Открывшаяся картина надолго отпечаталась в умах очевидцев. Антонио, судя по всему, что-то перепутал и вышел из портала прямо возле сорванной створки. Квви не замедлил этим воспользоваться, и теперь исполинский демон вовсю изливал душу смертному.
– …вот я им читаю стихи, а они все визжат и визжат, – как раз в этот момент сказал шипастый пуут, не обращая внимания на отчаянные попытки одуревшего от вони человека вырваться из удерживающего заклинания. – Я ведь честно стараюсь, мне обидно, что никто слушать не хочет. Тебе еще почитать?
Загорелое лицо парня исказилось гримасой ужаса и посерело. Истошный крик прорезал высокие своды подземелья. Гарб оценил обстановку и составил необходимое контрзаклинание.
Всю дорогу обратно Антонио трясся, как осиновый лист, а вслед компаньонам летел стихающий плохо рифмованный шепот, перемежающийся всхлипываниями и словами о недооцененном гении.
***
В голове все еще звучал голос Аггрха, устроившего выволочку человеку. «На кой ляд ты туда поперся? Я бы еще понял, если б в спальню королевы, но к этому-то страшилищу зачем?»
На самом деле Антонио про Квви, конечно же, и не думал. Просто охранная система замка вывалила его из портала вместо сокровищницы прямо в гости к этому графоману-переростку, будь он неладен. Хорошо хоть его тоже проняли проделки Минору, и пожирать нарушителя демон не стал, предпочтя психологические пытки или, как он сам считал, задушевную беседу. А ведь такой хороший план был: прихватить побольше предметов первой необходимости, спрятать их в местном Шеоле, пока не понадобятся…
Грустный укоризненный голос Гарба вторил орку: «Жаль, что ты так и не понял, о чем мы с тобой говорили». Антонио и без нотаций все осознал и стыдился своего поведения, но воровские привычки не дали ему просто так взять и пройти мимо бесхозно лежащих груд полезных и совершенно не проклятых чаров. «Я ж для всех старался, и вообще это случайность!» – хотелось крикнуть парню, но он лишь молча шел, потупив взгляд.
Адинук единственный счел происшествие забавным. Он подмигнул и тихо спросил, не планирует ли Антонио повторную вылазку. То ли барду тоже не давало покоя шило в одном месте, то ли он всерьез вознамерился вызвать Квви на поэтический поединок. Учитывая легкое безумие эльфа, остроухий даже имел шанс на победу. Бурбалка, однако, яростно замотал головой. Не хватало еще отхватить паршивыми виршами с двух сторон.
«Я вам всем покажу, на что я способен! Спасу вас всех когда-нибудь, вот что я сделаю!» – подумал человек. – «И тогда вы наконец начнете воспринимать меня всерьез. Кстати, интересная мысль насчет спальни».
***
– Как все прошло? – почти без интереса в голосе поинтересовалась королева, на секунду оторвав взгляд от вороха свитков и бумаг, когда стража распахнула перед компаньонами двери. Столик с причудливым орнаментом, за которым сидела суккуба, был целиком вырезан из отполированной кости какого-то крупного животного. Лицо пууты цветом не уступало желтизне материала стола и выражало глубокую обеспокоенность по поводу содержимого разбросанных на нем документов.
– А как… – не нашелся что сказать Гарб, указывая на документы.
Рассказ Таксина о неграмотности повелительницы явно не соответствовал действительности.
– Крылья, – успокоила его Мерилит, сразу догадавшись о причине удивления. – Я не знаю эти письмена, но понимаю их смысл. Возможности королевы очень велики.
– Нужно искать единорогов, – сообщил все еще немного бледный Бурбалка, пытаясь заглянуть в бумаги.
С виду это были то ли донесения, то ли докладные записки.
– Милые зверюшки, – краешком губ улыбнулась Мерилит. – Только к себе никого не подпускают...
– А мы на них уже катались, – невежливо перебил суккубу Адинук.
Чуть раскосые глаза королевы широко распахнулись от удивления.
– Вы это серьезно? Они же дикие и очень агрессивные! – протянула она. – Был случай, когда эти чудесные лошадки в буквальном смысле затоптали до смерти карсуна в полном расцвете сил, а я вообще не представляю, что способно окончательно убить столь живучее существо. Даже если карсуна расплавить и по чуть-чуть выливать на камни в разных концах Рахэн-ди, он со временем восстановит свою форму и приползет мстить обидчику. А того несчастного уже несколько сотен лет никто не видел.
