровище.

Михель выдержал взгляд и сделал шаг вперед.

– Сладенький смертный, – облизнулась суккуба. – Ты хоть понимаешь, насколько вырос в цене?

– А я, – с иронией произнес Адинук, – а я вырос?

– Нет, малыш, – покачала головой Мерилит. – Ты мне на один зубочек, хотя тоже хорош, но надолго тебя не хватит. Пожалуй, не стоишь даже того, чтобы позлить сестричку. Но ты! – повернулась она к Михелю.

Монах стойко выдержал повторный взгляд, на этот раз куда более манящий. Где-то внутри ему очень хотелось поддаться этой магии. Одна его часть словно рвалась к искусительнице. Другая сопротивлялась изо всех сил, заставляя стоять на месте и вызывающе смотреть в глаза. Наконец, суккуба сдалась и зажмурилась.

– Что ж, попытаться стоило. Еще увидимся, – бросила она, разворачиваясь. – Эту падаль можете пока оставить себе.

Муфад’ал медленно сполз по стене и застыл с удивленным выражением на лице. Он тяжело дышал, глядя перед собой и не веря собственному счастью.

– Ты в порядке? – участливо поинтересовался Михель.

– Выглядит, как будто только что поздоровался со смертью, – улыбнулся Адинук, снимая повязку. – Ничего, все будет путем.

Жахани повалился на пол и снова потерял сознание от пережитого, словно пытаясь опровергнуть слова троу.

[1] Ничего самцам доверить нельзя! Задушу! (пуут.)

«Какая прелесть!»

– Хиенна Огненная

– Помочь другу мы всегда рады, – любовно погладив посох, сказал Гарб после некоторого раздумья, – но все же не стоило тащить нас сюда вот так без предупреждения. От демона я другого и не ожидал, но тебе же помощь нужна. Нельзя было просто попросить, а не толкать Адинука к карте?

– Вы бы не согласились, – пояснила Хиенна, – а так у вас нет другого выбора. Зато без награды не останетесь.

– Вот только не нужно заговаривать мне клыки, – не поверил шаман. – Предлагаешь довериться представительнице расы, для которой вероломство сродни естественной потребности организма? Я вырос в атмосфере предательства, меня просто так не проведешь. Боюсь, твоя награда будет стоить мне обеих лап и головы в придачу. Дороговато выйдет.

Суккуба встала с кровати, сладко потянулась и в упор посмотрела на шамана с тенью улыбки на прекрасном лице.

– Все-таки ты дурашка, хоть и довольно милый, – сказала она. – Стереотипы иногда помогают смертному разуму справляться с реальностью, но порой неплохо бы и головой поработать. В Рахэн-ди живет несколько сотен тысяч видов существ, которых вы зовете демонами. Разные есть: чешуйчатые, с иголками, студенистые, гладкокожие, разумные и не очень, простые, волшебные, злые, добрые... Понимаешь, раз-ны-е! Как и везде – в любом другом мире.

– Добрые? – удивился Гарб.

– Да, – закатила глаза пуута, словно напоминая себе, что имеет дело со смертным, которого бессмысленно укорять за недостаток знаний. – Это простая логика. Может ли быть, чтобы при таком разнообразии существ и огромном их количестве никто из них не был добрым или хотя бы не злым?

– Не уверен, – осторожно произнес Гарб, находясь в полнейшем смятении.

Настолько элементарная мысль никогда не закрадывалась в его голову.

– Может, сама злобная природа этого мира делает всех его обитателей злыми? – предположил гоблин.

– Знаешь, почему нас называют злыми? Как это говорится у вас... всех под одну гребенку.

Гарб всегда видел демонессу не так, как ее воспринимали остальные компаньоны за исключением разве что минотавра. Шаман не замечал магической красоты, которой суккубы всегда приукрашивают свой облик. Но сейчас он взглянул на нее по-новому. Что-то неуловимо изменилось во внешности и поведении суккубы.

Пуута стояла, слегка сутулясь, под глазами залегли тени, а лоб над переносицей прорезала глубокая морщина. Несколько мелких складочек спрятались в уголках глаз, как бывает у существ, любящих по-доброму искренне улыбаться. У добрых существ. Злые никогда так не улыбаются.

– Нет, – начиная что-то понимать, коротко ответил гоблин, – но, кажется, догадываюсь.

Хиенна поощрительно кивнула.

– Кому, как не тебе это понять, дорогуша? Гоблинов, как я знаю, не очень-то жалуют в вашем мире. Как и демонов. Значит ли это, что поголовно все гоблины и демоны – злобные и коварные твари?

– Я...

– Да, ты! – с жаром перебила его суккуба. – В тебе я увидела родственную душу, и только ты и твои друзья можете все изменить для меня. Так вот, в вашем мире демонов нарекли злыми, потому что они, как и дьяволы, обязаны «карать» отвергнутых.

– А разве не так? – немного ошеломленный напором спросил Гарб и тут же растерялся еще больше. – У вас что, есть душа?

Пуута тяжело вздохнула.

– Все несколько сложнее, друг мой. Да, у нас есть некое подобие души, хоть она и не совсем такая, как у вас. Без души в нашей вселенной существует только нежить. Мы же были прокляты богами зависеть от душ смертных разных миров, которые при жизни совершили определенный набор «грехов». Боги хитрые: себе они забирают только тех, кто им угоден, а нам сбрасывают остальное – отходы своего рода. Слабые души, которых и так недостаточно, а еще приходится подраться с марами за добычу. Однако если души перестанут поступать, Рахэн-ди не станет. Нас не станет.

– То есть вы не по своей воле это делаете?

Пуута печально улыбнулась и покачала головой.

– Сборщикам их ремесло даже нравится, хоть и не всем, – сказала она, – а для остальных это просто способ выжить и иногда приобрести немного могущества. Души стоят денег.

– А что происходит с душами, которые вы… ваши сборщики собирают? – заинтересованно спросил Гарб.

– Из них высасываются остатки Дэ, а некоторые пустые оболочки обретают плоть и годятся в пищу. Большинство обретает забвение – для них это лучший исход, но очень малая часть настолько жаждет жизни, что возрождается в новом облике и становится пуутами или марами.

– Но суккубы же не так получают силу, – засомневался в услышанном гоблин.

– Да, наши пути отличаются от большинства тех, кого вы зовете демонами, – подтвердила Хиенна. – Мы суккубы единственные, кто черпает Дэ из силы любви, даря при этом смертным наслаждение. И даже нас клеймят как злобных тварей.

Гарб нервно рассмеялся.

– Не хочу показаться невежливым, но после ваших визитов смертные мужчины часто умирают от истощения.

Демонесса вяло махнула рукой и слегка нахмурилась, показывая свое отношение к сказанному.

– Несчастные случаи. От общего числа наших посещений – это лишь малая толика. Сколько наслаждения подарено одиноким мужчинам никто же не считает. Но стоило в порыве страсти кому-то из наших неопытных путешественниц перестараться, как мы уже враги рода людского. Знаешь, кто нас больше всех ненавидит? Монахи, давшие обет безбрачия. К ним мы, конечно, приходим в первую очередь. Как самцы хвастаются охотничьими трофеями, так и мы иногда в компании подруг можем похвалиться ночью, проведенной со священником. А еще служители богов – самый желанный и ценный приз – энергии их чистых душ хватает на многое. Но ведь никто и никого не заставляет! Все происходит абсолютно добровольно.