Царская власть, по учению отцов церкви, имеет и свои границы. В гражданской области все обязаны ей повиноваться; но в области нравственно-религиозной прекращаются ее права. «Бога надобно слушать более, нежели человека» — это апостольское изречение (Деян. 5:19), на которое постоянно ссылались христиане, полагало предел повиновению земным властям и ограждало внутреннюю свободу человека. Опираясь на это начало, христианские мученики претерпевали жесточайшие казни, отстаивая права совести и свободу церкви.

Но в области внутреннего человека, где прекращается власть политическая, является другая власть, нравственная, власть святителей церкви, установленная христианством. Самостоятельность церковного союза, выделяя этой власти особый круг действий, давало ей место наряду с царскою. В нравственном отношении она ставилась даже выше последней, а так как для христиан нравственная точка зрения была главною, то мы видим уже у отцов церкви превознесение священнического чина над царским. Здесь кроются уже те понятия, которым впоследствии папы дали такое широкое развитие. Даже доводы и сравнения употребляются одинаковые. Так, например, в собрании так называемых Правил Апостольских сказано: «…насколько душа выше тела, настолько священство выше царского сана, ибо оно связывает и разрешает достойных наказания и прощения; поэтому вы обязаны любить епископа как отца, бояться как царя, почитать как владыку»[22]. Отправляясь от этой мысли, Григорий Богослов говорит светским властям: «…закон Христа подчинил вас нашей власти и нашему суду, ибо и мы властвуем, и прибавлю: властью высшею и совершеннейшею, нежели ваша. Или должен дух повиноваться плоти и темному — небесное?»[23]

У Златоуста мы находим полное развитие этих начал. Он красноречиво распространяется о высоком достоинстве служителей церкви. «Кто подумает, — восклицает он, говоря о вечной жизни, — что значит для человека, облеченного в плоть и кровь, возможность приблизиться к этому блаженному и бессмертному состоянию, тот поймет, какою честью украсила иереев благодать Святого Духа. Ибо через них творится сие и многое другое, столь же высокое, что касается нашего достоинства и нашего спасения. Живущие на земле приставлены к распределению благ небесных и получили власть, которой Бог не дал ни ангелам, ни архангелам. Ибо последним не сказано: елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех. Земные владыки имеют также власть связывать, но одно только тело; эта же связь постигает душу и переходит в небеса. Что священники совершают внизу, то Бог утверждает наверху, сам Господь укрепляет приговор своих рабов»[24]. «Им вверено рождение духовное, — говорит он далее, — посредством крещения; через них мы приобщаемся Христу и погребаемся с Сыном Божиим, становясь членами священной главы церкви. Поэтому они не только страшнее князей и царей, но по праву достойны большего уважения, нежели сами отцы. Ибо последние родили нас от крови и от похоти плотской, те же сообщают нам рождение, происходящее от Бога, именно блаженное возрождение истинной свободы и усыновление посредством благодати… Поэтому презирающие их достойны гораздо большей казни, нежели Дафан и его сообщники… И не только в наложении наказаний, но и в благодеяниях Бог дал священникам высшую власть, нежели отцам: между ними то же различие, как между настоящею и будущею жизнью»[25].