– Мы ездили на них с Хиенной, – подтвердил Антонио, продолжая вглядываться в донесения.
Мерилит проследила за направлением его взгляда, тяжело вздохнула и провела ладонями по лицу, словно вытирая пот.
– Соседи угрожают вторжением, – сказала она, меняя тему. – Слухи о нашем... состоянии быстро дошли до них. Нам грозит вечное рабство. Рахэн-ди не прощает доброго нрава – это считается слабостью.
– У вас сильная армия? – обеспокоенно спросил Аггрх.
– Недостаточно, чтобы отбить нападение со всех сторон, – с горечью произнесла королева.
– То есть помощи по борьбе с Минору можно не ждать? – уточнил Гарб.
– Скорее, это нам бы стоило спешно искать союзников, – печально кивнула суккуба. – Но и это еще не все проблемы. Мастер Ченвай сообщил, что наши ловцы больше не могут собирать души смертных. Без их Дэ мы обречены: йаамы питаются моей магией. Без внешней подпитки я быстро ослабею, а без них...
Антонио непроизвольно сделал шаг вперед и участливо положил руку на крыло Мерилит. Аггрх хотел остановить наглеца, но передумал, решив последить за реакцией королевы. Монаршая особа дернулась, но больше от удивления.
– Ой! – поспешно попытался убрать руку сконфуженный Бурбалка.
Вместо ответа пуута жадно вцепилась в конечность смертного пальцами обеих рук.
Гарб с удивлением заметил, что пальчики королевы оканчиваются аккуратными и совсем человеческими ноготочками, а вовсе не длинными уродливыми демоническими когтями, как обычно. Привычных рожек на лбу тоже не было.
– Неужели не чувствуешь? – томно спросила пуута.
– А? – покраснел Антонио, но руку вырывать не стал. – Перья под рукой чувствую, пальцы еще мягкие, а че?
– Ты наполняешь меня силой, дорогой! – королева задышала часто и глубоко.
Ее глаза прикрылись, по телу пробежала судорога. Наконец девушка встала и повернулась к ошарашенному Бурбалке, закрыв их обоих от остальных компаньонов. Раздался громкий звук поцелуя.
– Нет! – Гарб одним прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от Мерилит.
Крылья резко сложились, обдав шамана волной благоухания. Аромат защекотал ноздри, будоража кровь и навевая приятные воспоминания. Гоблин в растерянности отпрянул. Антонио стоял немного смущенный, но целый и невредимый. Парень часто-часто моргал. На его губах играла шкодливая улыбочка человека, которому только что пообещали райские кущи, но не после смерти, а прямо здесь и сейчас. Бурбалка до сих пор ощущал аромат дыхания и крепкое прикосновение пухлых чувственных губ цвета спелой вишни к его губам. Пахло цветущей лавандой, благоухало ароматом липы и еще чем-то волнительным и зовущим.
Королева тоже выглядела немного смущенной, и орк сходу понял, что все его планы пошли прахом. Вцепиться от отчаяния себе в волосы и рвать их прямо тут при всех помешала только гордость.
– Но ведь поцелуй суккубы убивает любого смертного! – выпалил Гарб, осматривая человека, не иллюзия ли тот. – Хиенна рассказывала.
– Именно, – подтвердила Мерилит, сладко потягиваясь, подобно кошке. – Только, если вы еще не заметили, я больше не суккуба.
– А кто? – подозрительно осматривая королеву со всех сторон, спросил Аггрх, не показывая, как ему сейчас обидно.
Пуута указала на крылья, место, где были рога, и продемонстрировала пальцы.
– Если судить только по внешним признакам, то я...
– Ангел во плоти! – с восхищением закончил за нее Адинук, лихорадочно, словно боясь не успеть, делающий пометки в своем дневнике. – Служитель богов!
– Настоящий архетипичный селестиал, – констатировал Гарб.
– Богиня, – прошептал Антонио.
Его так раньше не целовали. Он бы никогда и никому в этом не признался, но до сих пор его вообще никак не целовали. И это нежное прикосновение вскружило смертному голову. Он хотел еще и немедленно, а она подмигнула и украдкой послала еще один манящий воздушный поцелуй еле заметным движением чувственных алых губ. Как же прекрасны ее смоляные волосы на фоне белоснежных крыльев и алебастровой кожи, как великолепны жемчужины зубов, как изящны движения тонкого стана, как восхитителен маленький аккуратный носик. Бурбалка поймал себя на том, что начал мыслить образами из поэм Адинука.