Однако уже в XVI веке мнения Макиавелли встретили сильный протест. Нравственное начало, как высший закон человека, всегда присуще человеческим обществам. Особенно оно не могло быть забыто у христианских народов. Затемненное временно, оно скоро выступило наружу и заняло подобающее ему место в общественном сознании. Главный толчок этому движению дала Реформация.

Реформация содействовала развитию начал права и политики как своим учением, так и вызванною ею борьбою. Эпоха Возрождения дала мысли и жизни совершенно светское направление, сама Католическая церковь погрузилась в мирские интересы и преследовала житейские цели. С появлением нового христианского учения религиозный элемент опять выступил на первый план, а с ним вместе и начало нравственного закона, которое сделалось исходною точкою для новых юридических и политических теорий. С другой стороны, Реформация появилась под знаменем свободы, которую она внесла в область религии. Вспыхнувшая затем борьба дала этому началу еще большее значение, ибо протестанты опирались на него против князей, которые отказывали им в свободном исповедании веры. Со своей стороны, в противоположность реформаторам, взывавшим к свободе, католики, представители старого порядка, явились хранителями закона: они с новою силою стали разрабатывать это начало и основанные на нем учения, опираясь на средневековых схоластиков. Но как в средние века теории нравственного закона соединялись нередко с демократическим направлением, так было и в XVI столетии. Против князей, склонявшихся на сторону протестантов, католические писатели и проповедники доводили демократические начала до самых крайних пределов, нисколько не уступая в этом отношении реформаторам. Таким образом, обе стороны являлись попеременно поборниками закона и свободы, смотря по требованиям разгоревшейся между ними борьбы.

Историческая роль и направление католицизма известны нам из предыдущего. Но протестантизм, как новое явление в истории, требует более обстоятельной характеристики. Мы должны рассмотреть общее его значение, прежде нежели перейдем к изложению возникшей из него политической литературы.

Протестантизм носил начало свободы в самых своих основах. Он исходил из отрицания утвердившегося веками порядка, установленных законов, существующих властей, преемственного предания церкви. Все это заменялось личным отношением человека к Богу. «По какому праву, — писал Лютер, — полагает нам папа законы? Кто дал ему власть поработить свободу, сообщенную нам крещением?.. Я говорю: ни папа, ни епископ, ни какой бы то ни было человек не имеет права установить хотя единую букву над христианином, если не будет на то его собственного согласия; что делается иначе, делается в тираническом духе»[182]. В другом месте он восклицает: «Свободны, свободны, свободны мы хотим и должны быть во всем, что вне Писания»[183]. С первых же пор Лютер выступил против католицизма с проповедью христианской свободы, которая, по его мнению, состоит в избавлении верующего от всякого религиозного закона, от всяких обрядов, от необходимости каких бы то ни было дел. Христианин спасается единственно верою в Христа, а не исполнением закона, даже не любовью, которая, по словам апостола Павла, есть исполнение закона. Это учение составляет краеугольный камень протестантизма. Христос, по теории реформаторов, умер за нас и взял на себя наши грехи. Кто в него верит, тот спасен, более ничего не требуется. Верою мы усвояем себе благодать Божию, соединяемся непосредственно с Христом и живем его жизнью. Собственные же дела человека не только излишни, но и совершенно ничтожны. Мы оправдываемся заслугами Христа, а не своими. Требование дел и исполнения закона для вечного спасения изобретено духовенством, чтобы подчинить человека внешней дисциплине и постоянно держать его под своею властью. В руках духовенства отпущение грехов, обещанное людям как дар за веру в Христа, обратилось в торговлю и в орудие тирании.

В этом учении нельзя не заметить двоякой точки зрения: с одной стороны, человеческая личность возвеличивается, освобождается от всяких законов и ставится в прямую связь с Божеством; с другой стороны, эта самая личность унижается больше прежнего, ибо собственные ее силы признаются совершенно ничтожными. Чтоб избавить человека от исполнения закона, протестанты утверждали, что он исполнит закон не в состоянии, что он оправдывается единственно делом и заслугами сошедшего на землю Божества. Таким образом, во имя свободы реформаторы возвратились к учению Августина, которое сделалось основанием всей их полемики против католиков. Вместе с Августином они признавали ничтожество человеческих дел и всемогущее действие благодати, бессилие воли и закон вечного предопределения Божьего. Против Эразма Роттердамского, который отстаивал свободу воли, Лютер писал о рабстве воли, связанной грехом. Протестанты шли даже далее Августина. Последний учил, что благодать дает человеку силу исполнять закон; этим сохранялась необходимость высшего нравственного руководства и отпущения грехов. Протестанты объявляли это мечтою, ибо человек спасается не делами, а верою; только для веры и нужна благодать[184]. Самые последовательные из реформаторов, кальвинисты, превзошли Августина и в учении об абсолютном предопределении Божьем. По их мнению, само грехопадение Адама совершилось в силу предопределения. Человек и в добрых, и в злых делах является совершенно страдательным орудием Бога, невольным исполнителем предустановленного закона. А между тем кальвинисты всего сильнее стояли за свободу. Мы видим здесь как бы два противоположных движения мысли: чем более отстаивается свобода человека от человека, тем более отрицается свобода его в отношении к Богу.

Это, по-видимому, странное явление объясняется тем, что протестантизм защищал не свободу человека вообще, а свободу в пределах религии, не свободу естественную, греховную, подлежащую высшему руководству, а свободу человека, обновленного верою и получившего благодать. Христианские догматы должны были оставаться неприкосновенными, ибо религия держится началом закона. Поэтому чем более разрешались связи с одной стороны, тем более они стягивались с другой. Иначе рушились бы всякое религиозное учение и всякая нравственная дисциплина. Отвергая посредничество и руководство церкви, протестантизм должен был идти далее самого католицизма в учении о всемогущей силе благодати и о предопределении Божьем. Человек, по воззрению реформаторов, не нуждается в руководстве церкви, потому что и помимо нее благодать действует на него неотразимо. Он свободен от человека, потому что он орудие Бога. Нет сомнения, однако, что в этом заключалось коренное противоречие. Если человеческая воля по своей природе находится в состоянии рабства и бессильна для добра, то с какой стати отстаивать свободу, которая не что иное, как проявление самой этой воли? Если человеческая личность до такой степени ничтожна, что способна служить только страдательным орудием предустановленного от века порядка, то зачем давать ей такое высокое значение? Католицизм в этом отношении был несравненно последовательнее: он допускал свободу в области естественных отношений, но, считая ее началом греховным, он хотел подчинить ее высшему руководству и совершенно отрицал ее в области веры. Протестантизм же, отрицая свободу естественную, признавал свободу религиозную, и в самой религии, отвергая церковный закон, сохранял полное подчинение человека закону высшему, вечному, от которого первый заимствует свою силу. Одним словом, протестанты хотели ввести свободу в область церковную, отрицая ее и в естестве человека, и в отношениях его к Богу. Принимая основания христианской веры, т. е. учение о прирожденной греховности человеческой воли, они отвергали последствия этого учения, т. е. необходимость постоянного подчинения воли закону, и наоборот, отрицая основания свободы, они стояли за известное ее проявление.