Превознося священников над отцами, Златоуст естественно ставил их выше царей. И он отправлялся от начала, выраженного в Правилах Апостольских: «Священство, — говорит он, — настолько выше царской власти, насколько велико расстояние между плотью и духом»[26]. Обращаясь к возмутившимся антиохийцам, за которых епископ поехал просить милости у императора, Златоуст говорит о епископе: «…если он получил власть разрешать от грехов против Бога, то тем более он может уничтожить совершенное против человека. Ибо и он князь, и гораздо почетнейший земного: священные законы преклонили царскую голову под его руку, и когда требуется небесное благо, то царь прибегает к священнику, а не священник — к царю. И он имеет кольчугу правды, и пояс истины и почетнейшую обувь от Евангелия мира; он имеет и меч, но не железный, а меч духа, имеет и венец, возложенный на главу. Это доспехи блестящие, оружие драгоценное; в них более крепости, более силы, нежели в других»[27]. Святого Вавилу Златоуст восхваляет за то, что «он души будущих царей и святителей одне унизил, другая возвеличил, объявив, что священник высший правитель (χυριοτερος έπίτροπος) земли и происходящего на земле, нежели тот, кто облечен в пурпур, и что следует не умалять этот сан, а скорее лишиться жизни, нежели власти, от Бога данной». «Он показал, — говорит он о том же святом, — что перед Христом император и последний из людей не более, как имена, и носящий венец не лучше самого низшего, когда нужно употребить наказание и исправление»[28].

Сам подавая пример обличения пороков и беззаконий у сильных людей, Златоуст любил выставлять пример первосвященника Азарии, изгоняющего из храма еврейского царя Осию, который хотел сам священнодействовать. Он не раз говорил проповеди на эту тему и резкими чертами изображал в них противоположность двух властей. «Будучи царем, — говорит он об Осии, — он похищает власть священника. Но оставайся в своих границах: одни пределы царства, другие священства. Однако последнее больше первого. Ибо царь познается не по тому, что выставляется напоказ, не по драгоценным камням, не по золоту, которыми он украшен. Царю досталось в удел управление земным; права же священника нисходят с неба: елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех. Царю вверено земное, мне — небесное; царю поручены тела, священнику — души; царь прощает недоимки даней, священник — недоимки грехов; тот принуждает, этот увещевает; тот действует необходимостью, этот — советом; тот носит оружие чувственное, этот — духовное; тот воюет с варварами, этот — с злыми духами. Последнего княжество выше; поэтому царь преклоняет голову под руку священника, и постоянно в Ветхом Завете священники помазывали царей. Но царь, преступая свои пределы, хотел присвоить себе чужое и вошел во храм, чтобы возжечь фимиам. Что же священник? Не позволю тебе, Осия, возжигать фимиам! Видишь ли свободу, видишь ли мысль, не знающую раболепства, видишь ли язык, достигающий до небес, свободу непобедимую, видишь ли тело человека и разум ангела, видишь ли его ходящего по земле и выступающего на небе? Он видит царя и не видит пурпура, видит царя и не видит диадемы. И не говори мне, что есть царство там, где есть нарушение закона.

He позволю тебе, царь, возжигать фимиам в Святыя Святых! Ты преступаешь свой предел; ты ищешь того, что тебе не дано; поэтому ты потеряешь то, что получил»[29].

В другой проповеди Златоуст говорит: «…этого не сделал Осия (не воздержал своей души), но преступил закон против высшей из всех властей, ибо священство — власть более почтенная и высокая, нежели царство. Не говори мне о пурпуре, о венце, о золотом одеянии. Все это тени, мимолетнее весенних цветов. Ибо в Писании говорится: слава человека как цвет травы, даже и царская. Не говори же мне об этом, но если хочешь видеть различие между царем и священником, рассмотри меру каждой власти, и увидишь священника сидящего гораздо выше царя. Ибо, хотя нам кажется величественным престол царский, по драгоценным камням и золоту его украшающим, однако царь получил в удел управление земным и более не имеет никакой власти; престол же священника поставлен на небе, и он имеет власть управлять небесным. Кто сказал это? Сам Царь небесный: елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех. Что может сравниться с этою честью? Небо усваивает себе земной суд. Судья сидит на земле, Господь же идет за своим рабом, и что последний рассудил внизу, Тот утверждает наверху. Таким образом, священник стоит посредником между Богом и человеком, принося нам с неба благодеяния и передавая туда наши молитвы, примиряя разгневанного Бога и вырывая нас грешных из его рук. Поэтому Бог преклонил царскую голову под руку священника, тем поучая нас, что последний выше первого, ибо меньший получает благословение от большего».